Подал голос коммуникатор.

Корнейчук ввел дополнительный код, прогнал сводку через дешифратор и получил такую новость: от громадины отделился один из шестнадцати катеров. Судя по всему, собирается вписаться в околоземную орбиту. То есть наступление началось.

Следующее сообщение адресовалось ему лично. Корнейчуку предлагали свернуть эксперименты и возвращаться в столицу. Он так и не понял зачем. Что мог он там сделать в обстановке зарождающейся и набирающей силу паники? Встать в строй спецназа, охраняющего госучреждения?

Толку-то! Гости, которые путешествуют на таком транспорте и используют такое горючее, оружие имеют соответствующее. И если это газ, мгновенно убивающий все на Земле, что дышит кислородом, — то человечеству, считай, крупно повезло. Хоть мучиться не будет.

* * *

Дима Веревкин и Андрей Ермолин сидели на задворках полигонного городка, приспособив пустой ящик вместо стола, и медленно пили пиво.

— А твои где живут? — спросил Дима. — Мои в Курске. Родители, сестра, племяшки. А твои? — Мои в Нижнем. Тоже родители, дед с бабкой, брат. — Как же их теперь предупредить? — А смысл? — Из города бы хоть уехали, в глубинку, в глубинке больше шансов выжить. — А ты уверен, что вообще останется такое понятие — «глубинка»? Помолчали, сделали по глотку темного ароматного пива, насладились. Они оба были успешными мужчинами, из тех решительных и безмерно работоспособных провинциальных мальчиков, что, рванув делать карьеру в Москву, сразу обогнали ленивых и не наживших настоящей хватки столичных жителей. У обоих впереди были годы приятной и полезной жизни — с десятичасовым рабочим днем, но и с отпусками на Мальдивах, с дорогими автомашинами, с собственными особнячками за городом. И оба они были достаточно умны, чтобы понять: выбора нет, «исчезальщики» не выбирают между хорошей жизнью и загадочной смертью, просто жизнь со вчерашнего дня стала невозможна. Вообще невозможна. Корнейчук довольно толково объяснил положение дел, а оба они, и Дима, и Андрей, были технарями и отдыхали на военных и космических сайтах.

— Я понимаю еще — за идею, но в эксперименте сгинуть?.. — огорченно и безнадежно спросил Андрей. — И как они это себе представляют? Как в Средние века? Ты представляешь себе: бригада инопланетян бредет по болоту и ловит аборигенского проводника? Без него они не выберутся! — Мы можем пробраться на это судно. — И сдохнем в первые пять минут. Ответить на это было нечего. Сделали еще по глотку. Все-таки в провинции варят удивительное пиво — живое, без дурацкой химии.

— Ну и сдохнем, — тихо сказал Дима. — Так или иначе. Кончай причитать. Что ты, как старая бабка… — И ребята черт знает где… Я вот что подумал — мы ведь сами выбираем эти туннели. Можем выбрать короткий, можем — длинный… — Можем бесконечный. Но как мы это делаем? — Шварц меня пытал — о чем я думаю, когда вхожу в туннель. Ну, о чем я думаю?! Знал бы — записывал! А ты? Есть какая-то связь между нашими мыслями и длиной туннеля? — Есть, вероятно. Я дольше всего проболтался, когда речь по-английски сочинял. Мы партнера из Штатов ждали, а у меня произношение… Ну, ехал в машине, сочинял и сразу репетировал. Глядь — четырех часов как не бывало. — А думать о жене ты не пробовал? Дима вспомнил свою Юльку. Он не умел по ней тосковать и не знал, каково на вкус это ощущение — жена всегда была рядом, они даже на сутки еще ни разу не расставались. Вот только этот распроклятый эксперимент. Свое скверное настроение он приписывал чему угодно — только не элементарной тоске.

— Жена — не то, — подумав, сказал он. — Но что-то нужно держать в голове очень сильное, тут и Шварц прав, и ты прав. — «Одна, но пламенная страсть», — процитировал Андрей школьный учебник литературы. — Так где ж ее взять? Она по заказу не генерируется! — Вот мы сейчас теоретически должны думать о том, что нам нужно спасать близких, вообще людей, страну, наверное, тоже — и что? Ни хрена же не получается! Когда я на паровозе в этот самый туннель уходил, знаешь, о чем думал? Что моя благоверная обязательно забудет рыбам бульбулятор включить! Его дважды в день включать надо. И черепашку сырым мясом кормить… У тебя был когда-нибудь аквариум? — У меня собака была… Допили пиво. Разом встали с лавочки. И разом же повернулись на звук шагов. К ним так быстро, как только мог, шел Иван Онуфриевич.

— Пацаны, наши нашлись! Слышите?! — Где? — хором спросили оба тридцатилетних пацана. — В Туркмении где-то, в степи! С ними связались — они ничего, держатся, сайгака добыли и зажарили! Ночью, говорят, на танке грелись, у него мотор тепло дает. — Туркмения — это сколько же километров? — спросил Андрей, а Дима насупился. Морщинка меж бровей стала совсем суровой. Это было несомненной удачей эксперимента — перенести этакий груз за тридевять земель. Неизвестно, о чем думали «исчезальщики», когда им удалось влезть в какой-то особенно длинный канал. Но и он вел куда-то. Требовалось же — в никуда…

* * *

В рубке имперского крейсера «Звезда Ацах-Но» собрались все командиры десанта, включая шефа медицинской службы Аэрит МарДеа-о-Деа.

— Докладывай, Эги, — не соблюдая титулования, велел старый командор Пореастон Мар-Ардун-о-Ардун. — Доклад мой краток — мои бортовые даторы не могут идентифицировать эту звездную систему. Я несколько раз пытался запросить даторы столичного астрономического управления — связи нет. — Когда последний раз была связь? — Когда проходили малое кольцо Зеследера. — Так, хорошо. Шеф даторной службы! — Все машины в полном порядке, командор. Сейчас закончили очередное тестирование. Дважды обновляли матобеспечение дальней связи. Результата нет. — Ты, Оссе. — По данным наблюдений, на единственной обитаемой планете — техногенная цивизизация второго уровня, категории «Лако».

— Ты, Икко. — Катер по вашему приказанию выведен на орбиту, десант готов исполнить свой долг. — Икко, задача экипажа — не военные действия, а только наблюдение. Даже при ярко выраженной агрессии — в наступление не переходить, держать оборону. Ты понял меня, Икко? Их оружие не может причинить нам вреда. Командир бойцов отсалютовал с демонстративной четкостью.

— Почтенный Кесси Дор Диззи, третий из Диззи-сен-Пил, отец сыновей… Такое официальное обращение на корабле употреблялось редко и могло означать сильное недовольство командора.

— Третий из Диззи-сен-Пил здесь и слушает, — отозвался, выйдя вперед, шеф разведки. — Ты беседовал с пленником? — Дважды и трижды, командор. — Ты обещал ему свободу, благосклонность правящего дома — все, что полагается?

— Да, конечно. Но, командор, он уже ничего не хочет и ничего не боится.

— Аэрит? — Он формально здоров, но его обременяет скопившаяся усталость, — доложила единственная дама в рубке. — Он не отказывается от пищи и от цикличных отправлений, но его организм как будто сам себя поедает изнутри. — Может ли быть так, что неудачно взятый пленник приносит экипажу несчастье? — спросил тогда командор. — Кто-нибудь сталкивался с подобным явлением? Слыхал о подобном? — «Предания рода Деа» и «Кодекс ночных жрецов» содержат сведения, — тут же ответил корабельный первоначальный жрец, чье ало-бирюзовое одеяние выделялось среди голубоватых и зеленоватых командирских плащей, как гроздь соцветий прыгучей лианы, ненароком залетевшая в пруд. — Да, командор, содержат сведения о недоброжелательности пленников, которая обретает сперва духовную, затем телесную плоть. В «Молении о защите» это упоминается — коли прикажете, я могу совершить «Моление о защите». — Давно бы пора. Кесси… — Командор? — Прикажи привести сюда пленника. Шеф разведки отбил притупленным коготком сигнал на синем шарике внутрикорабельной связи.