Значит, о похоронах поговорили, как о новости, а потом вскоре И забыли.

Падение Константинополя было так давно, что пора бы наступить другому событию — освобождению этого великого города из рук недостойных его обладателей — турок.

Общество Любителей Духовного Просвещения в Византии давнего времени [1124]

Полагаю, что из числа членов Общества Любителей Духовного Просвещения не мне одному представляется интересным вопрос: не было ли когда-либо в прежние времена какого-либо учреждения, которое по своим задачам и целям было–бы более или менее похоже на наше Общество?

Не имея ни желания, ни интереса допрашивать историю христианских народов всех стран, чтобы допытаться, не было ли там чего-либо подобного, обратим наше внимание лишь на прошедшую историю христианской мысли и просвещения на Востоке, точнее, в древней христианской Византии, с которой наша церковная жизнь, как всем известно, связана очень тесными историческими связями. Само собой понятно, намеченный нами вопрос только потому мы и задаем себе, что наперед уверены: он не останется для нас без определенного и положительного ответа. Да, христианская Византия давнего времени, озарившая наше отечество светом христианства, могла дать и готовый образец такого общества, которое известно у нас, в наше время под именем Общества Любителей Духовного Просвещения.

Конечно, было бы напрасно искать в истории древней Византии полный прототип нашего Общества, какое-либо учреждение с таким же уставом, правилами, с подобным же составом членов, с таким же объемом и характером деятельности, как наше Общество. Известно, что история не повторяется. Но все же там можно найти нечто, как нам кажется, очень похожее на то, что есть у нас.

Во все время существования Византийской империи там было много образованных лиц, которые хотели делиться с другими тем, чем были богаты они — своими христианскими знаниями, хотели доискиваться определенного решения более серьезных современных богословских вопросов, хотели служить распространению духовного просвещения в обществе — и для достижения этих стремлений устраивали более или менее публичные собрания, в которых читалось то, что теперь называется рефератами, поучениями, трактатами, речами; в связи с этими рефератами, речами, или же независимо от того, здесь происходили словесные состязания, жаркие диспуты. Эти собрания во многом отличались от нашего Общества, они были гораздо и несравненно торжественнее, чем собрания нашего Общества, но не имели регулярности, строгой оформленности, определенного состава членов, субординации — и вообще энергия деятельности указанных собраний зависела от многих случайностей, то возбуждавших, то парализовавших эту энергию, так что собрания могли или очень часто открываться или даже совсем закрываться на более или менее продолжительное время. Но во всяком случае несомненно, в древней Византии люди образованные показывали, Как мы сказали, значительную ревность к насаждению и утверждению духовного просвещения в публике; там созывались собрания, имеющие некоторое сходство с собраниями нашего Общества по своим задачам и целям, — одним словом, существовало то, что мы можем, не насилуя истории, назвать Обществом Любителей Духовного Просвещения.

Спрашивается: что же это было за Общество Любителей Духовного Просвещения в Византии былого времени?

Нижеследующие разъяснения, которые мы решаемся предложить благосклонному вниманию достопочтенного собрания, и составят собой ответ на этот вопрос.

Византийское Общество Любителей Духовного Просвещения по своему происхождению представляет явление глубокой древности. Оно создалось по мысли первого христианского и первого же византийского императора Константина Великого; этот христианский Император был его основателем. Биограф Константина, знаменитый Евсевий, говорил: «В часы досуга Константин сочинял речи, приноровляя их к потребностям народа, так как он считал своей обязанностью управлять подданными посредством наставлений и во все ^Ьое царство вводить разумность. Для этого он созывал собрания, Созывал сонмы святых и благочестивых мужей (т. е. лиц христианского исповедания) в царские чертоги. Речи, говоренные Константином, представляли ему множество случаев к богословствованию. Й многочисленные толпы слушателей, по замечанию того же Евсевия, спешили на эти собрания слушать философствующего государя». [1125] Так возникло Общество Любителей Просвещения в Византии. И нет ничего удивительного в том, что первый христианский император пришел к такой поразительной мысли, как основание в своем дворце Общества Любителей Духовного Просвещения. Константин совмещал в себе все качества просвещеннейшего христианина а проницательного руководителя христианского народа. Характеристика Константина Евсевием и собственное самосвидетельство этого государя дают нам понять, почему он ознаменовал себя указанным учреждением. Любимым его чтением была Библия; он ей посвящал в особенности ночи, [1126] как такое время, когда мысль не развлекалась ничем внешним. А разве углубленное чтение Св. Писания давало мало пищи для его любознательного ума, мало поводов к возникновению вопросов, напрашивавшихся на решение и раз. мышление? При изучении Св. Писания занимали Константина в особенности вопросы о ветхозаветных пророчествах и их исполнении. [1127] А разве это не такие вопросы, которые занимали, занимают и в будущем не перестанут занимать умы самых просвещенных богословов? Вся языческая древность с ее темными и светлыми сторонами глубоко интересовала Константина; он знал не только грубые заблуждения язычников, открытые и для поверхностного наблюдателя, но изучал лучших философов и поэтов языческого мира — Платона и Вергилия, и изучал в целях научно–богословских, именно для того, чтобы уяснить, в каких отношениях философские идеи Платона, несмотря на их возвышенность, далеко уступают учению христианскому и каким образом языческий мир приготовлялся к принятию Искупителя. [1128] Все такие вопросы, о которых необходимо размышлять много для того, чтобы уяснить их, и которые могут давать бесконечное множество тем для собеседований. Говорить ли о том, что общество образованнейших епископов, вроде Евсевия Кесарийского, составляло для Константина истинную потребность? Он и сам любил читать богословские сочинения лучших писателей своего времени и поощрял их к продолжению этого рода труда. [1129] Итак, Константин сделался основателем общества любителей просвещения не случайно, а потому что он чувствовал внутреннее признание положить почин похвальному делу. Он мог быть (и был) не только деятельнейшим представителем новосозданного общества, но и лучшим его украшением.

Все лучшие, просвещеннейшие и любознательнейшие из числа Константиновых преемников на троне византийском во все время существования христианской Византии, т. е. до половины XV в., следовали примеру первого христианского императора, покровительствовали и содействовали процветанию общества любителей просвещения. Императоры: Юстиниан Великий (527—565), Лев Мудрый (886—912), Константин Порфирогенит (912—959), Роман III (1028—1034), Константин Мономах (1042—1056), Алексей I Комнин (1081—1118), Мануил Комнин с сыном Алексеем (1143— 1183), Андроник Комнин (1183—1185), Андроник II Палеолог (281 —1332) — все они в той или другой мере содействовали оживлению и развитию деятельности византийского Общества Любителей Духовного Просвещения. Одни из них прославились заботами о науке и просвещении, желая в этом отношении подражать Антонинам, Марку Аврелию и Августу, окружали себя философами и риторами, любили с ними беседовать, некоторые из таких императоров на науку обращали больше внимания, чем на дела управления; ученые, принадлежавшие к этому кружку, исследовали в особенности трудные вопросы о сверхъестественных предметах; [1130] дворец таких императоров открыт был для образованнейших людей, между которыми можно было встретить и молодых, Начинающих ученых, и почтенных старцев, украшенных сединой. [1131] Другие из вышеперечисленных императоров считали, как вырахсаются византийские историки, «небесную философию» (т. е. богословскую науку и просвещение) делом важным и ценили весьма высоко, «воздавали похвалы красноречивым ораторам и, приближая ученых к своему трону, часто поощряли их дарами и удостаивали немаловажных почестей». [1132] С особенным отличием могут быть вспомянуты здесь имена двух византийских императоров — Мануила Комнина и Андроника II Палеолога. Их деятельность, в Особенности последнего из них, направленная ко благу Общества Любителей Просвещения, вероятно, не по случайным причинам, Изображена византийскими историками в чертах очень ярких. Q Мануиле один византийский историк говорит: «Св. Писание задавало ему многие трудные для понимания вопросы, и он, доискиваясь их решения, собирал к себе и спрашивал всех, кто отличался ученостью». [1133] В царский дворец при Мануиле, по его изволению, с указанной целью приходили «сонм архиереев и все отличавшиеся ученостью». [1134] Описывая эти собрания, историк членов этих собраний именует людьми, «любящими заниматься божественными догматами» [1135] , т. е. прямо называет их любителями духовного просвещения — термином, которым обозначаются и члены нашего общества. Другой византийский историк дает очень обстоятельные сведения о любительских собраниях при Андронике Палеологе и Ив находит достаточно слов, чтобы восхвалить покровителя этих собраний — Андроника. Пусть эти похвалы преувеличены, [1136] не беда.

Они во всяком случае свидетельствуют, что члены этих собраний, —_ а историк сам был деятельным членом их — исполнены былц горячих симпатий и благодарности к тому, кто имел возможность поощрять и поощрял тогдашних любителей просвещения. По словам историка, к Андронику в его чертоги люди науки «стекались подобно потокам; они постоянно окружали его, как Пифагора его ученики». [1137] Собрания ученых людей около Андроника напоминают историку все то лучшее, что прославило эпоху классической образованности, — напоминают ему об Академии, т. е. философской школе философа Платона, о Лицее, т. е. ученой аудитории Аристотеля, и Стое, т. е. философской школе стоиков. Дворец Андроника, по словам историка, «справедливее всего было бы назвать жилищем всевозможного образования». Он же называет царские чертоги Андроника, столь доступные для ученых, желавших состязаться в знании и раскрытии научных истин, называет «превосходнейшей гимназией умственного обучения и полем для состязания людей ученых». [1138] И как бы недоумевая, каким бы именем точнее обозначить круг ученых, собиравшихся и действовавших во дворце царя, историк называет его наконец «митрополией мудрости, акрополем учености». Членов ученого Андроникова кружка этот историк именует «любителями просвещения», [1139] — а это-то наименование принято и у нас; правда, он не прибавлял эпитета: духовного просвещения, но это само собой разумеется, в Византии просвещение и наука имели строго религиозный характер.

Местом заседания византийского Общества Любителей Духовного Просвещения большей частью был царский дворец. Так было при основателе этого общества, так оставалось и впоследствии. Кстати, скажем несколько слов о византийском дворце Константина Великого, в котором происходили при нем заседания описываемого общества. Как скоро мы узнаем, чем был дворец, построенный Константином, то придется согласиться, что лучшего места для открытия и первоначальной деятельности Общества Любителей Просвещения и придумать было невозможно. Дворец Константина был так устроен и обставлен, что он как будто бы и предназначался сделаться прибежищем для лиц, ищущих христианского просвещения. Этот дворец был совсем не тем, чем были дворцы прежних государей римских. Здесь не слышно стало праздной «болтовни», здесь слышатся теперь «гимны славословия Богу», священники сообщают тон придворной жизни. Даже придворная прислуга и лейб–гвардия отличаются правилами христианского благочиния и проникнуты благочестивым настроением. Разумеется, сам хозяин чертогов озаботился о том, чтобы слуги царские и телохранители были взяты из числа лиц, достойных быть вблизи благочестивого венценосца. Это были люди лучших нравственных качеств. Украшения дворца и те сделались вестниками, что в нем живет христолюбивый государь. Одна из лучших палат дворца украшена была драгоценной мозаикой в христианском вкусе. Здесь «в вызолоченном углублении потолка, в самой середине его сделано было из драгоценных камней и золота великолепное изображение знамения страданий Христа». Каждый, поднимавшийся по ступеням крыльца, ведшего во дворец, сейчас же мог заметить, что он всходит в ясилище царя–христианина. Над дверьми царских палат утверждена была картина, сделанная из воска и расписанная цветными красками. Картина изображала следующее: лик императора, над головой его крест, а под ногами его дракон, низвергающийся в бездну. Она, картина, указывала на победу Константина над врагами христианства, действовавшими под влиянием тайного врага рода человеческого. Картина с умыслом поставлена была на внешней стороне дворца — «на показ всем», чтобы все знали, что владыка Римской империи ревностный христианин. [1140] Дворцы христианских преемников Константина по убранству и обстановке мало чем отличались от описанного дворца Константинова — и потому могли быть и были наиболее желанными местами для заседаний византийского Общества Любителей Просвещения. Кроме столичных царских чертогов местами для заседания этого же общества служили летняя царская резиденция за городом, [1141] патриаршие палаты, [1142] более удобные помещения у частных просвещенных лиц столицы, [1143] школьное здание, если школа находилась в ведении знаменитого ученого богослова. [1144] Во дворцах для заседания Общества Любителей Просвещения назначалась определенная зала, как это было во дворце Константина Великого. Здесь один из чертогов сделался, по выражению Евсевия, «обычной аудиторией» этого императора. [1145] Что касается слушателей, собиравшихся на рассматриваемые собрания, то состав их был очень разнообразен. Сюда принадлежали епископы, [1146] царские родственники, члены синклита, придворные особы, ученые разного рода, [1147] наконец, народ столичный, всегда любопытный и очень интересовавшийся словесными состязаниями. Собрание слушателей было иногда чрезвычайно велико. [1148]

Деятельных членов византийского Общества Любителей Просвещения, т. е. таких членов, которые принимали на себя задачу занимать и поучать любознательную публику — подобных лиц во все века находилось в Византии много. Начать с самого византийского императора. Византийские императоры были большими охотниками готовить речи и рассуждения и читать их публично. Эти государи произносили публично сочиненные ими речи, которые на тогдашнем языке назывались (от латинского слова silentium), т. е. такие ораторские произведения, которые требовали от слушателей сосредоточенного молчания. Царственные ораторы могли брать очень разнообразные темы для своих речей, включая и темы религиозно–нравственного и строго богословского характера. [1149] Императорам противостояли в этом отношении патриарх и епископы, приближенные ко двору; по своему личному побуждению или же вызываемые к тому какой-либо необходимостью, они принимали на себя дело публичных ораторов. [1150] Многочисленные византийские ученые также считали для себя большой честью деятельно участвовать в дворцовых собраниях Общества Любителей Просвещения. [1151] Образованнейшие из числа провинциальных епископов и лица, славившиеся ученостью, но не жившие в столице, если тем и другим приходилось посетить Византию, пользовались этим удобным случаем, чтобы показать здесь свои знания и таланты. Эти «гости» временно становились членами византийского Общества Любителей Просвещения и старались блеснуть своим красноречием. [1152] Все перечисленные лица хотя и являлись в качестве действующих членов рассматриваемого общества, но они были ораторами случайными. К ораторству в обществе любителей побуждал их не какой-либо долг, но лишь внутреннее влечение, часто очень сильное. Но рядом с ними мы встречаем среди образованного класса византийцев и таких лиц, которые были публичными ораторами по обязанности. Бытие таких лиц служило гарантией, что общество любителей просвещения, при всяком нужном случае, не останется без ораторского празднества и услышит от обязательных ораторов немало нового для себя — и занимательного, и поучительного. В Византии существовала должность придворных риторов. Как все ученые тех времен, они были, как сейчас увидим, знатоками христианского богословия. Обычай иметь риторов при византийских императорах был обычай древний и очень нравившийся публике. Если место какого-либо оратора почему-либо оставалось праздным, образованные люди в Византии брали на себя смелость напомнить императору о необходимости восполнить этот чувствительный пробел — назначить нового ритора. До нас сохранилась одна такая речь, в которой красноречивый проситель побуждает императора заместить почему-то сделавшуюся вакантной должность придворного ритора, восхваляя при этом самый обычай иметь придворных риторов. [1153] Речи древних придворных риторов и в настоящее, более требовательное, время могут производить приятное впечатление. Известный знаток греческой литературы, преосвящ. Порфирий (Успенский), ознакомившись с некоторыми речами таких риторов, существующими в рукописях, отдает им дань удивления и говорит: «Эти речи витийственны и медоточивы; читая их, невольно припоминаешь звучный стих Гомера: «из уст его речи сладчайшие меда лилися“». [1154] Византийское Общество Любителей Просвещения могло ожидать от этих риторов не только витийственных речей, но и исполненных богословской эрудиции. Почти все эти риторы были сведущими, как тогда выражались, в «небесной философии». Они были обычными консультантами императоров по сложным и трудным вопросам богословским, на них возлагалось поручение вести религиозные диспуты с поборниками неправильных богословских воззрений. [1155] Как высоко ценились византийскими императорами богословские познания придворных риторов, это видно из того знаменательного факта, что на эту должность нередко назначались лица, облеченные саном архиерейским. В течение одного XII в. встречаем троих придворных риторов, имевших этот сан: епископа Евфимия Неопатрского и даже митрополитов: Михаила Фессалоникийского [1156] и Палеопатрского, неизвестного по имени. [1157] К числу таких же риторов, на которых лежала обязанность являться с ораторским словом в византийском Обществе Любителей Просвещения, можно, кажется, отнести и членов особой византийской коллегии ученых, ближайшим назначением которых было содействовать успехам науки в империи и преподавать различные науки. Эту коллегию, состоявшую обыкновенно из двенадцати ученых, принято называть Византийской Академией. [1158] Представители этой Академии обыкновенно подавали первый голос в спорных научных вопросах, не исключая вопросов богословских. [1159] Что эта Академия не стояла в стороне от богословских интересов, это достаточно открывается из того исторического наблюдения, что во главе ее нередко стояли лица духовные. Например, однажды (вероятно, так было и не раз) председателем в византийской Академии был митрополит Никомедийский, которому поручены были богословские диспуты с лицами, заблуждавшимися в понимании догматов христианства. [1160] Нельзя сказать с несомненностью, что члены рассматриваемой Академии являлись в качестве должностных ораторов в византийском Обществе Любителей Духовного Просвещения; но тем не менее, если принять во внимание, что они были нередко членами тех научных кружков, которые группировались вокруг императоров, [1161] то указанное предположение получает большую вероятность.