Почти все курильщики говорили по сотовым. Вышла Кейтлин. Она хотела домой.

– Помнишь, как в девяностом, если ты говорил на людях по сотовому, то выглядел настоящим козлом? Теперь мы все козлы.

Отец вышел с Джоном Доу и Ковбоем. Я спросил их, куда они, а отец ответил, на вокзал, рисовать граффити на товарняках.

– Папа! Джону и Ковбою это уже не по возрасту, а тебе и подавно.

– Я вхожу в будущую роль.

– Это какую?

– Для рекламы банка. Мне нужно закатывать глаза, когда хипхопперская молодежь приходит открыть счет.

– И для этого тебе надо расписывать вагоны?

– Если я должен ненавидеть этих маленьких гадов, пусть у меня будут свежие воспоминания. Такая методика. Почему ты так придираешься к моему ремеслу?

Он все никак не оправится от того, что его роль вырезали из рекламы. Пусть хоть чуть-чуть порадуется…

– Да иди уж!

После ухода отца вышла мама и остановилась на веранде.

– Какой красивый дом! Каму очень повезло! И ушла обратно.

Часть моей миссии по подрыву «Спрайт-квеста» – придумать миф о сотворении Рональда, то есть рассказ для игроков о том, как Рональд оказался в своем Логове и почему посвятил себя хаосу. Вот этот миф.

Рональд в миллиардный раз проводил день рождения: раздавал капризным избалованным детишкам стаканчики апельсинового сока. На кухне этого пригородного дома сидели их мамаши, пили мартини и смеялись над Рональдом. Клоун бросил детей и подошел к ним:

– Если есть что сказать, говорите мне в лицо! Мамаши захихикали. Это ж надо, заговорила пластмассовая игрушка, набитая конфетами!

– Не сходи с ума, мы просто шутили!

– Шутить – моя работа, мадам! Я знаю, что такое шутки. Если это шутки, то злые. У меня под гримом – чувствительное сердце.

– Ты и родился в этой гадости? Другая мамаша спросила:

– А что ты делаешь, когда приходишь домой – не смывая грим, лопаешь обед из микроволновки и занимаешься телефонным хулиганством?

– Я лицензированный символ мультинациональной корпорации и подписал договор о неразглашении, который не позволяет мне рассказать, что я делаю в некоммерческих ситуациях.

– Вот черт! Спорим, ты ешь у конкурентов, в «Вендиз». Рональд направил указательный палец ей в лицо.

– Венди – шлюха!

Поскольку беседа происходила в американском доме, все были вооружены. Одна из мамаш – назовем ее альфа-мамашей – достала из корзинки с вязанием пушку сорок четвертого калибра. Она с удивлением обнаружила: ее возбуждает, что жизнь и смерть клоуна в ее руках. Альфа-мамаша навела дуло на Рональда.

– Все, клоун сопливый, проваливай!

– Ни за что! Пока вы все не извинитесь.

– За что?

– За то, что смеялись над клоунами!

Одна из матерей хотела позвонить в службу спасения, но та, что с пистолетом, сказала:

– Шейла, не надо! Сначала мы с ним поразвлекаемся! – Она повернулась к подругам: – Нелл, закрой детей на ключ! – Потом к Рональду: – Ладно, мальчик-булочка, раздевайся!

– Что?

– Что слышал. Раздевайся! Мы все хотим увидеть, что под твоим желтым комбинезоном!

Кто-то ударил его под колени алюминиевым мини-скутером, и Рональд упал на кухонный пол.

– Раздевайся! Живо! А то мы за себя не отвечаем! Рональда окружили шесть мамаш с ножами, складными

стульями, пистолетами и тяжелой настольной лампой. Одна ударила его по почкам, но мамашу оттащили. Альфа-мамаша сказала:

– Не спеши, Кейти! – В ее глазах не было ни капли жалости. – Начнем с твоих ярко-красных, огромных, прикольных клоунских бутсов. Раз, два… Живо!

Рональд подчинился. Выполняя приказ, он почувствовал возбуждение. Это непривычное ощущение было одновременно пугающим и приятным. Ноги в полосатых носках сладко холодила сухая, недавно вымытая плитка. Он покорно отдал бутсы альфа-мамаше.

– Хорошо. Теперь носки. Ты их что, у Уолли одолжил? Рональд снял носки. Воздух холодил пальцы. Неплохо будет

раздеться догола! Он начал стягивать свои желтые перчатки.

– Я разве позволила тебе снимать перчатки?

– Нет.

Женщины хихикнули. Альфа-мамаша сказала:

– А теперь гвоздь программы – комбинезон! Женщины начали ставить пари: шорты или плавки? Нарисованные на теле или все гладкое, как у куклы?

Рональд расстегнул трехфутовую молнию. Шлейки упали с плеч. Ему хотелось рассмеяться, но он понимал: стоит это сделать, и настроение будет безнадежно испорчено.