— Видел я его, — сказал Кумок. — В деле видел!

Из всего этого вчерашнего разговора, который Кумку казался призрачным, словно это и не разговор был, а продолжение загадочной и страшной истории, случившейся с ним, он хорошо помнил лишь о драгоценностях. Александр давно понял: дни его в Совдепии идут к своему печальному окончательному исходу. Пора было сматываться в более приветливые края. В Константинополе волею судеб Кумок уже побывал, ничего хорошего там русским не светило. А для Европы требовались деньги. И немалые. Поэтому Кумок про себя еще вечером решил, что такой кус он постарается не упустить. Значит, и интересы у него с Медником и Африкой пока общие. А дальше видно будет.

Он сел за стол, потянулся за соленым огурцом, сиротливо зеленеющим посреди пустой тарелки, и в это время в горнице появился Леня Медник. Видно было, что вчерашнее пиршество и для него не прошло даром — и трубы горели, и голова раскалывалась. И лицо было помятым, как письмо, которое читают и перечитывают.

— Паханам наш почет и уважение! — просипел Медник.

— Сидай, — предложил Кумок. — Выпей для поправки здоровья.

Леонид выпил. Глаза его стали ясными и дерзкими.

— Так что, — спросил он, закусывая облюбованным хозяином огурцом. — Можем мы собрать несколько десятков человек, которые пойдут в бой, не задумываясь и с отчаянием?

Кумок встал, прошелся по комнате, заложив большие пальцы за пояс.

— Романтиков мы здесь вряд ли сыщем, — сказал он. — Такие натуры в местечках почти не водятся. Но найти три-четыре десятка хлопцев, которые смогут сообразить свою выгоду в этом деле — вполне реально.

— Трудно иметь дело с теми, кто выгоду свою понимает, — вздохнул Медник. — Они за жизнь цепляются руками да ногами.

Атаман хмыкнул.

— Жизнь, мой дорогой друг, это то, что люди больше всего стремятся сохранить и меньше всего берегут. Когда предлагаешь закуску, всегда прикидывай, под каким соусом ее подать.

— В окне появилась лапа.

Лапа выпустила когти и провела ими по стеклу. Послышался гнусный скрежет.

— Пошел, пошел, — шуганул незваного гостя Антон.

За окном жалобно мяукнули.

— Жди, — Антон сделал несколько глотков молока из кринки.

За окном раздался стонущий звук.

— Товарищ Кторов, — горько сказал снаружи кот. — Ну, товарищ Кторов!

Антон подошел к окну.

— Чего тебе, Иуда ушастый? — спросил он.

— Открой дверь, — сказал кот. — Поговорим, как самец с самцом.

Ты ведь меня не боишься?

— Стану я всякую шкурку бояться, — Кторов дверь открывать не спешил. — А ты, значит, стучишь помаленьку? Мне одно нашептываешь, ротмистрам — другое, а сам потихоньку в чека бегаешь, доносы строчишь? Стыдно, Баюн! Стыдно! Кот называется! «Хожу сам по себе!» — передразнил Антон. — Теперь понятно, куда ты ходишь!

— Ладно, отворяй,— сказал кот примирительно. — Я ведь и к тебе не с пустыми лапами пришел!

Кторов приоткрыл дверь.

Кот с достоинством вошел в хату, но на том его достоинство и кончилось — он бесшумно и гибко проскользнул в горницу, посидел, примеряясь, и вспрыгнул на табурет, пряча под себя хвост.

— Молочка бы налил, — не глядя на Кторова, попросил он. — С утра — ни плавничка, ни косточки.

— Я-то здесь при чем? — усмехнулся Антон.

— Так по твоим, по твоим же делам бегал, — кот склонил лобастую голову и с видимой брезгливостью обнюхал ломоть хлеба, потом жадно понюхал салфетку, в которой когда-то лежало копченое сало.

— Живут же люди!

— Ты или дело говори, или выметайся, — сказал Антон. — Своих дел невпроворот.

— Ой, какие мы обидчивые, — кот вспрыгнул на стол, нагло распластался на заметках Кторова. — Я ж, можно сказать, докладывал, а не закладывал. И тем обеспечивал взаимопонимание столичных и местных спецслужб. Ты к человеку опаску имел, он — к тебе, а я подозрительность взял и нарушил. Еще Александр Сергеевич говаривал, что излишняя взаимная подозрительность столь же вредна, сколь и чрезмерная доверчивость. Вот и нет промеж вас подозрительности.

— Слушай, Баюн, — Кторов почувствовал раздражение. — Тебе бы языком молоть, а у людей дела…

— Нашел я его, — сообщил кот спокойно, словно не его сейчас пытались стащить за хвост со стола. — В подвале синагоги. Так и стоит. Страшная тварь, ни на что не похожая. Я как представил себе такое, по улице идущее, веришь ли, сердце прихватило. Ну, думаю, попал ты, Баюн Полосатович! Пригляделся, а по нему мыши бегают! — кот плотоядно облизнулся.

— А говоришь, ни косточки, ни плавничка, — укорил его Кторов.

— Так это же вроде военный трофей, — ни капли не смущаясь, сказал кот. — Это не в счет, что тобой добыто, в харч не идет, это за удовольствие почитать надо!

— Молока, говоришь? — Антон щедро отлил из кринки в жестяную тарелку с красными петушками, сел напротив, разглядывая кота.

— На тебе молочка! Рассказывай!

Но кот не торопился. Опустив голову, он быстрыми движениями розового языка лакал молоко, пока тарелка не опустела. Покончив с молоком, кот облизнулся.

— Хорошее молочко, — сказал он. — Такое только у Семукаевых и встречается, у них коровка бельгийских кровей. Семукаев-старший с империалистической привез. А ты разве с ними знаком?