— Подождите! Аркашка, снимай часы!

И, выскочив из кабины, Лешка подбежал к ошеломленной Каре, надел часы на ее загорелую руку и — о мужчины, где ваши клятвы? — впервые приложился губами к соленой от слез щеке дочери Лилии.

И все. Дверца вновь захлопнулась, на этот раз окончательно, и послышался резкий свист.

Кваны остались одни.

Автор обещал строго придерживаться фактов, и поэтому ничего больше не может рассказать о судьбе этих славных людей.

Моя повесть заканчивается. Повторять всем известные подробности о возвращении ребят не хочется, а заключительную часть конференции в актовом зале Московского университета столь подробно осветили сотни газет и журналов, что вновь останавливаться на этом не имеет смысла.

Поначалу я опасался, что слава может опьянить ребят и дурно повлиять на их характеры, но, к счастью, этого не произошло: не из того теста были сделаны мои друзья. Можно лишь поразиться и позавидовать той жадности, с какой они набросились на учебу! Только теперь Аркаша ожесточенно штурмует физику, а Лешка — историю: ребята осознали необходимость ликвидировать пробелы в своем образовании. Кроме того, Аркашу во внеурочное время часто можно увидеть в спортивном зале, и тем, что ему удается семь раз подряд выжаться на турнике, наш друг гордится не меньше, чем пока еще не очень твердой, но все-таки пятеркой по физике.

А Чудак? Каждый вечер ребята проводят в его обществе — либо на квартире, либо в экспериментальной лаборатории, в которой под руководством Михаила Антоновича создается новый, более надежный вариант древнелета. Они отчаянно спорят о маршруте очередного путешествия во времени и никак не могут прийти к соглашению.

Чудак внезапно заинтересовался проблемой возникновения первобытной металлургии и настаивает на полете в неолит — новый каменный век. Аркаша же мечтает разгадать тайну Атлантиды и проверить гипотезу Тура Хейердала о заселении Американских континентов, а Лешка предлагает посетить Египет периода постройки пирамид либо Древний Рим: а вдруг удастся своими глазами увидеть битву при Каннах, полюбоваться прекрасной Клеопатрой и пожать руку мужественному Спартаку?

Ладно, подождем. Не станем торопить друзей с их новым путешествием: ведь, говоря между нами, это не то же самое, что в воскресенье съездить в Сокольники, не так ли?

Наступил час смены Хранителей Времени. По ритуалу, заведенному много столетий назад, оба — тот, кто уходил, и тот, кто пришел, — застыли на минуту плечом к плечу перед тускло мерцающим экраном Пути. С чувством разочарования смотрели в его серую пустоту, мысленно обмениваясь короткими репликами.

— Количество энергии?

— Норма.

— Давление?

— Норма.

— Направленность Пути?

— В заданный район.

Уходящий привычно произнес:

— Счастливых надежд!

Второй Хранитель кивнул и сделал шаг к креслу оператора. Вдруг замер. Аппарат ожил! Из круглого отверстия вынырнул тонкий, словно игла, луч и уперся в большой экран на противоположной стороне зала. Не мешкая, Хранитель дал сигнал общего сбора и повел верньер настройки, постепенно усиливая излучение, пока луч не превратился в мощный ярко-голубой столб света.

Один за другим в зале появлялись Хранители Времени. Их лица, обычно спокойно-бесстрастные, выражали крайнее волнение. Беззвучно кричали, перебивали друг друга мысли:

— Неужели сбылось?

— Значит, Учитель был прав?

— А если снова неудача?

— Тогда — гибель…

— Тихий закат…

— Я верю!

Все обернулись в сторону вошедшего Воломера. К нему подошел старейший из Хранителей. Положил руку на плечо, посмотрел испытующе в глаза:

— Веришь?

— Да.

— Что завещал Монопад?

— Точно узнать, готова ли планета к встрече с нами.

— Если да?

— Подать знак.

— Если нет?

— Немедленно вернуться, — тихо произнес, опустив голову, Водомер.

— Иди. Будь готов ко всему. И торопись!

Прощаясь, он обвел взглядом Хранителей, смело шагнул в световой поток и растворился в нем…

Петя еще раз нетерпеливо нажал кнопку звонка и наконец услышал за дверью шлепанье босых ног.

— Спал, что ли? Привет!

— Привет. Нет, — буркнул Костя.

— А что же ты в одних джинсах? Ведь договаривались: подъем в шесть утра! Я-то давно готов…

Действительно, Петин вид не оставлял никаких сомнений в его боевой готовности: на спине — набитый до отказа рюкзак, на ногах, несмотря на июльскую жару, резиновые сапоги, в руке — брезентовый чехол с удочками. Глаза Пети, блестящие и черные, как маслины, с укором смотрели на сладко потягивающегося друга.

— Скажи честно — дрыхнул? Правильно про тебя твой отец говорит — рохля!