Это он и правда говорил ей всю ночь.

– Не хитри! – Улыбнувшись, Аля подышала ему в плечо. – Ты сказал: должен объяснить… Что – объяснить?

– Ничего. Я тебя люблю, ты моя любимая – и все. Что тут еще объяснять?

Аля не могла понять, устала ли к утру, после бессонной любовной ночи. Вчера – то есть сегодня – все мелькало так стремительно, что она осознать не успевала происходящее, не то что устать от него.

– Ты на машине? – спросила Аля, когда, слегка задыхаясь от быстрой ходьбы, они снова оказались в горбатых переулках Кулижек.

– Да, – кивнул Андрей. – Возле театра стоит. Но очки ведь разбились, а я без них все равно ближе ста метров не вижу.

– Могу я за руль сесть, – предложила Аля. – У меня, правда, документов с собой нет, но…

– Не надо, – перебил он. – Не надо за руль садиться – ты рядом со мной сядь…

Он произнес это так твердо, но голос его при этом так дрогнул, что она тут же забыла о машине, документах – обо всем.

Стекло на ее часиках разбилось, стрелки вылетели; она взяла Андрея за руку, отодвинула выпачканный засохшей грязью рукав и взглянула на его часы. Был второй час ночи – ничего удивительного, что на улицах пусто: не Барселона, ночных заведений не так уж много, конторы давно закрыты, а немногочисленные жители центра спят.

Аля еще подумала было по инерции, где лучше поймать такси, но тут же поняла, что ей об этом думать не надо. Они стояли на углу Солянки, на обочине, и Андрей уже останавливал машину.

В тесном салоне, на заднем сиденье, она снова прижалась к нему, целуя его плечо – первое, что оказалось возле ее губ. Он отстранился на мгновение, приложил ладони к ее щекам и, наклонившись, сам стал целовать ее – теми самыми поцелуями, которые так потрясли ее сразу: сначала тихое, легкое прикосновение, потом медленно, страстно приоткрываются губы…

Аля не слышала, когда он назвал шоферу адрес, и не знала, куда они едут; впрочем, ей это было все равно. Толедская ваза без цветов лежала у нее на коленях: в последнюю минуту она подняла ее с асфальта на набережной.

Весь город превратился в цепочку домов, огней, поворотов и пустынных улиц, которых она не различала. Все затмили его карие светлые глаза, и тонкий след от очков на его переносице Аля видела яснее, чем дорогу через Москву.

Аля до сих пор не знала, где он живет. Да ведь она вообще мало что про него знала… Но сейчас и это было неважно: ей казалось, что в эти минуты она знает о нем больше того, что вообще поддается знанию.

Какая-то колокольня светилась невдалеке, когда они вышли из машины на тихой улице, возле старого дома; Аля забыла ее прежде, чем заметила.

Она вошла вместе с Андреем в темный подъезд, поднялась по лестнице. Лифт стоял на первом этаже, Андрей открыл его, вошел. Перегнувшись через Алино плечо, захлопнул тяжелую сетчатую дверь. Он совершал какие-то действия, им обоим сейчас посторонние, но в каждом его движении чувствовалась та же томительная остановка, что и во мгновении поцелуя – перед тем как страсть приоткрывала его губы. И Але не хотелось торопить его движений.

Так они вышли из дребезжащего лифта, отперли дверь с потемневшей латунной табличкой, прошли в комнату по темному коридору пустой квартиры… В просвет между тяжелыми шторами Аля увидела, как толкается в окно верхушка какого-то дерева.

Она заметила, что Андрей берет с широкого письменного стола очки, и задержала его руку.

– Подожди, – сказала она, – не надевай, мне на тебя так хорошо смотреть…

– Не буду! – Он засмеялся и надел очки. – Сейчас же сниму, но дай же и я на тебя посмотрю хоть минуту. Вот видишь, вся щека поцарапана. Больно? – Аля отрицательно покачала головой, но он не обратил на это внимания. – Сейчас промоем.

Она подумала, что он сейчас куда-то уйдет, и ей стало жаль, что она не будет видеть его, пусть даже несколько минут, – из-за какой– то дурацкой царапины! Но Андрей никуда уходить не стал. Он подошел к высокому массивному шкафу, который Аля только сейчас разглядела в углу, открыл скрипучую дверцу и взял с полки начатую бутылку водки.

– Будет больно моей хорошей, надо потерпеть, – быстро сказал он. – А я подую!

Прежде чем Аля успела рот открыть, он достал из кармана носовой платок, вылил на него водку и на секунду приложил к ее щеке. Не удержавшись, Аля ойкнула от жгучего прикосновения.

– И поцелую! – добавил Андрей, дуя на щеку, и действительно сразу поцеловал ее – сначала в пахнущий водкой мокрый висок, а потом – снова в губы, заставляя их раскрываться в своих губах…

– Как долго… – шептал он в промежутках между поцелуями. – Как долго, Алечка… Люблю тебя как долго, сам не помню, как… Зачем же я…

Слова его прерывались, и дыхание становилось прерывистым, горячим, руки то обнимали ее, сжимали так крепко, что в глазах у нее темнело, то отпускали и касались ее лица, волос легкими движениями. Аля чувствовала, как он расстегивает три серебристые пуговки у ворота ее платья, как наклоняется к ее груди, как трепещет невесомый шифон от его дыхания…