Она направилась в противоположную часть магазина к прилавку со сладостями. Рядом, указывая на печенье в жестянке со стеклянной крышкой, женщина попросила взвесить ей полфунта «Сладкой Мэри», и тут Мейси ощутила, что атмосфера в магазине изменилась. К входу подкатил темно-синий «роллс-ройс», водитель вышел и, обогнув автомобиль, открыл переднюю пассажирскую дверцу. Мейси заметила, как человек в машине сменил шляпу на плоскую фуражку. «Ага, — подумала она, — это же сам Джозеф Уэйт, рядовой покупатель бакалеи. Человек, столь зависимый от своего происхождения, что даже в собственном лимузине садится рядом с шофером — по крайней мере когда наведывается в свой магазин».

Уэйт велел шоферу спровадить от магазина уличных мальчишек, прежде вручив каждому по монетке за беспокойство. Затем легкой, несмотря на изрядную полноту, походкой он направился в магазин. На пути к первому прилавку Уэйт останавливался поболтать с каждым покупателем, и Мейси ощутила силу его личности, благодаря которой он заработал состояние, прославился и снискал любовь не только богачей, но и рабочего люда. Он был простым человеком и работал на благо тех, кто помог ему добиться нынешнего положения. По крайней мере такое впечатление Уэйт производил, когда, встав за сырный прилавок, осведомился у покупателя, чем может ему помочь в такой прекрасный денек. Получив заказ, Уэйт тщательно вымыл руки над раковиной, висевшей на стене позади, и, развернувшись, взял полголовки чеддера. Положив сыр на мраморную столешницу и разрезав его на части, он взвесил один клиновидный кусок на листе вощеной бумаги, а потом минуту разглядывал на вытянутой руке. Мейси заметила, как, моя руки, Уэйт о чем-то коротко пошептался с продавцом. Когда же он произнес: «Полфунта прекрасного сыра специально для вас, миссис Джонсон», Мейси поняла, что хозяин выяснял у помощника имя покупательницы.

Миссис Джонсон залилась румянцем и, кивнув, смущенно пробормотала «благодарю вас» знаменитому Джозефу Уэйту. Пока он складывал сыр в бумажный пакет, предусмотрительно завернув верхний край, женщина с улыбкой обернулась к другим покупателям, наслаждаясь моментом: ее обслужил сам владелец магазина.

Уэйт поработал во всех секциях, переходя от одной к другой, пока не добрался до мясного прилавка, где явно чувствовал себя в родной стихии. Здесь находилась самая живописная часть магазина. На стене возвышалась голова коровы абердин-ангусской породы с кольцом в носу и остекленелыми глазами, запечатлевшими ужас отправленного на убой животного. С медного стержня под потолком свисали туши, которые опускались с помощью блока, закрепленного на стене слева. Кассовые аппараты ритмично позвякивали, но стоило Уэйту взяться за привычное дело, как звон стал еще оживленнее.

Щелчком пальцев он подозвал к себе помощников. Рядом, с белым свежевыстиранным фартуком мясника в руках, возник подмастерье. Сняв пиджак, Уэйт отдал его другому помощнику, затем развернулся, еще раз вымыл руки и вытер о чистое белое полотенце, поднесенное мальчиком. Хозяин надел фартук и, обернув тесемки вокруг пояса, завязал на животе двойным узлом. Один из продавцов стал с помощью блока медленно опускать мясные изделия, а двое других — тоже в белых фартуках, белых сорочках и сине-золотых бабочках — подняли и водрузили на мраморную столешницу свиную тушу.

Уэйт проворно орудовал тесаком и обвалочным ножом. Сжимая мясо толстыми, как сардельки, пальцами, он отделял ножки, ребрышки и филе. Вокруг собирались посетители, желавшие поглазеть на Джозефа Уэйта за работой, знаменитого помощника мясника, который, преуспев в жизни, не забывал о доле бедняков. Торжественно подняв над головой свиную ногу, он принялся объяснять покупателям, что из кусков даже самого дешевого мяса можно приготовить прекрасный воскресный ужин, а если покрошить остатки вместе с парой морковин и картофелин и еще добавить лука, получится пирог, которого хватит на два, а то и три дня.

Уэйт закончил разделку туши, и ее теперь можно было раскладывать на витрине. Едва он снял фартук, как посетители разразились аплодисментами. Уэйт помахал всем в знак признательности, потом снова вымыл руки и, повернувшись, элегантно проскользнул в пиджак, который держал перед ним помощник. Кивнув работникам магазина и в последний раз помахав клиентам, Уэйт скрылся за боковой дверью, ведущей, как предположила Мейси, в контору наверху. Продавцы переглянулись и, раздув Щеки, облегченно вздохнули, довольные тем, что представление наконец окончилось.

Мейси увидела все, что хотела, но едва она шагнула к выходу, как ее взгляд упал на мозаику над входом — та явно обошлась хозяину в кругленькую сумму. Она онемела, поразившись не столько изяществу мозаики, сколько начертанной на стене горькой правде. По одному на каждой плитке были высечены имена бывших подчиненных Уэйта, погибших в Первой мировой войне. Не меньше сотни имен, и рядом с каждым значился город, где тот когда-то работал. А цветные плитки чуть выше складывались в мемориальную надпись: «Светлой памяти любимых».

На глаза Мейси навернулись слезы. Ею вновь овладела печаль, все еще изредка застигавшая ее врасплох, когда вдруг пробуждались горькие и ужасные воспоминания. Она знала, что другим тоже есть что вспомнить. Нередко Мейси казалось, будто сам воздух наполнялся людской скорбью, словно навеянной легким бризом, в котором едва различимо звучали далекие имена умерших, и становилось ясно: их смех уже не услышать и никого из них не вернуть. Как будто горечь всех мужчин и женщин, когда-то живших в страхе потерять на войне любимого, разверзла бездну, которую теперь приходилось преодолевать ежедневно.