Мейси сделала глубокий вдох и, несмотря на холод, села, набросив на плечи одеяло. Нужно сделать все возможное, чтобы голова была ясной, чтобы собраться с духом на весь день, чтобы подготовиться к стихиям. Дождь пошел снова. Он превратил землю в жидкую кашу с лужами грязной воды. Подол длинного шерстяного платья пропитывался ею и тяжело лип к ногам, пока Мейси очищала и перевязывала раны. К концу дня грязь поднималась до самых колен, и девушка вновь и вновь твердила себе, что ей на самом деле тепло, что ноги на самом деле сухие. Потом ночью они с Айрис развешивали платья, чтобы дать влаге испариться, и искали на теле друг у друга фронтовых вшей, казалось, не знающих поражения.

— Вставай первая, Мейси, — сказала Айрис, продолжая кутаться в одеяло.

— Тебе просто не хочется разбивать лед.

— Какой лед?

— Айрис, я вчера сказала тебе, что лужи затянуло льдом.

— Не может быть!

Айрис повернулась на койке и посмотрела на Мейси, сидевшую забросив ногу на ногу.

— Не представляю, Доббс, как ты можешь так сидеть. Так что, лужи замерзли? Еще ведь даже не настоящая зима.

— Да. Хотя еще даже не настоящая зима.

Мейси сделала еще один глубокий вдох и выдохнула; из ее рта вырвался пар. Девушка отбросила одеяло и, ежась, побежала к кувшину с водой и тазу на деревянном ящике.

— И вот это сидение по утрам, Айрис, помогает мне не промерзать насквозь весь день. Проясняет голову. Вот попробуй!

— Брррр!

Айрис перевернулась в постели, стараясь не думать о холодных ногах.

Мейси сунула пальцы в кувшин с водой, продавила тонкий лед, словно ощупывая корку пирога, потом взяла кувшин обеими руками и налила в таз ледяной воды. Сняла с края ящика фланелевую тряпку и окунула в воду. Выжав ее, Мейси расстегнула ночную рубашку и вымыла сперва лицо, потом подмышки и шею. О, чего бы она не отдала за ванну! За возможность сидеть в глубокой ванне с обжигающе горячей водой, с поднимающимися к ушам мыльными пузырями.

Она снова окунула тряпку в холодную воду, выжала лишнюю обратно в таз и, на сей раз задрав ночную рубашку, вымыла промежность и ноги до колен. Превосходная горячая ванна. Она бы не вылезала оттуда несколько часов. Вертела бы вентиль крана с горячей водой большим пальцем ноги и не вылезала, пока не смылись бы последние молекулы грязи, крови, пота и слез.

Сняв еще влажное платье с проволоки, которую они с Айрис натянули в палатке, Мейси проверила все швы и подол — нет ли там вшей? Это было неизменным утренним занятием: поискать вшей повсюду, а закончив, поискать еще, потому что вши хитрые мелкие твари. Девушка быстро оделась, натянула белую нарукавную повязку с красным крестом чуть повыше правого локтя и приколола булавкой серебряные часики на левую сторону фартука. Вместе с черной кожаной папкой, в которой теперь хранилась писчая бумага и полученные письма, часики медсестры представляли собой талисман из дома, подарок от леди Роуэн.

Наконец Мейси положила полотенце на койку и наклонилась над ним, чтобы причесаться, внимательно глядя, не будут ли выпадать вши, потом быстро завернула волосы в узел и надела шапочку. Они с Айрис осматривали волосы друг друга каждый вечер или, если работали ночью, когда одновременно находились в палатке и не спали.

— Айрис, я готова.

— Да-да, Доббс. — Айрис дрожала под одеялом. — Бог весть, каково будет настоящей зимой.

— Айрис, по крайней мере мы не в траншеях по пояс в грязи. По крайней мере не складываем трупы один на другой в защитную стену, как ребята.

— Ты, как всегда, права. — Айрис выскочила из постели и принялась за утренний ритуал, который Мейси только что завершила. — Бррр… Ты, наверное, пойдешь посмотреть, нет ли письма от твоего молодого человека.

Мейси выкатила глаза.

— Айрис, я говорила тебе. Он не…

— Да, знаю, знаю. Он не твой молодой человек. Ну тогда иди, получи письмо от особого друга своей подруги и оставь меня сражаться со вшами, если ты не против!

Девушки засмеялись, и Мейси откинула клапан палатки, оставив Айрис совершать омовение. Ступая по доскам, прикрывающим грязь и лужи, Мейси направилась к кухонной палатке за чаем и хлебом к завтраку.

— Вот вам, сестра, поешьте.

Дневальный протянул Мейси большую эмалированную кружку и ломоть хлеба с топленым говяжьим жиром. Солдаты называли всех медсестер независимо от звания сестрами.

— И у меня есть для вас еще кое-что.

Дневальный полез в карман и вынул простой коричневый конверт, в котором, судя по толщине, лежало длинное письмо. Конверт был помят и хранил на себе следы четырех пар грязных рук, через которые прошел по пути к адресату.

Письма Саймона Линча, предназначенные для Мейси Доббс, не подвергались военной цензуре; санитар передавал их водителю санитарной машины, тот вручал санитару-носильщику, а он — повару. Ее письма проделывали тот же путь из рук в руки. И всякий раз добровольные почтальоны обменивались репликами о юной любви или о том, что везет же капитану-романтику!

В первых письмах авторы не писали о любви ничего. Но если двое думают одинаково, то невольно сближаются, словно одни и те же мысли, как магнитом, тянут их головы друг к другу. Постепенно письма Саймона и Мейси становились более частыми, стоило кому-то получить ответ, как он сразу же снова хватался за перо. Борясь с изнеможением, которое давило словно тяжкий груз, по вечерам при неверном свете керосиновой лампы Мейси и Саймон строчили друг другу сообщения о своей жизни среди ужасов войны. Оба понимали, что это страх и отчаяние усиливают их желание быть вместе. Они, не стыдясь, выражали свои чувства в письмах, которые передавались из рук в руки. Оба делились опытом и переживаниями, которые становились все глубже. Потом Саймон написал: