Пока мы действовали в окрестностях Хюэ, мы не размещались в населённых местах. Мы были в горах, и в сухой сезон, и в дождливый, в разных районах. Помню, как нам пришлось форсировать реку ночью, чтобы расположить там заградительный отряд перед ожидавшимся на следующий день масштабным вторжением, как это называлось, и на вьетконг-контролируемой территории, если использовать нашу тогдашнюю терминологию. Вьетконговцы контролировали район с одной стороны реки, а арвины - с другой. Мы всегда действовали вместе с южными вьетнамцами; по нашим прикидкам, среди них обязательно были те, кто сочувствовал вьетконгу. И арвины, с которыми мы работали вместе, отказались форсировать реку. В общем, скажу тебе две вещи: они или ждали, когда нас перестреляют, или хотели мне сказать: 'Слушай, в этом толку нет. Они нас не трогают, а мы их не трогаем'. Классно устроились. Выживание, так ведь? Но нас заставили форсировать ту проклятую реку.

Мне пришлось послать на тот берег свой взвод. Меня это взбесило, я ничего не мог понять, и даже больше того. Но мы сделали свое дело, а так ведь постоянно происходило. Когда бы ни пошли в засаду с АРВ, они так сильно шумели, что никто бы и пошёл в те места, где была засада. Поэтому бояться было нечего. На тебя никто не нападал, но с другой стороны, и задачи никогда не выполнялись, и для американских солдат это было непонятно. И непонятным было то, что арвины не желали сражаться за свою страну. А с чего сражаться нам? Хотите послать нас на задание, чтобы мы сами себя защищали, не прицепляйте к нам этих ребят, потому что они сбегут. Драться-то они не собираются.

Была пара подразделений, южновьетнамских морпехов, рейнджеров и воздушных десантников, которые по большей части держались и сражались, но вот работать вместе с АРВ или Народными силами, или полицией - это было сущее наказание.

Кроме того, каждый раз, когда мы работали с ними, обязательно появлялась S-5 [американская военная разведка] и интересовались, как дела. Они пытались завоевать сердца и умы этих людей, чего я никогда до конца понять не мог, потому что не думаю, что там было что завоевывать. Я считал, что нам следует просто уйти. Разброд был и в военном смысле, и, конечно, психологическом.

Помню, отправились мы однажды на операцию, и нас придали 1-й кавалерийской. Мы обеспечивали охранение в полном объёме для группы, которая разминировала дорогу. Ну и вот, там оказалась группа с минами дистанционного подрыва. Когда грузовик переехал мост, группа подрывников взорвала свою мину. В грузовике были мои подчиненные. Я заметил, как вьетконговцы убежали в деревню, и, проделав что полагалось, мы отправились за ними.

В деревне никого не было, одна лишь престарелая супружеская пара, и полным-полно вьетконговской литературы. Я в этом смысла не видел, абсолютно не видел. Почему эта деревня стояла там, почему это престарелая пара была там, почему они убивали... То есть, я знаю, что смысл в этом был, но я просто не мог все это сложить воедино. Я проделал всё, чему научился во время подготовки. Надо подойти к костровищу и снять верхний слой пепла, чтобы увидеть, нет ли под ним горячих углей. Все там было тёплым. Горшки тёплые, угольки под ними тёплые. И мои подчинённые явно были в невеселом настроении. Один из наших погиб, пару других ранило, и сапёров тоже. Они просто взлетели на воздух, и всё.

Когда раздался взрыв, в нашем направлении полетел какой-то предмет. Прикидываю здраво. Сколько времени будет лететь? Не очень долго, подумал я. Но казалось, что летит он уже долго, и он был высоко в воздухе, и этот темный предмет перемещался, а я на него глядел. Я застыл на месте, глядя на него. Он меня почти загипнотизировал. И вот, два матёрых боевых ветерана стоят там пригнувшись и смотрят, как что-то летит в нас по воздуху. Я подумал спокойно: 'Сейчас в меня попадёт'. Мы глядели, глядели, и глядели на него. А он всё приближался, приближался и приближался. Похоже, в какой-то момент мы оба поняли, что это не мина, не мина это... А кусок человеческого тела. И стояли мы, он и я, футах в трех друг от друга. Предмет упал на землю между нами. Это был ботинок, а в нём нога, оторванная на уровне обреза голенища ботинка. Он приземлился в стоячем положении, чёрт возьми, и было всё прямо как в кино.

Однако мы не стали открывать огня по деревне. Я видел, как те два парня бежали, а потом, когда мы добрались до деревни и обнаружили ту престарелую пару, я понял, что деревня явно использовалась противником. Я попытался организовать своих подчиненных и разобраться в том, что я мог предпринять. Поэтому я решил - говоря военным языком - дать своим подчинённым повоевать психологически. Сожжём хижины, за исключением той, что принадлежит престарелой паре, которая по какой-то причине осталась в деревне - их имущества мы не тронули. Мы просто сожгли деревню дотла, лишили противника крова в виде этой деревни, хотя они могли и выстроить дома заново; они были из одной лишь травы и сорняков. Пока мы сжигали деревню, подошёл майор из 1-й кавалерийской. В поле знаков различия я никогда не носил, и он пытался их отыскать. Он спросил: 'Кто здесь командует?' Я, говорю. А он: 'А ты кто такой?' И я сказал ему, что я лейтенант Сантос. Он говорит: 'Ты тут это устроил?' Я сказал: 'Ага. Мы искали тех, кто взорвал мину. Они убежали в эту деревню. Мы вошли в нее и стали их искать. Это вьетконговская деревня и...'

Дело было скорее не в том, что мы их упустили, а в том, что мы были раздосадованы из-за того, что нас подорвали издалека, а тут ещё и старики эти, стоят и повторяют: 'Нет Ви-си, нет Ви-си'. А всё вокруг них говорит о том, что кто-то только что отсюда ушел. И что прикажете делать? По моему мнению, определить мои обязанности было бы сложновато. Я должен был блюсти американские военные традиции, вся такая прочая хрень. Я должен был заботиться о своих подчинённых. И я чувствовал, что приоритеты моих обязанностей лежат скорее внизу, чем вверху. Я стоял не за Америку. Я не стоял за S-5 или 1-ю кавалерийскую, или какая там ещё есть хрень. Я должен был сделать всё, чтобы эти тридцать парней - которых на самом деле никогда не было тридцать; восемнадцать или двадцать два - оставались здоровыми на голову. И если военнослужащие сожгут несколько травяных хижин, и при этом никого не убьют и не никому не причинят вреда, но только лишат противника убежища от дождя, которое он до этого находил без труда - сделать это стоило.

Очень непонятная сложилась ситуация. Мы считали, что делали то, что и должны делать, и они это поймут. Но, очевидно, мы испортили всю их работу по завоеванию сердец и умов. Я сказал им: 'О чем это вы, 'сердца и умы'? Посмотрите, что они только что сделали с нами. То есть я должен ежедневно рисковать жизнями своих людей, чтобы вы пришли и рассказали мне, что этот народ верит в Америку?'

Эти парни из S-5 были с базы. Они работали с самолётов, разбрасывали всякие пропагандистские листовки. Листовки эти для тебя ничто, когда поднимаешь одну из них рядом с мёртвым американцем. Они работали в вакууме. Они работали в большем вакууме, чем я. Я пришел туда с какими-то идеалами. А эти ребята были просто дебилы.