Радостное солнце припекало по-летнему, но ветер по-прежнему ледяной. Заметив это, кто-то из старших пробормотал:

— Не к добру…

Так и вышло.

Лодьи Осколода не мчались, подгоняемые ветром, а ползли вдоль берега. И было их всего две. Под пузатыми бортами, как сонные муравьи, копошились поденщики-бурлаки.

Добря все понял, обо всем догадался, но прикусил язык. Так же поступили и другие…

Князь заметно постарел, глаза, что прежде светились, будто самоцветы, потухли. Он сглотнул ком в горле, предвкушая скорые расспросы, по спине побежал холодок.

Ему казалось, что зимовка в чужих краях приглушила боль поражения, да не тут-то было. Возвращение в родную землю всколыхнуло болезненные воспоминания, вернуло картине крушения позабытые краски. Не сразу, но Осколоду придется рассказать людям, что приключилось…

Как стремительно налетела буря, как море уподобилось бурлящему котлу и разом поглотило половину кораблей. Как злой ветер с ромейской стороны погнал остальные к скалистому берегу, бросил на камни. Как ревущие воды кидали в воздух расщепленные доски и изломанные тела, как слизывали кровь жадные волны.

Падая в забвенье, Осколод с грустью подумал — все кончено, но даже здесь Удача повернулась спиной к князю. Он выжил. Падающая мачта едва не размозжила Осколоду череп, он очнулся только вечером.

Хорнимир поведал: едва упала мачта главного корабля, ветер стих, ушел высоко в небо, унося с собой чёрную, пышущую молниями тучу. Море в одночасье стало спокойным, гладким, на небосводе показалось солнце. Только кораблей больше не было. На волнах качались два жалких, побитых суденышка.

Вскоре послышались крики — те, кто чудом уцелел, оказавшись в море, хватались за деревянные обломки, звали. Но сил спасать живых не было. Не было даже весел, чтобы направить лодьи к берегу.

Крики людей смешались с криками чаек, нескольким удалось добраться до лодьи, этих с трудом втащили на палубу. Переведя дух, отыскали два толстых каната — то немногое, что не смогли утащить волны, но спасти других не смогли: на спокойной глади моря появились пятнистые волнорезы плавников. Морские собаки людей не пожирали, только надкусывали…

На плаву было лишь две лодьи, уцелело всего полторы сотни воинов, это с теми счастливцами, кого таки вынесло на берег. Причем оба судна лишились мачт, весел и правил. Теперь остается уповать на чудо, молить морского царя прибить лодьи хоть к какой-то земле.

Подводный владыка смилостивился, но не сразу. Когда лодья Осколода достигла берега, люди едва держались на ногах, валились в песок, измученные морской болезнью и нестерпимой жаждой. Второй корабль прибило к берегу в нескольких верстах южнее.

Волны выносили на берег осколки побитых кораблей, с их помощью удалось залатать уцелевшие лодьи. Но добраться до Киева по предзимью все равно не успевали, возвращение отложили до весны…

Весть о неудаче Осколода пронеслась по городу злым, сокрушающим ураганом. Киев наполнился плачем — давно такого горя не случалось.

Но князю выть не положено, на то он и князь.

Осколод спешно восстанавливал дружину: всем отрокам были назначены испытания, после чего многие стали гриднями. А в новых отроках оказались сыновья не только воинов, но и простолюдинов. Этих Осколод брал с особым умыслом: год-другой минует, аки верные псы, благодарные хозяину за ласку да заботу, встанут за его спиной новыми воями, надежнее павших.

По всему выходило — подождать немного, и жизнь наладится. Но Удача вновь повернулась спиной: в начале лета случилась засуха [13] , и такая, что даже дерева чахнуть стали. Будущий урожай сгорел меньше чем за седьмицу. Кто-то заикнулся, дескать, чужой бог, бог ромеев, мстит за дерзость, но так ли это?

А вот когда пришла весть о новой угрозе, Осколод был готов поверить во что угодно.

— Печенеги! — сказал Хорнимир хмуро.

Воевода всего неделю как на ноги встал, всю весну и все лето знахари выхаживали, с превеликим трудом вырвали они вояку из цепких хладных пальцев Мары.

— К-кто?.. — с удивлением переспросил Живач.

— Еще одни степняки, соседи хазарские. Себя кангарами кличут. К Киеву подходят.

— Б-будет б-битва?

— Да. И кровавая.

Первыми подскочили младшие гридни, но Хорнимир бросил злобно:

— А вам охранять крепость и за княгиней присматривать, чтоб никто не обидел! Соцкий Молвян за старшего, так князь распорядился.

— Но как же… ведь при Осколоде и трех сотен не будет? — уронил кто-то.

— Придет время — навоюетесь! — рявкнул воевода и поковылял прочь.

За частоколом княжеского двора раздавались вой и плач. Недобрая весть охватила Киев в считаные минуты, а набатный колокол зазвучал уже после. Женщины хватали детей, бежали к деревянным стенам детинца. Мужчины, вооруженные преимущественно топорами и дубьем, отходили следом, сбитые в отряды старостами.