— А ты? — нахмурился Златан.

— Зачем? — буркнул Добродей, переворачиваясь на другой бок. — Я этому князю не присягал. Мне его зов до поросячьей задницы. А княгиню сейчас сам Живач бережёт — не моя смена.

Но как только дверь в общий дом захлопнулась, Добродей поднялся-таки с лежанки. С удивлением обнаружил, что он не единственный, кто остался. Многие «старшие» и с места не сдвинулись, только Златан с Горяном ушли на пристань, где Олег приказал вновь созвать народ.

Добродей втиснулся в рубаху, потуже затянул пояс, проверил, легко ли нож покидает узилище, ладонь привычно легла на рукоять меча. После ночных хождений руки немного побаливали — непривычно воину могилу копать. Грязную одежду свернул и спрятал подале — ещё не пропели петухи.

— Ну и что там? — пробасил он, едва первый из дружинников вернулся в дом.

— Осколодово тело исчезло, — отозвался тот.

Округлил глаза, показывая, как удивлен.

Следом на пороге появился Горян, глаза такие же круглые, брови на середине лба:

— Тело князя с пристани исчезло!

«А врет-то — и глазом не моргнет!» — усмехнулся в бороду Добродей.

— Олег велел найти, — продолжил Горян, не выдержал, покосился на друга, поймал ответный взгляд. — И судить за ослушание, как положено по славянскому обычаю.

— Кого судить-то? Осколода?

— Похитителя! — рявкнул Горян.

— А ежели Осколода не человек забрал, а бог? — протянул кто-то. — Христос. Смерть-то мученической была…

— Ага, как же! Скорее уж Чернобог! Сатана по-новому… — Горян захохотал, но Добродей заметил, как тот стирает пот со лба.

Добродей откликнулся довольно грубо:

— Хватит шутить. Расскажи толком. Где искать будут, что да как.

— По дворам пошли, — отозвался Горян, теребя длинный ус, — и наши с ними, чтобы народ не пугался сильно. Олег не то чтобы в бешенстве, но глазища у него… Ух! Зеленые!

Из дальнего угла пробасило:

— Ясно. Я искать не пойду. И вам не советую. Раз нет тела, значит, богам не угодно, чтобы Осколод без могилы жил. А уж Христос его забрал или ещё какая зараза — не важно.

Добродей хмуро поддержал товарища, тоже высказался в защиту не то вора, не то бога. А вот Горян на поиски снарядился. И почему бы не снарядиться, если и корчму обыскать велено?

— Дурни, — рассудил Добродей, и эти слова растворились в тишине. — А что Дира? Успокоилась?

Дверь распахнулась. На пороге возник Живач.

— К-княгиня заперлась в своих п-покоях, с не-ей два священника. И слуги пы-пытаются у-уговаривать, и я-я пытался.

— А она?

— Ре-ревет бе-белугой. На все, го-оворит, воля Ггоспода. И ммолится, ммолится… И-искать прежде станут здесь, д-думаю. Р-разве не-е ясно, если тела не-ет — лю-убимая жена могла у-умыкнуть. Что любила е-его, всем известно. Т-так-то.

Добродей сжал зубы, стараясь не выдать чрезмерную горячность, размышлял вслух:

— Стало быть, Олег вот-вот в гости пожалует? Это вчера ему недосуг было — говорят, как только с Осколодом покончил, на капище отправился с самим Ярооком. Хотя к чему, когда сам мурманин до мозга костей?! А сегодня, значит, уже вернулся. И порядки свои наверняка сегодня же наводить станет…

— Г-го-оворил… Она и-и слушать не-е хочет, — повторил Живач.

— А мы? Про нас ты сказал?

— Да, — отозвался дружинник, и это слово прозвучало как приговор. Он рухнул в полном вооружении на ложе и прикрыл веки. — Однако т-твоя очередь до-озор нести. Ежели что-о — услышишь. Ти-ихо не покажется…

Едва Солнцебог снова покатил колесницу — ещё у самого виднокрая, Добродей взбежал по крутой лестнице к знакомой двери. Прислушался. По ту сторону — тишина. Он постучал, потом ударил, но тихо, после ж бухнул так, что доски задрожали.

— Княгиня! Это я! Добродей! Открой!

В ответ раздался приглушенный рев, что-то тяжелое грохнулось об пол.

— Открой! — он сбавил тон. — Ирина! — проговорил он и вовсе ласково.

За дверью стихло, но дверь по-прежнему не поддавалась.

— Эй, кто там вместе с Дирой? Откройте! Иначе… Иначе… Откройте, будь вы неладны!

Молчание было гнетущим, Добродей уже приноравливался вышибить дверь — что толку беречь княжеское имущество или княгиню, если головорезы Олега поступят так же. Но тут лязгнул засов, створы приоткрылись. В щель просунулось иссушенное морщинами лицо.