— Достаточно, — вымолвил он наконец, убедившись, что Шева не в состоянии больше сделать ни единого глотка. — Сейчас ты ощутишь легкость во всем теле.

Шева кивнула. Но обещанная легкость не приходила, вместо нее появилось вполне естественное желание опорожнить желудок, но Шеву удерживало присутствие одноглазого копьеносца.

— Ничего, — пожаловалась Шева, теша себя тайной надеждой, что на этом опыты над нею закончатся.

— Странно, — пробормотал Один. — Очень странно. Но ничего, оно придет чуть позже. Давай пронзай себя копьем.

— Что-то не хочется… — Охотница представила, как стальное острие разрывает ее внутренности, и ей стало не по себе. — Думаю, это не самая лучшая идея.

— Давай! Давай! — настаивал Один. — Неужели ты хочешь навсегда остаться здесь в обществе омерзительного слизняка? Или возвращайся назад, у меня нет времени уговаривать тебя! — Так как Шева не спешила схватиться за протянутое ей копье, Один бросил последний свой козырь: — Да ты никак струсила! Впрочем, чего еще можно ждать от изнеженной женщины?

Шева рассвирепела. Ее опять укоряли в слабости и трусости лишь потому, что она женщина. Вспыхнувшая в сердце Охотницы ярость взяла верх над здравомыслием.

— Черт с тобой! Давай! — Выхватив из рук Одина копье, Шева зажмурилась и с размаху вогнала острие в живот.

Боль ворвалась в сознание ослепительным комком. Еще никогда в жизни Шева не испытывала подобной боли и задохнулась от собственного крика. Глаза утонули в брызнувших слезах. Сквозь пелену Охотница видела лицо склонившегося над нею Одина, сквозь крик боли до нее долетали смутные обрывки его слов:

— Сейчас… Хорошо… Уже…

Один налег на копье, и боль с утроенной силой пронизала Охотницу.

«Вот и все, — поняла Шева. — Легко же я попалась на его уловку. Но я бы никогда не подумала, что Арктур решится убить меня вот так — подло, чужими руками. Я…»

И все завертелось. Острие боли свернулось в конус, который, в свою очередь, превратился в гигантскую воронку. Водоворот боли плавно втянул в себя Шеву. Яркими вспышками замелькали сегменты, похожие на соты с сюрреалистически изломанной формой. Потом расцвели огненные фонтаны, они с отчаянной веселостью низвергались в бездну и растворялись, чтобы вспыхнуть вновь. Боль переместилась из живота к спине. Шева почти видела, как вздулись ребра и позвоночник, образуя омерзительный горб. Потом пришла чернота, а в ней причудливо переливались яркие изюмины звезд. Оранжевые, малиновые, розовые, фиолетовые, они меняли форму и размеры, то вырастая до гигантского, все поглощающего шара, то сжимаясь до крохотной острой песчинки. Они цвели ослепительно белым, затем, отливая перламутром, гасли и обращались в роскошные черные жемчужины, манящие своей мрачной таинственностью.

Вокруг звезд вертелись планеты — где пять, где семь, где восемнадцать — разноцветные кружочки, похожие на летящие конфетти. Шева с размаху пронизала одну из этих планет и звонко расхохоталась, пораженная видом ее обитателей. Они были очень забавны, эти зеленые олени с шестью ногами и букетиками цветов вместо рогов. Следующая планета была голубой, и ее населяли твари, похожие на рыб. То были очень неторопливые и обстоятельные твари, с философской невозмутимостью пожиравшие собратьев и со стоическим равнодушием отправлявшиеся в разверстые пасти других — более крупных или удачливых. Третья была совсем крошечной, и на ней жил маленький мальчик, лелеявший прекрасную розу. Все, кого здесь не было, звали его Маленьким Принцем. А по соседству, на планете цвета песка, жил отважный летчик, давным-давно поведавший миру о Маленьком Принце. Однажды он взлетел в небо, чтобы больше не опуститься на землю. Все решили, что он погиб, а следы его занес песок. Но все просчитались, ибо те, в чьей душе живет Маленький Принц, неподвластны смерти. В один прекрасный или отвратительный день они просто переселяются на желтую планету, соседнюю с той, на которой растет одинокая роза, а мальчик с лучистыми грустными глазами изо дня в день поливает ее.

Благоухали жасмины, по небу мчался Пегас, с крыльями как у летучей мыши. Белые медведи оставили скользкий пятачок полюса и неторопливо карабкались по лунной лестнице, дабы занять место рядом с танцующими слонами и невиданными жирафами. Где-то справа мелькнула комета, на которой восседал человек в оранжевой куртке и с лихо закрученными кверху усами. Он рассказывал звездам о том, как летал на луну, но никто ему не верил, ибо зачем летать на луну, когда можно просто шагнуть на нее. Вот так. Шева сделала шаг и ступила на край кратера Бурь. Потом она оттолкнулась и взмыла ввысь — в черноту, обнимающую своей бесконечностью. За ее спиной выросли крылья — не перепончатые, как у Пегаса, а из нежного пуха, словно у лебедей, провожающих купающееся в озере солнце. Шева летела вперед, она мчалась радостно и стремительно, упиваясь впервые познанным ей чувством полета. Она летела, летела, летела, не думая ни о выборе пути, ни о том мгновении, которое положит конец ее фантастическому полету.

Она просто летела. Ведь человек и рожден для того, чтобы просто лететь.

Сбоку появился еще кто-то, широко расправивший крылья. Они были еще более громадны и черны, резко контрастируя с белоснежным оперением Шевы. Шева всмотрелась в незваного гостя и признала в нем Арктура. Его алый плащ был подобен хвосту кометы в лучах звезды, бледное лицо сверкало, словно умытое лунным светом. Он был столь прекрасен, что Шева застыдилась себя — одетую в уродливую рубаху, порванную, да вдобавок залитую кровью. Она машинально скосила взор туда, где должна была быть рана, но не обнаружила и следа ее. Вместо этого она нашла белоснежную, шитую непорочным серебром тунику, а обернувшись, увидела за своими плечами гигантский плащ того нежно-голубого цвета, которым обладает лишь вода, плещущая в глубине прогретого солнцем родника. И тогда она поняла, что тоже прекрасна — прекрасна не менее, чем Арктур. Они были достойны друг друга — причудливые синие птицы, парящие посреди того, что нельзя было выразить ни пространством, ни временем.

Арктур со счастливым смехом подлетел к Шеве.

— Привет, Охотница! — крикнул он, отражая звездный свет безупречным рядом зубов.

— Привет, добыча! — в тон ему крикнула Шева, щедро плеснув из-под чувственного коралла губ нежным перламутром извлеченных из моря раковин.

— Как дела?

— Не знаю! Впрочем, хорошо! А как твои?

— Лучше не бывает!

Арктур перевернулся на спину, хотя, возможно, на спине летела именно Шева, ведь в черной пустоте не было ни верха, ни низа. Его лицо приблизилось вплотную к лицу Шевы. Глаза Арктура излучали сияние, из приоткрытых твердых губ исходил пьянящий аромат.