Взять на себя помощь еще одному детдому Орден пока не мог по чисто финансовым причинам. Пока что удавалось отправлять ребят волонтерами в муниципальные больницы — бесплатная медицина еще не исчезла полностью, хотя все к тому шло, зато и условия в больницах были такие, что любой человек, имевший хоть какую-то возможность обратиться к платным врачам, предпочитал залезть в долги, лишь бы не иметь дела с так называемыми эскулапами.

Новоявленные члены ордена хмурились и ругались себе под нос — они желали всего и сразу, хотели видеть результаты своего труда и никак не понимали, что результаты есть, просто они не так очевидны. Будь ситуация вокруг хоть немного иной, Стас бы просто не принимал в Орден этих обычных парней и девчонок, совершенно не мечтателей, просто желающих для себя побыть добрыми, но каждый раз, когда он уже готов был сказать «нет» очередному желающему, в душе поднимал голову страх — а вдруг его отказ окажется последней каплей, и именно из-за него неплохой, в сущности, человек все же сорвется, скатится до уровня большинства, станет как все — эгоистом и потребителем? Он уже понимал: желания делать добро мало, нужно еще, чтобы это желание оказалось правильно мотивировано. Нет ничего действительно достойного даже в добром поступке, если этот поступок совершен с желанием показать свою доброту самому себе. Нет героизма в подвиге, совершенном ради подвига. Лишь искреннее, чистое желание помогать просто потому, что кто-то нуждается в помощи, творить добро лишь из-за того, что оно кому-то нужно, жертвовать не ради гордости своей жертвой, а ради того, для чего жертва принесена…

Гордиться по праву можно тогда, когда то, чем ты гордишься не совершено ради повода гордиться.

Резкая трель мобила вырвала Стаса из тяжких раздумий. Едва не выронив сигарету, он потянулся к тумбочке, бросил взгляд на дисплей — Алексей.

— Я слушаю.

— Привет, — голос молодого человека звучал как-то потерянно и безжизненно. — Я тебя не очень отвлекаю?

— Нет, что ты. Совсем не отвлекаешь. Что-то случилось?

— Вовсе нет. Я просто хотел тебе сказать… в общем, я подумал — наверное, мы оба ошибались. Кирилл и правда покончил с собой.

Стас, опешив, едва не выронил мобил.

— Что? Погоди, Леш, что случилось? Что ты такое говоришь? Ты же сам меня уверял, что…

— Я ошибался, — неожиданно непреклонно оборвал его Алексей. — Стас, запомни: Кирилл покончил с собой. Он сам принял это решение. Мои выводы из его предсмертного письма — ошибка. Твои — наши — умозаключения по поводу того, кто мог его заставить — еще более страшная ошибка. Забудь все, что я тебе говорил.

— Леша, я не понимаю, — медленно проговорил Ветровский, судорожно пытаясь заставить себя найти хоть какое-то объяснения странным словам приятеля.

— Не надо ничего понимать, — отрезал собеседник. — Просто запомни: Кирилл покончил с собой. Точка. Никто его не заставлял, это невозможно — заставить кого-то убить себя. У Кирилла была причина так поступить. Не спрашивай, какая, я все равно не скажу. Просто поверь.

— Ты где сейчас? — голова кружилась, от острого непонимания заломило виски. — Нам надо встретиться, скажи, где ты — я подъеду.

— Я не могу. Завтра я уезжаю из города, надо еще вещи собрать и дела некоторые закончить.

— Когда ты вернешься?

— Никогда. Прощай и прости, что втянул тебя в это.

В динамике противно забились безжизненным пульсом короткие гудки — Алексей оборвал связь.

Несколько секунд Стас тупо смотрел на все еще светящийся дисплей. Потом нажал кнопку сброса, кинул в пепельницу давно потухшую сигарету и нервно прикурил новую.

Поведение Леши не лезло ни в какие ворота. Все те полтора месяца, что Ветровский знал его, друг Кирилла четко показывал, что не остановится ни перед чем — лишь бы найти убийцу Бекасова. Он ни разу не усомнился в том, что убийца есть, и совершенно великолепно разнес в пух и прах все хлипкие аргументы Стаса, когда тот в какой-то момент стал задумываться — а в самом ли деле Кирилла убили?

В тот памятный день, когда они познакомились на похоронах Бекасова, Алексей произвел впечатление человека надежного и честного. Довольно замкнутого, но умеющего доверять и заслуживающего доверия.

Стас незаметно для себя соскользнул в воспоминания…

По окончании траурной церемонии молодые люди почти сразу отделились от остальных и отправились в находившееся неподалеку кафе, где можно было согреться после долгого стояния на пронизывающем апрельском ветру и поговорить в спокойной и тихой обстановке.

— Вот, — просто сказал Алексей, протягивая визави сложенный вдвое лист простой белой бумаги.

«Здравствуй, Леша.

Мой мир перевернулся. Больше, чем тебе, я доверял только одному человеку. Ты знаешь об этом, и я знаю, что тебя всегда это задевало. Прости — кажется, я ошибался. Сегодня все решится. Я не могу полностью понять и осознать, что происходит и почему — но сегодня я доберусь до правды. Я не могу сейчас доверять электронным способам связи, и потому пишу это письмо. В полдень я буду ждать тебя на Крестовском острове, возле виртуал-центра. Я был не прав, скрывая от тебя важнейшую часть моей жизни, и сегодня я исправлю эту свою ошибку. До встречи.

Кирилл»

Далее следовал тщательно вымаранный постскриптум.

— Это сделал он? — тихо спросил Стас, указывая на старательно зачерканную строку. Алексей покачал головой.

— Нет, я. Это… личное, и не имеет отношения к делу.

— Понятно, — кивнул Ветровский, и вновь перечитал письмо. К счастью, Кирилл писал от руки, а не распечатал набранный на компе текст. — Алексей, у вас есть еще образцы его почерка?

Молодой человек поколебался, но все же вытащил из сумки несколько тщательно упакованных в пластик листов, исписанных ровным, быстрым почерком, и протянул собеседнику.