Дориан вдруг почувствовал, что по телу прошла волна холодной дрожи. Незаметно закусив губу, он постарался скрыть это от ученика — кажется успешно.

Что-то с этими «аарн» было не так. Что-то в них было пугающее Повелителя, что-то угрожающее его планам. Они были опасны. Вернее, даже не они — их лидер, этот Станислав. Без лидера они рассыплются, разойдутся, станут нормальными, обычными людьми и разделят их участь. Надо только убрать всего одного человека. Ветровский, пожалуй, гораздо опаснее Черканова. По большому счету, Черканов как раз никакой угрозы не представлял, и Дориан исподволь натравливал на него Велеса лишь для того, чтобы сломать довольно стойкие принципы паренька. Напрямую невозможно, больше того — слишком высок риск, что мальчишка его раскусит. А вот так, кружным путем… Сначала он примет для себя, что кое-какие преступления можно оправдывать целью, ради которой они совершаются. Одно убийство — и он примет. А потом очень, очень быстро привыкнет оправдывать так все.

Жаль, не удастся натравить Велеса на Ветровского. Ну, по крайней мере — пока. Что ж, пусть наблюдает и докладывает пока что, а там — посмотрим, решил Повелитель, отвлекаясь от своих мыслей и прислушиваясь к дальнейшему рассказу юноши.

— Благотворительность, опять же. Сейчас, например, они собираются провести какой-то там вечер, а на вырученные деньги купить нужные вещи для детских домов. В общем, на мой взгляд, эти аарн просто психи-идеалисты, но психи не опасные. Наблюдать за ними мы, естественно, будем, но предпринимать что-то против я пока не вижу смысла.

— Согласен. Но наблюдай пристально и обо всем докладывай.

— Хорошо, учитель.

— Если на этом все, то я вынужден прощаться. Извини, у меня еще очень много дел…

— Да, конечно! Мне, в общем-то, тоже пора.

— Я свяжусь с тобой, когда придет время следующей встречи. А ты… знаешь, а скажи-ка мне название и автора той запрещенной книги. Посмотрю хоть на какой почве эти твои идеалисты выросли.

— Не помню я их, — признался Велес, но заметив недовольство на лице Дориана, тут же добавил. — Но я могу завтра в универе уточнить и сообщить вам.

— Хорошо, так и сделай. Следи внимательно за Ветровским и постарайся разобраться, что за зверь такой этот Черканов. Все, до встречи, Велес.

— До встречи, учитель…

— Да все яснее ясного с этим убийством, — горячился лейтенант Мельницкий. — Парень его кончил, как пить дать!

— Доказательства? — майор закурил, откинулся на спинку стула.

— Какие еще нужны доказательства? Мы взяли его прямо над трупом!

— Доказательства. Хотя бы какие-нибудь.

— Да он сам признался! Капитан Краснов спрашивал — твоих рук дело? Он кивал! Я вам говорю, дело ясное!

— Ясное только то, что тебе, лейтенант, очень не хочется начинать карьеру с висяка, — спокойно отозвался майор, стряхивая пепел прямо на потертый линолеум. — Значит, так: пока не предоставишь мне по этому делу доказательств — либо вещественных, либо свидетельских показаний — даже не пытайся выдвигать обвинения Ветровскому. А сперва вообще неплохо бы парнишку допросить.

Лейтенант вздохнул. Он уже понял, что так легко отвертеться не выйдет.

— Хорошо, давайте допросим. Здесь или…

— Здесь, чего бегать лишний раз?

Арестованного привели через пять минут. Выглядел тот, мягко говоря, неважно: покрасневшие белки глаз, слипшиеся сосульками волосы, синяки под глазами, огромный кровоподтек на скуле и яркая ссадина на лбу. «Работу капитана Краснова видно сразу» — недовольно подумал майор, присматриваясь к подозреваемому.

Юноша был смертельно бледен, а в глазах застыло странное чувство, которое никак не поддавалось точному определению. Некая смесь из детской обиды, боли утраты, ненависти к убийце, мрачной решимости, глубокого одиночества и еще — обреченная покорность судьбе. Потухшие это были глаза. И уж точно не чувствовалось, что их обладателю всего лишь шестнадцать лет.

— Итак, господин Станислав Вениаминович Ветровский, студент первого курса психологического факультета высшего института Петербурга, зачем вы убили вашего приемного отца? — будничным тоном спросил Мельницкий, вроде как отстраненно глядя в окно, но в то же время краем глаза наблюдая за реакцией обвиняемого.

Майор только головой покачал — молод еще лейтенант, и постоянно забывает о существовании такой штуки, как презумпция невиновности. Против Ветровского ничего не было, и оба это знали.

Сперва Стасу показалось, что он ослышался. Они что, и в самом деле полагают, что это он убил Вениамина Андреевича? Но оба полицейских выглядели вполне серьезно, да и неуместна была бы подобная шутка.

Но на сильные эмоции юноша сейчас был не способен. Это несколько часов назад, когда он очнулся в отдельной камере, придя в себя после успокоительного, и осознал, что произошло, тогда да — готов был кататься по полу, выть, кричать и ненавидеть все, что только можно было ненавидеть. Вот только скованные за спиной руки и затекшее в неудобном положении на жестких и холодных нарах тело не желали слушаться, а за решеткой негромко переговаривался с кем-то по мобилу дежурный. Стас не хотел, чтобы кто-то видел его таким, и просто около часа лежал, невидяще глядя в стену и не замечая, как лицо становится мокрым от слез.