— Да.

— Хорошо.

Вот и все. До Москвы лучше, конечно, добираться на самолете, но связываться с Казанским аэропортом себе дороже. Эта жуткая дыра была наглядным свидетельством полной бесполезности традиционного тоста: «За татарскую авиацию».

Уж лучше автомобиль. Новая, не разбуженная еще малышка. Она поймет, что она есть, по дороге до столицы. Жаль, конечно, будить машину, чтобы потом снова усыпить ее, но нужно спешить. А спящая машина не знает настоящей скорости.

Болид был бы идеальным вариантом. Единственная правильная дорога — это небо, свое небо. Но болид навсегда потерян. Танцевавший когда-то с молниями, он одиноко пылится сейчас в каком-нибудь ангаре и медленно засыпает. Хочется верить, что засыпает, что его душа не мечется потерявшейся собакой в поисках кого-нибудь, хоть кого-нибудь, кто услышит ее.

Ты предал всех, кто верил тебе, Зверь. И сделал это только потому, что тот, кому верил ты, оказался недостоин доверия.

Стыдно?

Нет. Совесть — прерогатива людей, животные и машины ее не знают. А вот небо тянет. Тот, чью личину пришлось носить полгода, не знал неба. И летать не умел. Он умел «водить летательные аппараты». Зато ему и не нужно было ничего. И Зверю ничего было не нужно, потому что дремал Зверь до поры до времени, лишь глаз иногда приоткрывал лениво. На Весте вскинуться пришлось, и трудно было заставить себя самого в себя же спрятаться, а сейчас проснулся окончательно, на беду себе или на радость, и не может отвести взгляда от россыпи звезд над ночной трассой.

А за дорогой кто будет следить?

Машина, кому же больше? Она просыпается. Тыкается недоверчиво в ладони: кто я? я есть?

Да. Есть. Надолго ли, неизвестно, но пока ты есть, и ты самая лучшая, самая быстрая, самая сильная. Ты создана для того, чтобы лететь по земле, под небом, в этом твоя жизнь…

А твоя?

Нет, машины не спрашивают, они просто заглядывают в душу. Они умеют только так. И странное дело: они принимают то, что видят. Может быть, потому, что совесть — прерогатива людей, а животные и машины ее не знают?

Может быть.

Машины руководствуются здравым смыслом, в отличие от людей, которые и придумали, что здравый смысл, что машины. Год назад ты, Зверь, повел себя как человек. Доверился инстинктам, ни на секунду не задумавшись, зачем и почему делаешь то, что делаешь. А если бы хватило ума подумать?

Если бы хватило времени?

Времени, впрочем, было предостаточно. Полгода ушло на то, чтобы идеально скопировать чужую личность. Полгода. На уничтожение прототипа потребовались секунды. На убийство его родителей — единственных людей, кто мог отличить сына от чужака, — в общей сложности месяц. Все остальное время ты только и делал, что думал, Зверь. Думал, да не о том.

Зачем ты убегал?

Вопрос, конечно, правильный, но, увы, ответ на него есть, даже искать особо не нужно. Как было бы славно, не найдись ответа. Тогда хоть сейчас пошел бы и сдался. С ценными зверями и обращение соответствующее. Поводок длинный, кормежка хорошая, клетка просторная.

Убегал, потому что боялся. За собственную шкуру, которая тогда изрядно пострадала. Когда в твой дом вламываются решительные мальчики с оружием, в первую очередь нужно бежать, а уж потом смотреть — куда бежишь. И не важно, что вместо винтовок в руках у мальчиков были парализаторы. То есть в тот момент это не важно было. Живым или мертвым — попадать в руки осназовцам совсем не хотелось. Но потом-то, потом ведь понял, что ничего твоей драгоценной шкуре не угрожало. Потому что официально никто тебя не искал. Никто ничего не знал о тебе. Ни намеком, ни полунамеком не упоминалось о чудом спасшемся священнике, о пожаре в лесу, уж тем более о том, что делала в этом самом лесу группа боевиков. Даже пожарные помалкивали, а уж они-то люди совсем посторонние.

Те, кто устроил все это, прекрасно осознавали твою ценность, Зверь И дальше по пунктам: поводок, кормежка, просторная клетка.

Да.

Только поводок становился бы все короче. И кормежка дорожала бы. А еще тот, который хотел стать новым хозяином, ни на секунду не забывал о том, что Зверь не только ценен. Зверь еще и опасен.

Для него, для хозяина, — в первую очередь.

Рано или поздно он отдал бы приказ убить убийцу. От греха подальше. Потому что не нашел бы другого способа обезопасить себя. А верить, просто верить таким, как Зверь, люди не умеют. И это правильно.

Магистр, старый, умный магистр, мог не бояться. Единственный из людей, кто знал о Звере все и не испытывал страха. Доверял. Любил по-своему, как ни смешно это звучит.

Магистр умрет. Он оказался плохим хозяином Беда в том. что все остальные вообще никакими хозяевами стать не смогут. Не смогут, а искать не перестанут, не одни, так другие, не затем, чтобы посадить на цепь, так затем, чтобы уничтожить. Может ли Зверь убегать всю жизнь, всегда, без конца, без надежды остановиться хоть когда-нибудь?

Вряд ли. Но бегство все-таки лучше, чем клетка, которая все меньше, и поводок, который все короче. В нынешней личине стоит с полгода прослужить в армии. Там искать не станут. Вообще, не окажись прототип самым настоящим гением, можно было бы остаться на Земле. Но одно дело — скопировать чужую душу, и совсем другое — изобразить гениальность. Так что, армия — идеальный выбор. А потом можно вернуться. Стать другим человеком. И прожить еще какое-то время. И снова сменить личину.

Быть собой уже не получится. Надолго — не получится Впрочем, там видно будет.