Зверь промолчал.

Вертолет уже поднимался в небо, и люди смотрели снизу. Все смотрели. Как будто не видели раньше уходящих на разведку машин.

— Тебе, Зверь, никогда не говорили, что ты истерик? — зло поинтересовался Гот.

— Говорили, конечно. — «Мурена» сделала традиционный круг над лагерем, — Но у меня есть масса других достоинств. Куда летим? К «Покровителю»?

— К морю.

— Зачем?

— Затем, что вопросы старшим по званию задают, если только на это дано разрешение.

— Да, сэр.

Вдоль протянувшейся к морю гряды гор летели молча, и лишь когда небо на горизонте слилось с водой, Зверь сказал чуть хмуро:

— Там двоим хватит места взлететь и развернуться. Я не стартовал бы так, будь хоть малейший риск зацепить людей.

— Надо же, какая заботливость, — Гот смотрел на скалы внизу. — Двое суток гауптвахты. Сразу по возвращении.

— Слушаюсь.

— А теперь объясняй, что это за чертовщина? И убери затемнение, я хочу видеть, с кем разговариваю.

Зверь вздохнул. Лицевой щиток его шлема стал прозрачным. Гот взглянул искоса и увидел то, что ожидал увидеть: бесконечное, тоскливое терпение. Готовность пережить все выходки начальства, без всякой надежды на то, что оное начальство осознает собственную некомпетентность.

— Я слушаю, — напомнил он. — Что с твоей машиной?

— Мой недосмотр, — ответил Зверь, — мне и в голову не пришло, что к «Мурене» может кто-то сунуться. М-мать, Гот, у нас три вертолета, и я не помню, чтобы они оказались нужны все одновременно. Хотя, конечно, мог бы подумать.

— О чем? О том, что на «Мурене» может полететь кто-то еще? При чем тут самоактивирующееся силовое поле? Зверь смотрел вперед. Поморщился досадливо:

— Я-то объясню. А ты поймешь?

— Постарайся объяснить так, чтобы я понял.

— Она испугалась.

— Да?

— Да. Ты бы тоже испугался, если б увидел, что тобой хочет управлять кто-то чужой и… опасный. Какой-нибудь паук, отдающий команды тебе, человеку, из своих паучьих соображений.

— Это Гад — паук?

— Для «Мурены».

— А меня она, значит, не боится?

— Она знает, что я тебе верю.

— Как трогательно, черт побери!

— Гот, этого больше не повторится. Обещаю.

— Больше никаких полей, никаких ударов током, и любой боец сможет летать на этой машине?

— Да.

Сказать это более мрачно было невозможно. Дитриха слегка кольнуло что-то похожее на совесть.

— Ты оставлял какую-то защиту?

— Слушай, давай сядем на землю, и я тебе подтвержу все, что хочешь, — очень-очень спокойно предложил Зверь. — Ты вытащил меня наверх, чтобы услышать правду, но, честное слово, для тебя будет лучше, если я придумаю что-нибудь удобоваримое.

— Нервы, сержант?

— Я не могу понять, чего ты хочешь.

— Ну, если уж я принял тезис о разумности Цирцеи, может статься, я поверю и в разумность машины. Ты ведь пытаешься убедить меня именно в этом?

— Я не пытаюсь. Мне все равно. Чем раньше ты удовлетворишься хоть каким-нибудь объяснением, тем скорее оставишь меня в покое.

— Ты ее ревнуешь. — Гот улыбнулся. — Зверь, ты ее действительно ревнуешь. А она ведь поводов для ревности не давала Даже мне, если честно, очень не хотелось самому браться за управление. Что-то… мешало. Пресловутое «чутье», наверное.

Бесстрастная маска не то степняка, не то нибелунга. Но глаза живые, в глазах солнце отражается, и опускаются тяжелые монгольские веки, сетка ресниц гасит сияние… А потом улыбка прорывается, разом маску ломая:

— Я люблю ее, Гот. Все другие машины спят, им все равно, а «Мурена» проснулась. Она стала сильнее, но теперь ее так легко обидеть. Если что-то случится и она уйдет обратно в сон, я не знаю, смогу ли снова разбудить ее.

Короткая пауза.

Гот даже не пытался понять услышанное. Принял сразу, поверил безоговорочно, но понимать… Лучше поберечь свою психику до худших времен.

А голос Зверя вновь стал холодным и деловым:

— Что еще тебя интересует? Ты ведь вытащил меня в небо не для того, чтобы расспросить о «Мурене».

— Провидец, — хмыкнул майор.

— В джунглях я мог бы приземлиться, а над морем такой возможности не представится. Разве что на буровой. — Зверь глянул вниз, — Ее уже видно. Ну, что ты хочешь узнать?

Вот так. А теперь, как в бою. Если Зверь дернется к оружию… но он не дернется. Он в небе. Когда ты в небе, удара ждешь только извне. И единственное твое оружие — твоя машина.