Хочется найти очень правильные слова, чтобы выразить своё восхищение Александру Дунаенко.Случайный взгляд на фотографию – глаза – что-то в них дикое, цыганской свободой посверкивают, – шляпа – явно старая, из сундука, да как – к месту! – и – никакого позёрства, – шарф – ну шарф, как шарф – таких миллионы относили и выбросили, всё вместе беззвучно кликнуло и сошлось, и я уже на одной из бесчисленных страничек Литпортала "Что хочет автор", заглатываю абзац за абзацем "Есть ли жизнь на Марсе?", возвращаюсь, перечитываю, любуюсь поэтической красотой динамики текста, его точёной структурой; рассказ как будто соткан из тончайших эмоциональных нитей и они, переплетаясь, казалось бы, весьма незамысловатыми узорами, действуют на меня гипнотически, остановиться совершенно невозможно, дела заброшены, отложены звонки и мысли о приготовить чего-нибудь приличное на ужин кажутся какими-то неуместными, проще говоря, пропал человек для окружающих. Рассказ за рассказом – точное попадание, ничего лишнего, ненужного.Александр Дунаенко – мастер чистосердечного и честного вранья. С азартом, концентрированного. Он дразнит, смешит, возбуждает. И – будит, что ли?Ко мне вдруг вернулось давно забытое ощущение новизны теплых естественных человечьих чувств."Не формат".Ха. А на чём, собственно, мир-то держится? Да и далеко не все рассказы – "не формат" – если некоего читателя беспокоят нравственные условности – навязанные ли собственным мировосприятием, общественным удобством ли – какая разница? – пожалуйста, не только делайте акценты на "о чём", но и попробуйте получить удовольствие "от того, как" – и читайте, читайте – Вам прибавится. …ведь каждый его рассказ – подарок. …И захотелось тихонечко напомнить о том, что самые лучшие подарки мы преподносим себе сами.Тия Сычёва
Annotation
Хочется найти очень правильные слова, чтобы выразить своё восхищение Александру Дунаенко.
Случайный взгляд на фотографию – глаза – что-то в них дикое, цыганской свободой посверкивают, – шляпа – явно старая, из сундука, да как – к месту! – и – никакого позёрства, – шарф – ну шарф, как шарф – таких миллионы относили и выбросили, всё вместе беззвучно кликнуло и сошлось, и я уже на одной из бесчисленных страничек Литпортала "Что хочет автор", заглатываю абзац за абзацем "Есть ли жизнь на Марсе?", возвращаюсь, перечитываю, любуюсь поэтической красотой динамики текста, его точёной структурой; рассказ как будто соткан из тончайших эмоциональных нитей и они, переплетаясь, казалось бы, весьма незамысловатыми узорами, действуют на меня гипнотически, остановиться совершенно невозможно, дела заброшены, отложены звонки и мысли о приготовить чего-нибудь приличное на ужин кажутся какими-то неуместными, проще говоря, пропал человек для окружающих. Рассказ за рассказом – точное попадание, ничего лишнего, ненужного.
Александр Дунаенко – мастер чистосердечного и честного вранья. С азартом, концентрированного. Он дразнит, смешит, возбуждает. И – будит, что ли?
Ко мне вдруг вернулось давно забытое ощущение новизны теплых естественных человечьих чувств.
"Не формат".
Ха. А на чём, собственно, мир-то держится? Да и далеко не все рассказы – "не формат" – если некоего читателя беспокоят нравственные условности – навязанные ли собственным мировосприятием, общественным удобством ли – какая разница? – пожалуйста, не только делайте акценты на "о чём", но и попробуйте получить удовольствие "от того, как" – и читайте, читайте – Вам прибавится. …ведь каждый его рассказ – подарок. …И захотелось тихонечко напомнить о том, что самые лучшие подарки мы преподносим себе сами.
Тия Сычёва
Александръ Дунаенко
УБИЙСТВО
КАК Я ЧУТЬ БЫЛО НЕ ПОКОНЧИЛ С СОБОЙ
ПУТЬ К СЕРДЦУ МУЖЧИНЫ
ИДЕАЛЬНАЯ ЖЕНЩИНА
ЛЕТНИЙ ДОЖДЬ
ВСЁ ЕЩЁ ВПЕРЕДИ…
ПОБЕГ
ПОДЛЕЦЫ И НЕГОДЯИ
У ЛЮБВИ РАЗНЫЕ ЛИЦА…
СТУПЕНИ ВОЗРАСТА
ЖЕНЩИНА ПОСЛЕ…
ПРО ВЫСОКИХ МУЖЧИН
ВНУЧКА
ЖЕНЩИНА И… БОГ…
Александръ Дунаенко
ЛЕТНИЙ ДОЖДЬ
УБИЙСТВО
А мама меня и спрашивает: – Когда кошка у вас приносит котят, вы что с ними делаете?
Маме за 80. Досуг неограниченный. Хочется иногда с нами, детьми, пообщаться. Тему находит, как ребёнок, интуитивно – ту, которая может задеть, встряхнуть. Вопрос в отношении котят мама уже задавала. Мне удавалось заметить в этот момент, что закипел чайник, уронить на пол кастрюлю, перевести разговор на другую тему. Но рано или поздно должен был наступить момент, когда все уловки оказываются исчерпанными, и возникает та самая пауза, которую – хочешь, не хочешь – а надо заполнять ответом по существу. Иначе через день-другой мама снова, как будто в первый раз, утречком, размешивая в чае ложечкой кипячёное молочко с пенкой, спросит: – Саша, а что вы делаете с котятами, когда…
И я ответил: – Убиваю, мама, убиваю!..
Мама приходит в ужас: – Да ты что?! Молчит минуту-другую, размачивая в чае печенку и кушая потом вначале печенку, а потом чай. – А вот у нас, когда была кошечка, – говорит мама, с укоризной глядя на своего сына-убийцу, – когда наша кошечка приносила котят, то я брала ведёрко с водой, клала туда соломки и их, ещё слепеньких, туда кидала. Они же ещё ничего не понимают…
У меня две коровы – Фёкла и Яночка. А также куры и сарайная кошка – Чернушка. Мне кажется, что население сарая знает меня лучше, чем самые близкие люди. Когда я сажусь доить Фёклу, я её глажу, похлопываю по бокам и говорю ей: – Ах ты, моя маленькая, моя красивая! И она верит. Я воспитал её с младенчества. Фёкла верит, что она красивая и до сих пор думает, что она маленькая. Хотя уже три раза телилась. Но кто может сказать ей о возрасте? Зеркало? Боли в суставах? Нет у Фёклы на морде пока ни одной морщинки и, стоит её выпустить за ворота, как начинает она резвиться и скакать, как глупый двухнедельный телёночек.
Когда я говорю Фёкле, что она у меня маленькая и красивая, то она мне верит. А летом я должен её продать. Или зарезать. Эта мысль свербит у меня в голове всегда, я чувствую своё лицемерие. Когда я сдаиваю молоко, сжимаю Фёклины соски, я вспоминаю, как позапрошлым летом резаки купили у нас норовистую Зорьку. Зарезали тут же, за забором. Мясо увезли, а вымя и ноги оставили. Вкусное было вымя у Зорьки.
Слышит ли Фёкла мои мысли?
Её сын, Педрито, уже лежит у нас в морозильнике. Погиб мужчиной. Его не кастрировали, и Педрито сделался первым парнем на деревне, как только чуть подрос и встал на задние ноги. А когда он ещё подрос, и наступили первые заморозки, за ним пришли два молодых парня из нашего посёлка – резаки. Педрито всегда отличался кротостью нрава, миролюбием, но тут он заподозрил неладное. Перемахнул через ограду и отбежал от убийц на приличное расстояние.
И вот они, убийцы, мне и говорят: «Дядя Саша, возьмите верёвку, пойдите, накиньте ему на рога… Ведь он вас знает…».
Нет, я всё понимаю. Педрито должен стать мясом. Для этого его и держали. И я сам этих резаков позвал. Убьют, порежут на куски – скажу большое спасибо.
Но вот это… Да, Педрито меня знает. Я его всегда чесал за ушком, делал ему уколы, когда он стал покашливать. Когда Педрито был маленьким, я приучал его пить из ведра молоко, и он доверчиво сосал мой палец.
Теперь я должен взять верёвку и, сладенько улыбаясь, подойти к животному, которое мне доверяет, и заарканить его для убийства. Вот такое вот чистоплюйство. Сам позвал убийц, и сам же отворачиваюсь, как будто не имею к этому делу никакого отношения.
В общем, замялся я. И ребята поймали бычка сами. Но они бы никогда его не поймали. Потому что Педро очень их боялся и убежать мог очень далеко. И он уже собрался далеко убежать, как на пути ему попалась группа симпатичных тёлок. Педрито замедлил ход, жадно потянул, зашевелил ноздрями. Остановился у самой стройной, с белым пушистым хвостиком. Потянулся к хвостику носом и зажмурил глаза от предвкушения счастья.
Тут его и повязали.
С кошкой Чернушкой у меня отношения. Причём, инициатива с её стороны. Стоит мне в сарае замешкаться, бросить вилы, задуматься о чём-то, опершись о стенку деревянной клетки, как Чернушка тут как тут – трётся обо всё, до чего у меня дотянется, чёрной блескучей своей шубкой, мурлычет, пытается что-то прошептать мне на ухо. Ей всегда хочется со мной целоваться. Холодным мокрым носиком она касается моей щеки, бороды. И – в общем-то, ладно, я не против. Но чувства переполняют мою чёрную красавицу, и она неожиданно кусает меня. Иногда до крови. Ведёт себя, как настоящая женщина. Но я не люблю, когда мне делают больно. Не люблю этих ремней, плёток, цепей, кожаных фуражек. И тогда я беру Чернушку за шкирку и скидываю на пол – мол, милая, тут нам не по пути – мы из разных клубов.