– Так ты, значит, рассуждаешь?

– Ха! А что ж тут такого – почему бы и нет? Живи в свое удовольствие, снова стань веселым и жизнерадостным, без ущерба для чьих бы то ни было чувств – что же тут плохого? Да, это второй пункт моего символа веры.

– Сисси! Имеешь ли ты хоть малейшее представление, о чем говоришь? Конечно, может, нам следует стыдиться нашего трусливого невнимания к этому вопросу. Но… да, наверно, и твоя мать никогда особенно не посвящала тебя в вопросы «пола» и…

– И слава богу! Вы избавили меня от рассказа о милом маленьком цветочке и о его совершенно неприличном романе с этим распутником – львиным зевом в соседней кровати… прости… я хотела сказать, на соседней клумбе. Я очень рада, что это так. Господи! Было бы ужасно, если б мне пришлось краснеть всякий раз, когда я смотрю на сад!

– Сисси! Дитя! Прошу тебя! Не надо так ужасно острить! Это все очень важные вещи…

Сисси покаянно сказала:

– Я знаю, папа, прости. Но ведь это… если бы ты знал, как мне больно, когда я вижу тебя таким несчастным, таким молчаливым… Эта ужасная история с Уиндрипом и лигой попрошаек совсем подкосила тебя, ведь правда? Если ты думаешь бороться против них, тебе надо получить какой-то новый заряд энергии и бодрости… надо снять кружевные перчатки и надеть железные… и вот меня осенило, что именно Лоринда могла бы сделать это для тебя, и только она одна. Ха! Ведь она прикидывается такой возвышенной душой. (Помнишь, эту старую присказку, которую так любил Бак Титус: «Если вы спасаете падших женщин, спасите одну для меня». Ох, это совсем не то! Я думаю, мы эту фразу из пьески выбросим.) Но все равно, у нашей Линды такие прекрасные, влажные и голодные глаза…

– Невероятно! Просто невероятно! Между прочим, Сисси, что знаешь обо всем этом ты? Ты девственница?

Папа! И с подобным вопросом ты обращаешься к…Что ж! Я отвечу: да, я девственница – пока. Но ничего не обещаю на будущее. Позволь сказать тебе это теперь же; если у нас в стране станет так плохо, как ты предсказываешь, и Джулиэну Фоку будет угрожать тюрьма, или фронт, или еще какая-нибудь подобная гадость, я, конечно, не допущу, чтобы такая вещь, как девическая скромность, стала для нас с ним препятствием, – можешь уже теперь к этому приготовиться.

– Так это Джулиэн, а не Мэлком?

– Я думаю, да! Мэлком несносен. Он только и ждет случая занять подходящее местечко полковника или чего-нибудь в этом роде – в потешных войсках Уиндрипа. И я так люблю Джулиэна! Хотя он ужасно беспомощный и непрактичный человек… вроде его деда… или вроде тебя! Но он душка! Вчера мы пролюбезничали с ним часов до двух ночи.

– Сисси! Но ты не… О моя маленькая! Джулиэн, пожалуй, достаточно порядочен… он славный малый… но ты… надеюсь, ты не разрешаешь Джулиэну никаких фамильярностей?

– О милое, смешное, старинное слово! Уж, кажется, что может быть фамильярнее, чем хороший крепкий поцелуй в десять тысяч лошадиных сил! Но, дорогой мой, об этом ты как раз можешь не беспокоиться… Ни-ни. Те несколько раз, когда мне случалось уснуть с Джулиэном у нас в гостиной… мы спали!

– Я очень рад, но… твоя осведомленность по разным деликатным вопросам немного смутила меня.

– А теперь ты выслушай меня! Вам надлежало сказать это мне, а не наоборот, мистер Джессэп. Похоже на то, что наша страна и большая часть мира… я серьезно тебе говорю, папа, вполне серьезно, – да поможет нам небо!.. – похоже, что мы возвращаемся к варварству. Это война! И теперь всем будет не до стыдливости и скромности, как сиделке госпиталя, когда вносят раненых. Милые молодые леди… их больше нет! Лоринда и я – вот какие женщины понадобятся теперь мужчинам!.. Не так ли? Не так ли? Ну, скажи, разве это не так?

– Может быть… Возможно… – И Дормэс вздохнул чувствуя, что, по мере того как волны вздымаются все выше, еще один клочок знакомой почвы ускользает у него из-под ног.

Они подъезжали к дому. Шэд Ледью как раз выходил из гаража.

– Беги домой, скорее, слышишь! – сказал Дормэс дочери.

– Слышу. А ты смотри береги себя, дорогой.

И это прозвучало так, словно перед ним была не его маленькая дочка, которую надо холить, украшать голубыми лентами и посмеиваться, когда она строит из себя большую. Она неожиданно превратилась в надежного товарища вроде Лоринды.

Дормэс решительно вышел из автомобиля и спокойно сказал:

– Шэд!

– Да?

– Вы отнесли ключи от автомобиля на кухню?

– Нет! Я, кажется, оставил их в машине.

– Я вам сто раз говорил, что они должны быть в доме.

– Да? Ну, а как вам понравилась езда мисс Сесилии? Хорошо погостили у старой миссис Пайк?

Теперь он в открытую издевался.

– Ледью, я думаю вас уволить… сейчас же!

– Хорошо. О'кэй, хозяин! Я как раз хотел сказать вам, что мы организуем в Форте второе отделение «Лиги забытых людей» и я буду там секретарем. Платят они, правда, немного… всего только в два раза больше, чем я получал у вас… Очень уж прижимисты… но зато в политике это кое-что значит! Спокойной ночи!

Впоследствии Дормэс с сожалением вспомнил, что, несмотря на всю свою неуклюжесть, Шэд в своей красной вермонтской школе научился прилично писать и владеть цифрами, так что, возможно, он и справится с этой, по существу, фиктивной, должностью секретаря. Тем хуже.

Когда две недели спустя Шэд в качестве секретаря Лиги написал ему письмо с просьбой пожертвовать в пользу Лиги двести долларов и Дормэс отказался, «Информер» стал немедленно терять подписчиков.

XV