Шрифт:
– Спокойно, – сказал Севка. – Спокойно.
Женщина, судя по голосу, была нестарой. Севка плохо различал возраст на слух, но этой было максимум тридцать.
– Он вас не ударил? – спросил Севка.
– Меня… Меня – нет, – простонала женщина. – А вот его…
Сзади, от улицы, послышались шаги. Севка оглянулся – несколько человек бежали в его сторону, луч фонаря метался по стенам, по булыжникам мостовой, уперся в лицо Севки.
– Кто такой! – выкрикнул голос из-за фонаря. – Руки!
– Лейтенант Залесский, – сказал Севка, заслоняясь левой рукой рукой от света фонаря, а правой пряча револьвер в кобуру. – Тут на женщину напали…
– Документы! – Фонарь приблизился, и его свет переместился вниз, на грудь Севки.
Тот продемонстрировал свои пустые руки, медленно полез во внутренний карман и достал документы.
Фонарь не двигался, из-за него вышел высокий человек в длинной пехотной шинели, протянул руку за документами и повернул их так, чтобы свет падал на открытые страницы.
Раздался щелчок, и луч другого фонаря, послабее, скользнул по лицу Севки.
– Хорошо. – Военный вернул Севке документы. – Комендантский патруль, капитан Рогозин. Что здесь произошло?
– Да вот, услышал крик, прибежал, а тут только женщина, бандиты убежали, – пряча документы в карман, объяснил Севка и замолчал.
Луч фонаря опустился ниже, осветил женщину, стоящую на коленях, и тело, лежащее на мостовой. Черная милицейская шинель. Стоптанные сапоги. Рука, откинутая в сторону. Луч осветил лицо.
Севка вздохнул.
– Знакомый? – спросил Рогозин.
– Милиционер. Сегодня утром познакомился…
«Ты-то чего полез… Беги, пока не поздно, из города…» – это пьяный мужик сегодня утром милиционеру крикнул, а тот потом сказал Севке, что прав мужик: «Я останусь – меня повесят… Ладно я, но ведь и семьи милиции будут вешать…» И все-таки не ушел. Остался в городе. И прибежал на крик женщины.
Себя защитить не успел, нож ударил в грудь и там остался. Рукоять – обычная потертая деревяшка. Кубанка отлетела в сторону, на лице – спокойное, чуть удивленное выражение. Крови совсем не видно.
– Я крикнула, – пролепетала женщина, даже не пытаясь встать с колен, – а он… он бросился… И вот…
«А у него остались жена и дети, – подумал Севка. – И сам он остался, хотя говорил с искренней горечью, что умирает город, что нужно бросить все… и не бросил. Как там пишут в газетах? На боевом посту? Что он здесь защищал на ночной улице? Не семью, не свою семью, точно. И не Советскую власть он защищал. Но что-то оставило его в городе, ведь не страх же. Трус не бросился бы на крик, трус просто отошел бы в сторону. Или переждал бы. Бандит не стал бы возиться с визжащей бабой – ткнул бы ножом, забрал с тела кошелек и ушел».
– Я пойду, – сказал Севка патрульному. – Все равно я ничего не успел увидеть. Вообще, я выполняю спецзадание…
– Иди, лейтенант, – разрешил Рогозин. – Чего уж тут… Только смотри, осторожнее. Оружие в карман переложи, что ли. Было уже несколько нападений на красноармейцев и командиров.
– Диверсанты?
– А черт их разберет… Может, диверсанты. Может, бандиты. А может, обыкновенные жители Москвы. Им оружие нужно, для самозащиты. И чего только не сделаешь для безопасности семьи…
«Чего только не сделаешь для безопасности семьи», – беззвучно повторил Севка, глядя на лицо убитого постового.
Чего только не сделаешь.
Он дошел до подъезда дома Евграфа Павловича, вошел, постоял несколько секунд перед лифтом.
– Если есть возможность, – сказал Севка и пошел по лестнице.
У него есть возможность. У него множество возможностей. И он ими обязательно воспользуется. Непременно.
Севка нажал на кнопку звонку, подождал. Дверь открыл Костя.
– Ужин готов, – сказал лейтенант. – Ждали тебя. Раздевайся, мой руки – и в гостиную.
Почти как семья, ухмыльнулся Севка своему отражению в зеркале над умывальником. Не садятся ужинать, ожидают припозднившегося. А ведь я мог и не вернуться. Согласиться на предложение Орлова и упорхнуть в будущее. Или в прошлое, черт его знает, где находится гнездо Орлова и его помощников. Говорил он «наверх», но это тоже ничего не значило.
Отражение улыбнулось в ответ, только улыбка у него получилась кривая и невеселая.