Шрифт:
— А-а, гады! — кричала Аннушка и приплясывала на крыше кареты, как в детстве под урочным дождем. — Не любите! Правильно говорят: «Кровь людская — не водица»! Хлебай водицу, нечисть!
И тут силы оставили её.
...Очнулась спасённая оттого, что кто-то хлопал её по щекам и величал мадемуазелью.
Аннушка открыла глаза.
Она лежала на брошенном поверх мокрой травы плаще, и над нею склонялся самый настоящий рыцарь — в доспехах и в шлеме с перьями.
О чём ещё может мечтать образованная девушка?
Только вот сквозь прорези шлема кусками торчали толстые синие волосы.
ГЛАВА 43
В траттории было пусто.
И не мудрено, коль скоро в неё вошли два человека, наиболее приближённых к владыке Чезаре Борджа, вечно живому Тёмному Кесарю. Все остальные посетители, не дожидаясь повелительного знака, покинули уютный зал, наполненный вкусными запахами.
Но всё же телохранитель Микелотто и камерарий Николо Макиавелли и сами чувствовали себя несколько неуверенно. Впервые за многие годы они оба враз оставили своего господина без дозволения и рискнули предпринять самостоятельные действия.
Они сели за маленький столик в углу так, чтобы одновременно видеть и входную дверь, и окно. Хотя бояться им в Риме было решительно некого.
Боялись их.
Трясущийся хозяин, толстый Джакопо, тотчас оказался возле них. Через руку у него была переброшена грязная салфетка.
— Вальполичеллы! Много! — решившись, выкрикнул Макиавелли.
Для него-то эта вылазка была едва ли не первой. Ведь большую часть своей незаконно долгой жизни он провёл в прихожей, вечно готовый очутиться в опочивальне Хозяина по первому зову. Обычно там он пребывал в состоянии полудрёмы, но толком выспаться ни разу не удалось. Да и питаться приходилось урывками. Всё-таки эти Борджа ничего и никому не забывают. Не забывал и Чезаре того, как вероломный Макиавелли некогда заявил с великой наглостью на заседании флорентийской синьории, что поддерживать воинственного папиного сына не стоит: это-де «отработанный материал». Так и заявил, разве что на пол не сплюнул.
— И пару каплунов, — добавил дон Мигель Коррельо. Он чувствовал себя получше: всё-таки немало странствовал вдали от Вечного Города и неумолимого владыки.
Мгновенно появились и кувшин, и кубки, и тарелки с зеленью и сыром.
Синьор камерарий жадно, точно басурманин в пустыне, припал к кувшину. Микелотто наблюдал за ним с неудовольствием.
— Слюней не напусти, — проворчал он. Макиавелли поставил кувшин и отдышался.
— Как вы думаете, Микелотто, Хозяин может нас здесь услышать? — шёпотом спросил он.
Микелотто махнул рукой. Лапа у него была грязная, с чёрными ногтями. Каждое утро он подавал Хозяину тазик для умывания, а сам о чистоте как-то забывал.
— Он может услышать нас где угодно, — сказал телохранитель. — Только ему сейчас не до этого. Ему привезли из Нидерландов какую-то особенно мощную линзу, и он теперь наблюдает падение нравов среди сверчков. Хозяин стал любознателен, как Леонардо: тот вечно забывал поесть и выпить, препарируя своих птичек и яшерок. Эта ваша идея со стёклышками была весьма удачной.
— У меня все идеи весьма удачные. Они останутся в веках, — гордо сказал флорентийский секретарь, но уже погромче. — Боюсь, Хозяин даже не заметил неурочного ливня.
— Вот и я боюсь, — Микелотто наполнил свой кубок, а потом, поколебавшись, и кубок сокувшинника. — Я всю жизнь боюсь...
— Довольно долгую жизнь, — заметил Макиавелли и стянул с головы чёрную шапочку. Лысина была мокрой, а кубок в руке дрожал.
— Тем обиднее будет её потерять... За жизнь! — провозгласил дон Мигель и выпил залпом.
Некоторое время они жевали сыр и травку.
— В конце концов, он же ваш кузен... — промолвил Макиавелли. — Вернее — вы его кузен...
— Да, — вздохнул Микелотто. — Но он не расправился со мной отнюдь не по причине кровных уз. Просто ему нужны настоящие, прежние, люди.
— Он быстро воспитает новых, — вздохнул Макиавелли. — Непостижимо верных...
— И непостижимо глупых, — добавил дон Мигель. Шрам на его лице, заработанный в невероятно далёком детстве, побагровел. — Господи, — еле слышно сказал он, но в траттории было так тихо, что слово это показалось флорентийскому секретарю громом небесным, — как мне надоели эти куклы, мнящие себя людьми...
— Да они уже почти люди, — откликнулся Макиавелли. — По сравнению с тем, что было в самом начале.
Рыцарь клинка и пинка невесело хохотнул.
— Да уж, намаялись мы...
— Ну, маялся-то главным образом почтенный Джанфранко, — возразил синьор Николо. — Я прекрасно помню тот день, когда солнце и луна едва не столкнулись прямо у нас над головами.
— Но всё-таки не столкнулись: мерзавец знал своё дело. Ему не хватило уверенности в себе. Прямо как в том анекдоте про хирурга-корсиканца: «А-а, опять нисего не полусяется!» Ну, потерпел бы Хозяин ещё немножко... Да Хозяин его, кстати, и не торопил... Чего-чего, а времени-то было навалом. Его и сейчас навалом.