Шрифт:
— Еще что говорит?
— Еще глупости говорит. Заразу эту круглую славит. Калям-бубу какого-то нахваливает. Не наш человек, словом. Просит отвести его к ученым людям.
— Так. Кроме тебя кто его видел?
— Никто.
— Порадовались боги. Ну так сгинь, человек ворот, у которого трое детей, у которого вчера собака ногу сломала, у которого отец от плохой браги помер, у которого брат косой, у которого колено к дождю болит, который воды во рту на посту не держит, который неведомого человека перевстрел — сгинь и пропади!
— Да начальство! Да помилуй! Эх, не милует… Пропадаю! Человек! Имени им своего, смотри, не…
— Калям-бубу! Куда мужика дели?
— Сгинул да пропал. Имя назови мне.
— Э… Как бы сказать ловчее…
— Назови имя.
— Да мы так, по торговому делу. Купец я, и все.
— Не лги, купец.
— Да я знал имя с утра, как из дому-то вышел, да забыл. Об словечко какое-то запнулся, башкой об камень — слово-то и вылетело из нее. Набросали словечек — пройти нельзя, а сами строжатся. Вот и шишка, коли не веришь.
— Шишка, верно, свежая… Откуда будешь?
— Издалека. Перенесен словечком.
— Понятно. Страна какая?
— Какая у нас страна? Живем на дубу, молимся Калям-бубу, бабе его, детям и всей родове…
— Ты, видно, врешь. Надо тебя помучить.
— Не надо, начальство! Вот голова пройдет, я и вспомню. Вспомнил: я же привез кое-что. Надо к главному начальству.
— А что привез, не забыл?
— Накрепко помню.
— Как же так — имя не помнишь, это помнишь…
— А как человек в беспамятстве за свое добро обеими руками цепляется? Так и я в голове.
— Занятно. Иди за мной.
— Не могу. Приклеен.
— Отлепись!
— Гляди — отлепился. Чудно! Далеко ли идти?
— Иди и иди.
— Иду, раз пришел. А за что ты, начальство, этого, у ворот?
— Надо. Побыл и хватит.
— А ты большое начальство?
— Эх, не такое большое, как надо бы. А для тебя — ох, какое большое! Хочешь, глаз на неподобное место переведу?
— Не хочу. Глаза мне для дела нужны. А что это у вас все люди молчком ходят?
— Надо так. Я здесь спрашиваю, а не ты! Они молчат потому, что воды в рот набрали.
— Для чего?
— Ловчее молчать. Опять спрашиваешь!
— А что же ты сам воды в рот не наберешь?
— Я на службе. Мне допрашивать нужно, докладывать нужно… Тьфу ты, опять спросил, а я ответил. Молчи! Уже пришли.
— Э, да это же троглодитсякого царя дворец! Я его видел, когда в первый раз торговать ездил.
— Нету такого царя, а дворец наш.
— Да ведь он точь-в-точь такой же.
— Какой же он должен быть? Молчи, на кол посажу!
— Да я уж и так молчу, стараюсь…
— Сейчас предстанешь перед Большим Начальством мудрости и Большим Начальством Покоя…
2
— Твое дело — мудрость, мое — покой. Надо этого пришлого сразу, чтобы раз и нет.
— Нет, чтобы раз — и нет, это в другой раз. Его же прислали. Зря не пришлют.
— Чую, чую, что ничего не чую. Провижу, что ничего не провижу.
— Не твое это дело — провидеть. Твое дело — чуять, вот и чуй. Да, начальство ворот ты того… Все про него ведаешь?
— Ясно, что все.
— Как про меня? Или как я про тебя?
— Э, не шути. Плохо кончится.
— Ладно, воздержусь. Пусть войдет. Выспросим, тогда посмотрим, что с ним делать.
— Многих вам лет, большое начальство!
— Чего многих?
— Лет, чего же еще. А, вы ведь лет не знаете…
— Мы знаем все. А этих твоих лет у нас нет как нет. То-то мне начальство ворот жаловалось, что он все спрашивает. Что ты все спрашиваешь?
— На вопросах и ответах беседа зиждется.
— Ну вот мы и спрашиваем, а ты отвечаешь. Как твое имя звучит?
— Ой, плохо звучит: Птбрсхклзжбррр!
— Да, Мудрец, беда с такими именами: не поймешь и не запомнишь тем более.
— Ничего, Начальство Покоя, запомню, не бойся. А имя отца твоего?
— Ооооооааааааааоооооааауууууоооа. Тяжелый был человек.
— Что и говорить. А страна твоя где?
— Отсюда и не сказать, где. Знаю, что слева — море, справа — горы и долины.
— Глуп же ваш народ. Как его зовут, кстати?