– Вы месье Тарпон? Эжен–Луи–Мари? – спросил он меня с суетливым видом.

– Да.

– Вот повестка.

Он неловко открыл портфель и протянул мне лист бумаги. Я расписался в получении.

– Всего хорошего! – бросил он, исчезая.

Я должен был предстать перед следователем Деруссо завтра, в пятницу, в пятнадцать часов.

Я сложил бумагу настолько аккуратно, насколько мне позволяли мои руки, занятые консервной банкой и пивом, и сунул ее в карман. Я поднялся по лестнице и вошел к себе.

В квартире царил беспорядок, но не такой, какой оставляют после себя грабители. Такой беспорядок остается обычно после обыска без ордера. Очевидно, квартиру обыскали полицейские после моего похищения.

Я прошел на кухню, чтобы выложить на стол покупки, разделся и стал мыться над раковиной. В этот момент зазвонил телефон.

– Я звоню вам уже в шестой раз, – сообщил мне Хейман. – Я уже собирался звонить в полицию, чтобы отправить их в «Хилтон». Где вы были? Почему вы не позвонили мне?

Я кратко объяснил. Моя рука была в мыле, и трубка тоже стала мыльной.

– Горизия? – повторил Хейман. – Не знаю. Я вообще плохо знаю сегодняшний воровской мир. Я рядом с отелем. Вы в курсе?

– С каким отелем? В курсе чего?

– Не прикидывайтесь дурачком, Тарпон. Я говорю об отеле, в котором вы остановились с Мемфис Шарль. Под именем Малои. Есть новости. Неприятные. Печальные.

– Опечальте меня.

– Под ее матрацем нашли пачку гнусных снимков, – сказал Хейман. – На всех снимках изображена Гризельда с разными партнерами. Имена партнеров обозначены, но я не смог их узнать. Во всяком случае, это великолепный материал для шантажа. Но это еще не самое печальное.

– Опечальте меня еще больше.

– Вы помните о рукоятке ножа? Об окровавленной рукоятке? Альфонсио тоже был убит ножом.

– Да, – вздохнул я. – И нож сломался. Рукоятки не было.

– Мне кажется, ее нашли.

– Да.

Мы помолчали с полминуты. Было слышно наше дыхание.

– А малышка вам нравилась? – наконец спросил Хейман.

– Да, нравилась, – ответил я.

Едва я успел закончить разговор и вернуться к раковине, как телефон снова зазвонил. На этот раз на проводе был Жерар Сержан. Он хотел узнать, есть ли новости, что я делаю и что уже сделал. Я ему сказал, как обстоят дела. Я ни словом не упомянул ему о плачущем человеке, Мариусе Горизия, потому что не хотел расстраивать его рассказом о прошлом матери. Я рассказал ему почти все, включая мои перемещения с Мемфис Шарль. Рано или поздно он все равно узнал бы об этом.

Он воспринял все гораздо легче, чем я предполагал.

– Вы делали все, как лучше, – сказал он.

– Да.

– А что вы думаете делать дальше, Тарпон?

Я как раз задавал этот вопрос себе.

– Я не думаю, что девушка виновата, – сказал Жерар Сержан.

– Почему?

– Эти снимки… под матрацем, вы говорите? Это такой несерьезный тайник, особенно в отеле.

– Да, – согласился я.

Господи, как он меня раздражал!

– Вы продолжаете вести расследование? – спросил он.

– Да.

– Кроме того, девушка… – замялся он. – Видите ли, не женское это дело – убивать людей.

Еще один, считающий, что женщина – это нечто хрупкое, нежное и чистое. И все равно он раздражал меня.

Мы обменялись еще несколькими фразами, после чего я вернулся к раковине.

На этот раз мне удалось закончить процедуру, которую я начал. Я помылся и побрился, надел старые вельветовые брюки в крупный рубчик, клетчатую сорочку и черные нейлоновые носки. Я сунул ноги в тапочки, открыл банку рагу и выложил содержимое в кастрюлю, чтобы разогреть. Ел прямо из кастрюли и пил из горлышка. Во время еды я думал.

Я закончил есть без десяти три. Сегодня четверг. Вся эта история началась в понедельник вечером, и мне казалось, что за эти два с половиной дня я состарился на десять лет. Я подошел к телефону и снял трубку.

Лысенко только что приехал, и меня соединили с ним почти без всякого выпендрежа.

– Сегодня в четыре часа вы должны оставить деньги в обмен на гнусный снимок, вернее, негатив на вокзале Монпарнас? – спросил я.

– Я уже вам сказал, что не намерен…

– Да, – перебил я. – Я знаю. Если вас не затруднит, не могли бы вы приехать туда с чемоданчиком, набитым старыми газетами или чем–нибудь в этом роде?

Он задумался на секунду.

– Вы хотите устроить засаду?

– Да.

Он проворчал:

– Этот кретин и нам тоже устраивает ловушку на свой лад. Надо быть умственно неполноценным, чтобы требовать деньги таким образом Автоматическая камера хранения на Монпарнасе? Это силок для птиц, по его мнению.

– Да, – согласился я. – Я думаю, он собирается напасть на вас по пути.

– Что?

Он кричал. Но я думаю, он кричал скорее от возбуждения, чем от страха.