– Деньги, деньги… – задумчиво проговорил Кауперман. – Лет десять назад я сказал бы: да, вы правы, деньги главный жизненный стимул. И, поверьте, нисколько не устыдился бы цинизма такого утверждения. А теперь…

– А теперь устыдитесь?

– На цинизм мне и теперь наплевать. Но насчет денег… Знаете, – вдруг вспомнил он, – что про евреев говорят?

– Про евреев много чего говорят.

– Нет, вот именно в связи с деньгами. Что есть якобы такая разновидность денег: на вечное богатство. И что якобы евреи умеют такие деньги распознавать.

– И что? – спросил Александр.

Что и говорить, Семен Евсеевич умел заинтересовывать! Александр стал догадываться, как он овладел умами сильных мира сего. В конце концов, они тоже люди и тоже склонны загораться интересами того, кто умеет зажигать.

– И это правда! – торжественно объявил Кауперман. – Во всяком случае, я сделал свое благосостояние именно на таком таланте: распознавать те деньги, которые принесут вечное богатство. И вот я давно ведь уже не прилагаю никаких особенных усилий, чтобы его приумножить. А оно само себя приумножает. Вечно! – с потусторонним подвыванием добавил он и наконец рассмеялся. Но в то же мгновенье стал серьезным. Печаль блеснула в его угольных глазах. – Так что деньги у меня есть. А вот азарта к ним больше нет.

– Тогда, значит, власть, – сказал Александр. – Я не слишком внимательно следил за вашей жизнью на родине, но, думаю, вас не пустили во власть. А вы в нее, наверное, очень рвались.

– Бросьте, Александр Игнатьевич. – Кауперман скривился так, будто разжевал лягушку. Лицо у него вообще было очень выразительное и подвижное. – Знаете, мой дедушка, а он был мудрый человек, как большинство еврейских дедушек, так вот, как только я начал делать первые успехи в школе, он мне сказал: «Смотри, Сёма, только не занимай руководящих постов». – «Почему?» – удивился глупый я. «Потому что в этой стране еврей ничем руководить не должен. Они сами разберутся, как им жить. Не лезь, куда тебя не просят». Так что эту истину я усвоил, можно сказать, с младых ногтей. И во власть никогда не рвался, вы ошибаетесь. Азарт, только азарт! Это единственное, чего мне хотелось. И как только я понял, что азарт в моей московской жизни кончился, я тут же уехал. Без малейшего сожаления, заметьте. А уж у вас там чего только не понаписали!

– Почему же он вдруг кончился, азарт? – спросил Александр.

– Хороший вопрос! Если найдете кого-нибудь, кто знает на него ответ, сразу мне скажите. Я того человека озолочу. Черт его знает, – уже без ерничества, серьезно сказал Семен Евсеевич. – Социологи вот вывели, что с количественным накоплением деньги теряют качественный смысл. Получив миллион, человек впадает в эйфорию. Миллиард воспринимается уже спокойнее. А десять миллиардов оставляют равнодушным.

Видимо, он был прав. Александр вспомнил, как не то что в эйфорию, а просто в бешеный восторг привели его миллионы, которые он получил, пока сидел в Матросской Тишине. Тогда как раз случился дефолт, и все, кто работал на экспорт, как он, разбогатели мгновенно, от одного лишь изменения курса доллара. Он вспомнил, как радовался, что купит теперь новый мотор для «Мурмана», да что там мотор – корабли новые купит, и пустит их в плаванье по семи морям, и отдаст долг братьям Ниязбековым, и подарит Юльке за ее мужество огроменную квартиру или что там она хочет – дом на Рублевке! – а с детьми поедет наконец в Диснейленд, найдет время, они ведь давно просят, и главное, выйдет, выйдет из этой похабной тюряги точно, перешибет плетью обух, которым пытаются расплющить его по земле, как насекомое, а вот фиг им!..

Александр улыбнулся. Какой дурак он был тогда, как пьян был своей молодостью!

– Молодость сама себе азарт, – заметив его улыбку, с сатанинской проницательностью подтвердил Кауперман. – А потом в организме происходят определенные химические процессы – и все, молодость больше не вывозит. Некоторое время еще подогреваешь свой азарт различными новенькими штучками. Большими деньгами, например. А потом и это кончается. И что тогда? Ну, можно переменить сферу деятельности. Но как делать карьеру, в принципе уже понятно. От перемены мест слагаемых сумма не меняется. Дети выросли, вы их интересуете только как бездонный кошелек. Они, глупые, еще не понимают, что рискуют утонуть в этом кошельке бесследно. Жена к этому времени становится привычна, как кроличья шапка, которую дают домашнему кобельку, чтоб не бегал к течным сучкам. Завести новую жену, молодую? – Александр вздрогнул. Кауперман усмехнулся. – Тоже возможно. Возможно также, что она окажется не ловкой стервой, а вполне себе милой девчонкой. Уверяю вас, как только вы ее, молодую и милую, получите, через неделю она вам надоест. И что тогда? Пойдете новую искать? С тем же результатом.

– Ну, и зачем вы мне все это говорите? – помолчав, спросил Александр.

– Затем, что вы хотите это услышать. Потому что вы мужественный человек, Александр Игнатьевич. Это сразу видно.

– Не понимаю связи.

– Связь самая прямая. Мужественный человек хочет узнать о себе правду. И кто-то должен ему ее высказать.

– Что ж, вы свой долг выполнили, – сказал Александр, вставая. – И о себе не соврали. Хотя и слукавили. Вряд ли вам все это так уж безразлично – и деньги, и особенно власть. А за правду спасибо. Счастливо оставаться, Семен Евсеевич.

– Визитку мою не возьмете? – окликнул его Кауперман. – Мало ли, пригодится.

– Нет, спасибо, – сказал Александр.

Аннушка вернулась в Москву вместе с Александром, хотя он заметил, что она не прочь была бы остаться в Германии. Эта страна была прекрасно приспособлена для того, чтобы в ней болеть: все здесь было так надежно и удобно, что уверенность в выздоровлении приходила сама собою.

Александр и предложил ей остаться, но Аннушка отказалась. Причину, по которой она хочет вернуться в Москву вместе с ним, она не высказала, но он и так понял: оставлять мужа надолго одного Аннушка считала неправильным.

Впрочем, не было похоже, чтобы она сильно тяготилась необходимостью лететь в Москву. По дороге в аэропорт она не переставая болтала по телефону с подружками и делилась ближайшими планами, которые сможет осуществить со сломанной ногой.

По трапу в самолет Александр внес жену на руках. Пассажиры улыбались этой трогательной картине, а особо сентиментальные утирали слезы умиления.

В душе у него клубился мрак, и на сердце лежал камень.

Причину такого своего состояния Александр не понимал. Семен Евсеевич Кауперман в самом деле не сообщил ему ничего такого, о чем он не догадывался бы и сам. И природу человеческую Александр знал не хуже, чем его неожиданный собеседник.