Вскоре заявилась Мэри. Сначала я услышал голос Дорис:

— Туда нельзя.

Голос Мэри:

— Мне нужно.

— Ну-ка назад, — прикрикнула Дорис. — А то я повыдергаю тебе твои крашеные лохмы.

За дверью началась возня, затем я услышал звук пощечины и крикнул:

— Эй, что там происходит?

На пороге они появились вместе. Дорис тяжело дышала, волосы у нее были в беспорядке. Мэри, несмотря на инцидент за дверью, держалась с достоинством, но на щеке у нее краснело пятно размером с ладонь Дорис.

Дорис наконец перевела дух:

— Убирайся! Он не хочет тебя видеть.

— Я бы хотела услышать это от него, — ответила Мэри.

Я посмотрел на них обеих и сказал:

— Ладно, чего уж там. Раз она здесь... Я все равно хотел ей кое-что сказать. Спасибо, Дорис.

— Когда ты поумнеешь? — буркнула она и вылетела за дверь. Мэри подошла к кровати.

— Сэм...

— Меня зовут не Сэм.

— Я до сих пор не знаю твоего настоящего имени.

Времени объяснять ей, что родители наградили меня именем Элихью, не было, и я сказал:

— Какая разница? Сойдет и Сэм.

— Сэм, — повторила она,— дорогой мой...

— Я не твой и не дорогой.

— Да, я знаю, — сказала она, склоняя голову,— Но почему? Сэм, я хочу понять, почему ты меня возненавидел. Может быть, я не смогу уже ничего изменить, но мне нужно знать.

Я возмущенно фыркнул.

— И ты еще спрашиваешь? После того, что ты со мной сделала? Мэри, ты, возможно, холодна как рыба, но отнюдь не глупа.

Она покачала головой.

— Все наоборот, Сэм. Я совсем не холодна, но часто бываю глупой. Ну посмотри на меня, пожалуйста. Я знаю, что они с тобой сделали. Знаю, что ты пошел на это, чтобы избавить от пытки меня, и очень тебе благодарна. Но я не понимаю, почему ты меня ненавидишь. Я ведь не просила тебя и не хотела, чтобы ты это делал.

Я промолчал.

— Ты мне не веришь?

Приподнявшись на локте, я сказал:

— Я думаю, ты сама себя убедила, что так оно и есть. Но я могу тебе сказать, как это было на самом деле.

— Скажи, пожалуйста.

— Ты села в это чертово кресло, прекрасно понимая, что я не позволю им проводить эксперимент на тебе. Ты знала это, как бы ты ни убеждала себя теперь в обратном. Старик не мог заставить меня — ни угрозой оружия, ни даже под действием наркотиков. А ты могла. И заставила. Заставила меня сделать нечто такое, на что я сам никогда бы не пошел. Мне легче умереть было, чем вновь посадить себе на плечи эту мерзость, эту грязь. И все из-за тебя!

Мэри становилась все бледнее и бледнее; в обрамлении волос ее лицо казалось чуть ли не зеленым. Затем она опомнилась, вздохнула и спросила:

— Ты действительно в это веришь, Сэм?

— А что, это неправда?

— Сэм, все было не так. Я не знала, что ты придешь. Удивилась даже. Но я не могла отступить, потому что обещала.

— «Обещала», — съязвили.— Как школьница прямо.

— Едва ли школьница.

— Неважно. И правда ли то, что ты не знала о моем присутствии, тоже не имеет значения. Главное другое: мы оба там были, и ты не могла не понимать, что произойдет, если ты поступишь, как поступила.

— Вот оно в чем дело...— Мэри немного выждала.— Значит, ты так это видишь, и я не могу оспаривать факты.

— Пожалуй.

Довольно долго она стояла, не двигаясь. Я молчал. Наконец Мэри сказала:

— Сэм... ты когда-то говорил, что хочешь на мне жениться.

— Это давно было.

— Я и не ожидала, что ты вновь предложишь. Но я хотела сказать... Независимо от того, что ты обо мне думаешь, я хочу, чтобы ты знал: я очень благодарна за то, что ты ради меня сделал. И... Сэм, я уже ласковая. Ты меня понимаешь?

Я усмехнулся.

— Боже правый, женщины никогда не перестанут меня удивлять. Вы почему-то думаете, что всегда можно просто сбросить счет и начать по новой с одной этой козырной карты. —

Я насмешливо улыбался, а она тем временем заливалась краской. — Только на этот раз ничего не выйдет. Не беспокойся, я не воспользуюсь твоим щедрым предложением.

— Что ж, я сама напросилась... — сказала она ровным тоном. — Тем не менее все сказанное остается в силе. И это, и если я смогу сделать для тебя еще что-то...

Я откинулся на подушку.

— Вообще-то, можешь.

Ее лицо засветилось надеждой.

— Да, Сэм.

— Оставь меня в покое. Я устал, — сказал я и отвернулся.

После полудня заглянул Старик. Увидев его, я в первое мгновение обрадовался: Старика трудно не любить. Затем все вспомнилось, и радость померкла.

— Я хочу с тобой поговорить, — начал он.

— Нам не о чем разговаривать. Убирайся.

Он словно бы и не заметил моей дерзости, прошел в палату, сел.

— Не возражаешь, если я присяду?