Мила осторожно просочилась сквозь выбитое дверное стекло, встала изнутри, глядя на меня нежно и грустно:

– Знаешь, что? Спасибо. Я не ожидала. Он... он хотел, похоже, меня изнасиловать, а не убить, но не знаю, что хуже. Спасибо, мой хороший. Ты настоящий мужчина.

Я кивнул и, сколько мог, проводил ее взглядом - на один пролет вниз. Потом повернулся к двери спиной, глубоко вздохнул и неожиданно для себя засмеялся.

Мне вспомнилось, как я - физически - стал мужчиной, и было это даже не столько смешно, сколько просто несерьезно по сравнению с долгой ночью, которая все никак не кончалась...

* * *

Странная все-таки штука - человеческая душа. Я перестал горевать о родителях, они словно ушли, взявшись за руки, в параллельный мир, и совсем другие вещи стали волновать меня, их сына.

Гладкие таблетки - я глотал их автоматически, трижды в день перед едой, почти не думая о том, какие изменения в моем теле вызывают эти крохотные капельки неизвестного мне вещества. А изменения были, и заметила их Хиля.

– Что ты принимаешь?
– темным осенним утром она, сонная, чуть отстранилась от меня под одеялом, протянула руку и включила ночник.
– Эрик, ты ничего такого сейчас не чувствуешь?

Я - чувствовал, но ощущение это было скорее неприятным, дискомфортным, мешающим.

Хиля осторожно откинула одеяло:

– У тебя третье утро так. Раньше не было.

– Раньше я не был мужчиной.

– А теперь?
– он смотрела темными, почти испуганными глазами.

– Ну, теперь, наверное...
– я не знал, что ей сказать. Дискомфорт пропал, вместе с ним исчезло и то, что пугало Хилю - все стало по-прежнему. Странно - меня не смущало, что она видела э т о. Наоборот, я скорее гордился.

– М-да. А зачем, Эрик?

– Зиманский сказал, что у меня не хватает тестостерона. Это он дал мне таблетки.

– Я догадалась. Но зачем, зачем? Ему-то какая разница?

– Хиля, если тебе это сейчас не нужно, значит, ничего и не будет. Но я должен стать... полноценным, просто так, для себя.

Она сердито посмотрела на меня:

– Ты всегда был полноценным. Неужели ты думаешь, что без... этого ты не был человеком?

– Человеком - да, но...

– Какое "но"? Главное - быть человеком, Эрик.

В тот день, собираясь на службу, я не мог отделаться от странного ощущения, что Хиля меня боится. Я и сам себя опасался.

Вечером зашел Зиманский с толстым кремовым тортом, украшенным затейливыми розами. Такие торты продавались в центральном гастрономе по специальному праздничному талону.

– Что, действует?
– еще в прихожей он заметил мой тревожно бегающий взгляд и заулыбался.
– Вот и отлично. А я тут... в общем, у меня день рождения, если вы не против.

Из кухни на голоса выглянула Хиля в домашнем платье и фартуке, с забранными под белую косынку волосами:

– Что ты сказал?

– День рождения. Я специально не говорил до сегодняшнего дня, чтобы вы с подарком не суетились. Давайте просто посидим, чайку попьем?

Длинный прорезиненный плащ, в котором он пришел, скрывал, оказывается, новенький серый костюм из дорогой шерсти.

– И в должности повысили, - объяснил Зиманский, снимая галоши и уверенно проходя в комнату.
– Теперь я старший инспектор, начальник маленького отдела. Трое подчиненных, и все - девушки.

– Ну, может, семью хоть создашь, - Хиля поставила его торт на середину стола.
– А то лет тебе сколько, и все один.

– Сколько? Всего-то тридцать четыре, - Зиманский засмеялся, заметив ее удивление.
– Ну да, выгляжу моложе. Стараюсь быть в форме.

– Сам-то случайно таблеток не пьешь?
– Хиля прищурилась.

– Да нет, мне без надобности. Я - человек до отвращения здоровый, у нас больных не держат.

Я еще не знал, что именно в тот день - день рождения моего друга - все рухнет в нашей жизни, превратится в пепел, а потом, возродившись, покатится по совершенно иному пути. Я не знал еще, что перейду ночью в параллельный мир, но не в тот, куда ушли мои родители, а еще в какой-то, неуютный и странный, и не буду в нем счастлив.

Все было хорошо - пока хорошо. Но грозная перемена уже стояла за дверью в гулком подъезде, готовая войти без стука в нашу нарядную квартирку, еще не обжитую, но раскрашенную, как цветами, узорами наших надежд на будущее...

Наверное, я все-таки это почувствовал - сейчас и не помню. Возможно, память просто дорисовывает несуществующие детали к той далекой, размытой цветной картинке. Но на секунду мне показалось: что-то случится. Хиля протянула тонкую руку за заварочным чайником, весело болтая с Зиманским, и меня кольнуло в самое сердце: какая же она красивая, какая чистая, невесомая, нереальная, и все-таки что-то случится, что-то изменится, и очень скоро...