Поезд тронулся. Часть пути в этом направлении нужно ехать по городу, и я настроился скучать. Однако - не пришлось. Сразу же, на станции "Третья Грузовая", в вагон вошли двое, огляделись в поисках свободного места и уселись напротив меня.

Я доверяю своей интуиции, и эта интуиция вдруг шевельнулась во мне, словно живой червячок в желудке или - если вспомнить машинистку - как неродившийся ребенок в женском чреве. Что-то с этими людьми было не так, что-то неправильно, хотя выглядели они вполне обычно. Один, лет сорока, был одет как мелкий служащий, коротко острижен, в тяжелых роговых очках и твердой дерматиновой шляпе. Второй, помоложе, светловолосый и вертлявый, производил впечатление заводского учетчика: парусиновая куртка, кепка, грубые брезентовые штаны, потрепанный портфель. Ничего особенного. Но все-таки что-то было, и я стал приглядываться.

Они меня совсем не замечали, занятые тихим разговором, никто не смотрел в мою сторону и не мешал мне играть в дознавателя, изучающего поведение подследственных. Поэтому "блеск" (это слово мой отец принес со службы) я заметил довольно быстро. "Блеск" - это то, за что обычно цепляется в облике подозреваемого опытный сыщицкий глаз, что-то, чего не должно быть у обычного человека - или как раз должно, но этого почему-то нет.

У старшего "блестели" наручные часы, на которые он изредка кидал озабоченные взгляды. Не сказать, что какие-то особенно дорогие часы, так, простые, в белом металлическом корпусе, на металлическом же браслете. Корпус уже потускнел от времени и покрылся царапинками, чуть выпуклое стекло было немного мутным, словно запотело от сырости. Но! Точно такие же часы носил Зиманский, правда, те были поновее. Я как-то спросил, помнится, где он их купил, и мой друг ответил, не задумываясь: "Выдали на складе". Не знаю, почему это зацепилось. Может быть, потому, что инспекторам ни на каком складе не выдают наручных часов, а это значит, что речь идет о пресловутом "другом мире"?..

Второй мой попутчик, молодой, поначалу был для меня загадкой. Несмотря на все возрастающее ощущение неправильности, явного "блеска" в нем не было, человек как человек, разве что немного суетливый. Я разглядывал его с головы до ног, ничего не находил и вдруг понял, что меня смущает: парень был н е р у с с к и й! Наверное, если бы мой отец не служил дознавателем, мне и в голову не пришла бы подобная мысль. Обычное веснушчатое лицо, белобрысый, с чуть оттопыренными ушами. Глаза, правда, светло-карие, но такое у блондинов хоть редко, но встречается. И все-таки его черты выдавали другое происхождение, другой какой-то тип внешности, пусть на первый взгляд и вполне славянский.

Откуда у н а с вдруг взялся нерусский заводской учетчик - вот чего я не мог понять. На территории нашей страны исторически живут лишь две нации - русские и татары, но ни к тем, ни к другим парень не относился. Можно, конечно, предположить, что в нем чисто случайно всплыли какие-то древние корни - если бы не наручные часы его товарища. Двое, и оба с "блеском" - это немного перебор.

Я закрыл глаза и притворился, что мирно дремлю под стук колес, не переставая напряженно прислушиваться. Уже через пару минут они осмелели, заговорили чуть громче, и слова стали различимы.

– ...я говорю, какой пропуск, идиотка?
– вполголоса рассказывал молодой.
– Я говорю, тебе пропуск нужен или документация, которую я привез? Могу ведь и обратно уехать, а тебе за это по голове настучат.

– И что, пропустила?
– старший усмехнулся.

– Не-а. Пришлось возвращаться. Гадкая она баба, влетело мне из-за нее.

– Все правильно, Ген, у тебя своя работа, у нее - своя. А ты на безалаберности своей когда-нибудь погоришь. Неужели трудно перед выходом карманы проверить?

Молодой обиженно засопел:

– Мне некогда. Карманы! Тут же не продохнешь, восемь часов смена, час в клубе торчать и всю эту галиматью с умным видом слушать, потом час до общаги добираться, и там тоже - то уборка, то рамы чинить, то собрание комитетское... Работать-то когда? В выходные все закрыто, я пробовал!

– Но я-то успеваю.

– Ты! Ты у нас - гений. Да и служба у тебя, между прочим, непыльная. А я устаю, как сволочь. Просил перевода, так не разрешают! Пробовал на лапу дать, так на меня еще и наорали!..

Старший засмеялся:

– Правильно наорали! Ты где находишься? На лапу... Кому, директору?

– Заму.

– Да без разницы. Не берут тут "на лапу", мой милый, пора бы знать. Не принято! Нет оснований - ничего не получишь, хоть луну с неба достань. Помнишь, зимой мы насчет комнаты тебе хлопотали? И что? Не положено! Делай карьеру, работай, добивайся - тогда все будет.

– Карьеру?
– молодой скривился.
– А как ее, карьеру, делать? Самый ужас, что никого не подсидишь! Ходят, смотрят, на собрании обсуждают. Могут повысить, могут понизить... Я так не умею.

– Чудо ты в перьях, да ведь так и надо!

– Это не я чудо, а они - чудики. Все у них навыворот. Лизка, кстати, меня отшила - вот тебе еще один пример неправильных мозгов. Я ей говорю: зачем тебе все эти бумажки, ими никого не удержишь, если любим - и так вместе будем...

– А она?
– с любопытством спросил старший.

– Она...
– молодой досадливо крякнул.
– Она мне ехидненько так отвечает: милый мой, у нас с тобой есть законы, не мы их принимали, не нам их и отменять. А будешь, мол, и дальше в том же духе - в Моральный отдел сообщу по месту твоего жительства, чтобы тебе жизнь медом не казалась. Я ей: да ты что, стучать на меня пойдешь?! А она: и пойду, а что тут такого, если ты мораль нарушаешь?.. В общем, до того договорились, что она ушла и дверью хлопнула. Интересно, она теперь действительно жаловаться будет?