Я хочу попросить тебя только об одном: помоги мне не попасть в Карантин! Я клянусь, что никогда больше тебя не побеспокою, а ты ведь знаешь, что я держу свое слово. Ты служишь в Управлении Дознания, и у вас должен быть выход на Санитарное Управление. Требуется-то сущая мелочь - просто замолвить за меня словечко. Мне больше не к кому обратиться, Лида! Пожалуйста, помоги мне!

Видишь ли, если я попаду в Карантин, для тебя ничего не изменится, но каждый день, каждую минуту ты будешь знать, что я там только по твоей милости. Только по твоей! Потому что ты одна в силах мне помочь, но не потом, не когда-нибудь, а сейчас! Умоляю, сделай это!

Раньше я несколько раз пытался тебя найти, сообщить тебе, какая со мной стряслась беда. Ты получила мое письмо в августе позапрошлого года? А три года назад, когда я правдами и неправдами, подкупив охранника (пришлось отдать ему обручальное кольцо), дозвонился в твой бывший домком, - тебе передали от меня весточку?

Уверен - нет. Если бы ты знала, где я нахожусь, ты не смогла бы остаться равнодушной. Поэтому я пишу это письмо, надеясь, что дождусь на этот раз твоей помощи - или хотя бы ответа.

Пожалуйста, Лида, не оставляй меня!

Мой номер 113, Санитарный поселок, барак номер 2.

Очень жду!

Твой навеки, Глеб".

Закрыв глаза, я подержал письмо в руках и медленно сложил его. Что-то внутри - наверное, худшая часть меня - подсказывало, что его надо выбросить. Не в том дело, что читать чужие письма нехорошо, и мама может рассердиться на меня за вскрытый конверт. И не в том, что такой вот привет из прошлого может ее расстроить. И даже не в том, что в письме упоминаюсь я. А просто - надо выбросить. Мама не должна участвовать в таких делах. Никогда. Она может - теоретически, конечно - помочь бывшему мужу из жалости, но чем это кончится для нее самой?

Вернулась Хиля, свежая, розовая, с мокрыми волосами, одетая в лучший свой шелковый халатик, не прикрывающий колен. Судя по немного неестественной улыбке, она все еще обдумывала случившееся и не знала, как заговорить со мной об этом.

– Эрик? Не спишь?
– наклонившись, она всмотрелась в мое лицо.

– Не сплю. Говори, что хотела сказать - я же вижу.

Она со вздохом уселась рядом:

– Ты понимаешь, что не должен никому рассказывать? Тут нет ничего страшного, но все-таки... необычно немного...

– Ты насчет этого прибора?

– Да. Понимаешь, Зиманский просто хотел сделать тебе сюрприз. Я... я видела раньше эту штуку. Думала, она не работает, но он сказал... в общем, это вещь издалека. Не знаю, откуда, правда. Я мало знаю - он как через фильтр со мной разговаривает.

Я взял ее за руку:

– А он вообще... не слишком много с тобой разговаривает? Пока я болел, вы общались? Часто?

Хиля обиженно вырвалась:

– Ну, общались. Не в том же смысле, как ты думаешь! И не смотри на меня так. Мне с ним интересно просто как с человеком. Он необычный... Знаешь, мы тогда привезли тебя домой, вызвали врача. Пока ждали, он принес лекарство и сделал тебе укол. Сказал: нет гарантий. Я не поняла, о каких гарантиях он говорил, но одно точно - в шестой раз легочный грипп ты мог и не перенести. Врач даже удивлялся, как быстро ты поправляешься... и что, после этого я должна сказать: "не приходи больше"?

– Не должна. Если тебе хочется - общайся, пусть приходит, - я почувствовал, что не могу с ней спорить.
– Просто ты моя жена, и я...

Хиля приподняла брови:

– Я тебе скорее друг, чем жена. Но у меня с ним ничего не было и не будет. Не интересуют меня мужчины - что поделать...

Мы помолчали. Я прекрасно понимал, что такое ее состояние рано или поздно пройдет, но все еще надеялся придумать выход.

– Ложись, Хиля. Почитай мне вслух, если можно.

В дверь осторожно постучали, и заглянула встревоженная мама:

– Эрик?.. Прости, Эльза, я на секунду. Эрик, ты конверт не видел? Который я принесла?

Это был подходящий момент для признания, но я уверенно помотал головой.

– Странно, - мама пожала плечами.
– Хотела посмотреть, а его нет... Чудеса какие-то. Ну, доброй ночи.

Она вышла, и шаги ее скоро затихли. Хиля откинула одеяло, устроилась рядом со мной и потянулась за книгой, заложенной листком бумаги.

– Эрик?

– Да?

– Ты действительно не брал письмо?

– Действительно. Даже не видел.

– Я не хочу думать, что это - Зиманский. Это ведь не он, правда? Может, ветром с подоконника сдуло?..

Это был еще один подходящий момент для признания, и, если бы я знал, как мало осталось жить моим родителям, я сказал бы своей жене правду. Клянусь - сказал бы. Никакие взыскания по службе, грозившие маме, не могли сравниться с ее смертью.

Но я не знал.

А через десять дней нам с Хилей дали квартиру в служебном доме на набережной, и я совсем забыл о письме.

* * *