Единственным предметом, который напоминал в этой кухне о том, что на дворе не восемнадцатый век, была посудомоечная машина. Да и она едва виднелась за большим деревянным сундуком с коваными петлями. Что могло храниться в подобном сундуке, оставалось только догадываться. Вернее, Соня и догадываться об этом не могла: жизнь, частью которой являлся такой сундук, была для нее совершенной загадкой.

Из необъятного буфета Петя достал две сахарницы. Обе они были сделаны из нечищеного, потемневшего серебра, обе были похожи на пузатые сундучки. Только когда Петя поднял крышки этих сундучков, Соня поняла, почему сахарниц именно две: в одну был насыпан сахар-песок, в другой лежал колотый рафинад. К песку прилагалась серебряная ложечка с витой тоненькой ручкой, к рафинаду – маленькие серебряные же щипчики.

– Только к чаю, кажется, ничего сладкого нет, – сказал Петя, выдвигая один за другим ящики буфета.

– Да, а варенье! – опомнилась Соня. – И булочки я купила. Ты с маком любишь?

– Конечно! – обрадовался он. – И с повидлом тоже. Я вообще выпечку люблю.

– А почему ты сказал, что я хорошо ориентируюсь? – спросила Соня, когда они наконец уселись за стол.

– Это же очевидно. – От горячего чая с малиной голос у Пети стал не таким хриплым, и сам он заметно повеселел. – Я, например, никогда не обратил бы внимания, где находится выключатель в незнакомом помещении. А ты сразу заметила, притом практически спиной. И вообще, знаешь... – Он замялся.

– Что? – переспросила Соня.

– Ты очень необычная в этом смысле, – словно решившись, выпалил Петя.

– В каком – в этом? – не поняла она.

– В таком, знаешь ли, сочетании внешности и возможностей. Не понятно?

– Непонятно, – кивнула Соня.

– Внешне ты являешь собою необъяснимую красоту. Утонченную и такую, я бы сказал, даже холодную. Пепел и алмаз. Смотрела такой фильм?

– Нет, – покачала головой Соня.

– Ну, неважно. Он к тебе не имеет отношения. Просто твоей внешности соответствует такое сочетание слов: пепел и алмаз. Волосы пепельные, и вообще... Какая-то отстраненность, что ли. Даже не знаешь, как это назвать! Но потом вдруг оказывается, что и называть не надо – все равно это обман.

– Что – обман? – не поняла Соня. – Пепел и алмаз?

Никогда еще Петя не изъяснялся так образно! Может, оттого его выражения казались непонятными и даже неуклюжими.

– Твоя внешность оказывается обманом. Ты вдруг начинаешь вести себя так резко, так решительно, так здраво, что эта иллюзия утонченности и отстраненности абсолютно развеивается. Ты вполне от мира сего.

– Ты вспомнил, как я тогда с качком разговаривала? – догадалась Соня. – Но я же специально так! Они же по-другому не понимают.

Ей не то чтобы хотелось оправдаться перед Петей, просто воспоминание о нахальстве, с которым она повела себя во время их знакомства, у нее самой вызывало неловкость.

– Да нет. Тогда ты сыграла роль, это я отлично понимаю. Но вообще... – задумчиво проговорил Петя. А что «вообще», не пояснил. – Пойду горло прополощу, – вдруг вспомнил он. Лицо его сразу приняло озабоченное выражение. Видно было, что отвлеченные мысли мгновенно выветрились у него из головы. – Ты пей пока чай.

Петя вышел в прихожую. Оттуда донесся шелест пакета: он искал капли для полоскания. Потом раздались его удаляющиеся шаги по коридору – наверное, пошел в ванную. Соня осталась сидеть за столом в удивлении, вызванном его словами.

«Неужели это правда? – думала она. – То есть я знала, конечно, что внешность у меня холодная. И Миша-оператор то же самое сказал. Да я же еще в детском саду всегда Снегурочку на утренниках играла! Но неужели я так... со стороны другой кажусь?»

Подумать об этом подробнее Соня не успела. Петя явился обратно в кухню. Лицо у него сияло, как начищенный медный тазик для варенья.

– Чудо! – радостно воскликнул он.

Голос звучал нормально, никакого хрипа в нем не слышалось.

– Кто? – вздрогнула Соня.

– Капли – чудо! Боль в горле проходит как по мановению волшебной палочки.

Он часто говорил такими вот необычными фразами. То есть необычными для нормального современного человека, тем более для человека его возраста. Может, сказывалась привычка к адвокатской работе, к показательно грамотной речи?

Избавившись от боли в горле, Петя сразу стал таким же, каким был всегда, – разумным человеком, который сознает важность полезных мелочей. Он зажег конфорку под чайником, чтобы заварить свежий чай, извлек из буфета закопченную медную турку и хотел было насыпать в нее молотый кофе из фольгового пакета, но потом вспомнил что-то и достал большую кофейную мельницу, потому что, объяснил он, настоящий кофе получается только из свежесмолотых зерен... В общем, он мгновенно стал привычен, как шум текущей из крана воды.

И лишь через несколько минут Соня уловила в его поведении что-то странное. Даже голос его звучал как-то не так, и это невозможно было списать на простуду: в голосе слышались торопливые, взволнованные интонации.

«Что это с ним? – удивленно подумала Соня. – Температура снова поднялась, что ли?»

И тут Петя сам развеял ее недоумение. Он вдруг обернулся от плиты, над которой держал на весу турку, давая то подняться, то опуститься кофейной пене, и – Соне показалось, что перед этим он прижмурился, – сказал: