– Соня... – услышала она в темноте. – Соня Гамаюнова...

И не увидела, а услышала, почувствовала улыбку, которая мелькнула у него на губах, когда он произносил ее имя. Оно было для него – как признание в любви, как сама любовь; это она почувствовала тоже.

И все, что происходило между ними потом, было сплошной любовью.

Соня легко и коротко – казалось, поспешно – гладила Германа ладонями по вискам, по губам. Но это только казалось, что она спешит, на самом же деле они сливались друг с другом каждым прикосновением, и каждое прикосновение делало их неразделимыми. Все исчезло, все ушло – как они смотрели друг другу в глаза посреди людного зала, и как бежали по безлюдному коридору, и как стояли, обнявшись и замерев, в гулкой пустоте перед зеркальной стеною... Теперь все это казалось чем-то предварительным, не то что неважным, а вот именно предварительным, предваряющим их полное соединение.

Полное и навсегда.

Маленькое черное платье полетело на пол – Соня сама его сбросила, когда почувствовала, что Герман этого хочет. Он как-то вздрогнул под нею, волна прошла по его бедрам, сжатым Сониными коленями, и она сбросила платье, и ее тело, освободившись от всего внешнего, ответило его волне своей, еще более долгой и страстной волною.

И так, покачиваясь на этих двойных волнах, они любили друг друга душами и телами – одной общей душой и одним общим телом.

Соня упала головой Герману на плечо. Его плечо вздрагивало, скручивалось завершающей судорогой, и она вздрагивала на этом плече тоже.

– Холодно тебе?

Они уже лежали рядом, на полу навзничь.

– Нет, – глядя в потолок – взглянуть на Германа она боялась, – ответила Соня.

Пол в самом деле был теплый. Он был сделан из какого-то хорошего дерева, и оно не пропускало холод, который, конечно, не мог не идти снизу, из ледяной земли, на которой они, если не принимать во внимание частности, сейчас и лежали, отзвуками тел снова и снова проживая свою любовь.

– Ты не обиделась, что я тебя увел?

– А ты как думаешь?

– Думаю, не обиделась.

– Тогда зачем спрашиваешь?

– Извини.

От этого слова повеяло холодком. Соня резко села, посмотрела Герману в глаза. Она не хотела, чтобы все это начиналось снова!

– Ну за что ты извиняешься? – сердито сказала она. – Можешь ты мне объяснить? Что ты в себе находишь такого, чтобы... Чтобы это нам мешало?

Он молчал, отвернувшись. Соня видела его коротко остриженный затылок, и глубокую ложбинку на затылке, и прорисованное одной сильной линией плечо.

– Ты права, – сказал наконец Герман. – Ты во всем права. Не сердись, а? – попросил он.

В его голосе послышалось то же самое мальчишеское уныние, что было во взгляде, которым он обводил заполненный респектабельными людьми зал. И ей снова, как тогда в зале, сделалось смешно.

Соня не стала себя сдерживать и рассмеялась. Ее смех прозвучал в тишине громко и странно.

– Очень тебя волновало, рассержусь я или нет, когда ты меня из зала за руку тащил? – спросила она.

– Совсем не волновало.

Он наконец улыбнулся той широкой и счастливой улыбкой, которую она так любила. Так он улыбался, когда показывал Соне двух озерных рыб, пойманных в «Метели».

– Вот и в дальнейшем пусть тебя это не волнует.

– В дальнейшем?

– В ближайшем дальнейшем, – уточнила Соня. – Если ты, конечно, не испугаешься.

– Не испугаюсь. – Теперь он улыбнулся совсем по-другому, так, как улыбаются словам маленьких детей, наивным и справедливым одновременно. – Но если сейчас кто-нибудь войдет и обнаружит нас голыми на полу, то, возможно, я все же почувствую неловкость.

Соня засмеялась и протянула руку за своим платьем. Все ее тело горело так, будто она не просто лежала голой на полу, а прошлась в таком виде сквозь пургу.

– Мы что, в зал вернемся? – спросила она.

– Ну уж нет! Сейчас выберемся отсюда и подумаем, где нам встретить Новый год.

– Да, ведь Новый год! – вспомнила Соня. – В Москве еще не скоро... А здесь мы с тобой уже в будущем.

Жизнь в завтрашнем дне уже не казалась ей странной. Ничто не было странным, когда она видела Германа обычным, а не внутренним, воспоминательным зрением. Даже мерцающий фантасмагорическими зеркалами зал казался ей теперь таким простым, каким кажется жилище феи, когда читаешь сказку.

Они осторожно выглянули из этого зала и прошли по коридору. Соня старалась ступать на носки, чтобы не стучать каблуками. Издалека доносился шум: наверное, респектабельная часть торжества закончилась, и гости теперь просто веселились, дожидаясь новогодней полуночи.

Соня взяла Германа за руку и, отвернув рукав свитера, посмотрела на его часы. До Нового года оставалось сорок минут.

– Уходите? – удивленно спросила гардеробщица. – Что ж так рано? – И сразу же понимающе улыбнулась: – Вдвоем оно повеселее.