Шрифт:
– П-понимаю, – запнувшись, сказала ничего не понимающая Клавдия. Как всякая не в меру влюбленная особь женского пола, в его словах она услышала только приглашение.
“Если что, приезжай ко мне…”
– На выходные я отвезу тебя в Отрадное, – сказал он таким тоном, как будто это было самое обычное дело. – Караулить тебя в Москве я вряд ли смогу, у меня дел… по горло. Так что побудешь с моими.. Все поняла?
– Вроде да, – сказала она неуверенно. – А почему такие сложности? Это что, очень серьезно, да?
– Не думаю, – соврал он легко. Врал он всегда виртуозно. – Просто не хочу никаких неожиданностей. А то еще будет у тебя этот самый….
– Который? – спросила Клавдия.
– Нервный стресс! – сказал он. – Давай звони Таньке. Она там небось с телефона не слезает. Пока. До завтра.
– Пока, – сказала Клавдия и, улыбаясь глупой улыбкой щенка, которого хозяин рассеянно и нежно потрепал по голове, положила трубку.
Ну вот, все почти готово.
Завтра у него будет недостающая информация, и послезавтра он точно установит срок, в который избавится от женщины. Она была глупа и неосмотрительна, как все женщины, поэтому вряд ли он получит такое оглушительное удовольствие, какое он получил, когда убил мужчину.
При воспоминании о том, как молодой, полный сил мужик хрипел и дергался в его руках, пытаясь освободиться и с каждой секундой теряя силы, его охватило такое возбуждение, что он даже поднялся из-за своего громадного, старинного, как и большинство вещей в его доме, письменного стола и стал ходить по комнате.
Нет, даже не ходить – летать.
Женщина – это не так интересно.
Одну женщину он уже убил, но ту он ненавидел так сильно, что ее смерть принесла ему не просто сиюминутное счастье, а несколько лет счастливой, радостной, свободной жизни.
Эта ему совсем не так интересна. Эта просто стоит у него на пути, и он отшвырнет ее с этого пути легко, как ненужную старую тряпку.
А впереди его ждет целая огромная, счастливая, интересная и радостная жизнь. Без этих сволочей, явившихся, чтобы втоптать в грязь все, что ему дорого. Все, чем он живет. Все, чем только должен жить нормальный полноценный человек.
Двоих уже нет. За третьей дело не станет. Доклады наблюдателей лежали у него на столе в строгом соответствии с датами.
Господи, и из-за такой мелкой, поганой твари он вынужден беспокоить себя! Придумывать планы. Обмозговывать и сопоставлять детали! Да она не стоит того, чтобы, проходя мимо, он плюнул в ее сторону! Но другого выхода нет. Он выполнит свой долг и получит от этого удовольствие, как от любого хорошо сделанного дела.
Он привык выполнять свой долг. Всю жизнь он выполнял его безукоризненно. Блестяще.
Он многого достиг именно потому, что всегда делал то, что должен был делать.
Насколько же он умнее, сильнее, выше всех этих окружающих его и его семью скотов, с которыми приходится работать, здороваться и выслушивать их идиотские, скотские разговоры и делать вид, что их дела представляют хоть какой-то интерес! Они так тупы, что им даже в голову не приходит попробовать оценить, кто он и кто они, мелкие, ленивые, тупые свиньи.
Троица, от которой ему необходимо было избавиться, была из этой же свинской породы.
Двоих уже нет. Ему приятно было повторять это снова и снова. А послезавтра не будет и третьей. Очень хорошо.
Время у него пока есть, хоть и не слишком много. Он всегда все планировал с запасом.
Спешить он не станет. Чем дольше, чем тщательнее он будет готовиться, тем выше, лучше, чище будет потом сознание своей правоты. Очищения. Освобождения. Для женщины у него тоже приготовлена веревка.
Все-таки пистолет – это так пошло, как в дешевом детективе. Или в кино, которое обожают смотреть скоты.
Ему не нужно простоты и пошлости.
Он вернулся в кресло, вытянул ноги и закрыл глаза.
Он еще маленький.
Сколько же ему? Лет пять? Или даже меньше? Он собирается с родителями на Красную площадь. Он ходит туда каждый год, сколько себя помнит, а помнит он очень давно, почти что с самого рождения.
“У вас уникальный ребенок” – так часто говорят знакомые матери и отцу.
Он толком не понимает этого слова, хотя делает вид, что понимает. Он знает, что это слово – приятное. Что его так хвалят. Отец смеется, а мать улыбается со сдержанной королевской гордостью.
Он знает, что сегодня – праздник, что на Красной площади будет что-то необыкновенное, интересное, огромное.
С трибуны отлично видно бесконечное, волнующееся, радостно-возбужденное море людей внизу, вливающихся сюда с широченной улицы – он еще не знает, как она называется, – и пропадающих с другой стороны нарядной площади.