Труп оказался не криминальный — все правильно понимала бабуся Логвинова.

Выпил лишнего, сел на мостках, задремал, да и свалился — так как-то получалось.

Длинными санаторными коридорами, застланными ковровыми дорожками — красная середина, зеленая кайма, — Марина добралась до высоких двойных ореховых дверей, вышла на вечернее солнце, пристроилась на лавочку с гнутой садовой спинкой и закурила.

Очень хотелось есть, и она с удовольствием думала о сухой колбасе и банке с кофе. Нужно завтра сходить в ближайший магазинчик, купить йогуртов, сыру и серого деревенского хлеба, наверняка здесь есть.

Ореховая дверь открылась и закрылась. Кто-то вышел и пристроился на ту же лавочку, но с другой стороны.

Откуда-то взялась толстая пыльная кошка, посмотрела на Марину вопросительно, зачем-то лизнула лапу и стала тереться о Маринины светлые брюки, оставляя на них клоки шерсти.

— Ты что? — спросила у нее Марина и стала отряхивать шерсть. — Разве не видишь, у меня ничего нет! Бедная, бедная, голодная киса!

— Не верьте ей, — посоветовали с другого конца лавочки, — она не бедная и не голодная.

Марина посмотрела вбок и обнаружила неподалеку спортивные штаны непередаваемо-павлиньей расцветки.

— Бедная и голодная. — Она погладила пыльную кошачью башку и снова неодобрительно покосилась на штаны.

— Я только что скормил ей остатки рыбы. Я сегодня, знаете ли, опять ловил.

— Ловить мальков в луже — гнусно.

— Я же не глушу их динамитом.

После чего они уставились друг на друга. Кошка вопросительно мяукнула, не понимая, почему Марина перестала ее гладить.

— Здрасте, — неожиданно поздоровался тип в цветастых штанах.

— Добрый вечер, — с ходу откликнулась привыкшая быть вежливой Марина.

— Вы только меня не перебивайте, — быстро сказал он, — меня зовут Федор Федорович Тучков. Можно просто Федор. Я из Москвы. А вы Марина, да?

— А почему я не должна вас перебивать?

— Потому что я никак не могу сказать вам, как меня зовут, вы все время перебиваете.

— А зачем мне знать, как вас зовут?

Он вздохнул, полез в карман и достал сигареты.

— Так принято, — подумав, объяснил он, — мы с вами отдыхаем в одном санатории и даже сидим за одним столом, так что нам придется как-то называть друг друга.

— Вряд ли нам придется как-то друг друга называть, — отчеканила Марина, — зачем?

Очень уж он ей не нравился, с его брюшком, гавайской рубахой, цветастыми штанами и сладкой улыбкой на круглой физиономии. Ей-богу, Геннадий Иванович, будущая звезда теннисного спорта, и то лучше!

— Я вас… раздражаю? — смиренно спросил Федор Федорович Тучков.

— Раздражаете, — призналась Марина.

— Почему?

Не могла же она сказать про рубаху и брюшко!

— Не знаю. Я не люблю никаких курортных знакомств.

— Ну, на курорте никаких знакомств, кроме курортных, быть не может.

— Я никаких не хочу.

— Тогда вам надо было ехать на заимку.

— Куда?!

— В тайгу, — сказал он равнодушно, — на заимку. Лес, а в лесу избушка — это заимка и есть. Или вы сибирских писателей не читали — Астафьева, Липатова?

Марина смотрела на него во все глаза. Он курил, кошка терлась о его штанину, поглядывала вопросительно.

— Завтра, — пообещал Федор Федорович кошке, — завтра опять наловим. Ты полведра рыбы съела, хватит, совесть надо иметь!

Ореховая высоченная дверь отлетела, бахнулась в штукатурку, и на площадку выскочила мятежная профессорская внучка Вероника — шорты, маечка, кепочка козырьком назад, темные очки, и на плече стильный до невозможности чехол с ракетками. Выскочила, уронила ключи, засмеялась, завертелась, нагнулась и толкнула попкой Марину.

Та неодобрительно подвинулась на лавочке.

— Федор, не желаете ли партию? — дурашливо спросила Вероника. — Дед сказал, что не пойдет. И курить, между прочим, вредно. Минздрав давно предупреждает!

— Какая еще партия! — перепугался Федор Федорович. — Что вы, Вероника! После сытного ужина я только и могу, что греть на солнце свои старые кости!

Вероника закинула за спину чехол и поставила на лавочку безупречную ногу в безупречной кроссовке. Загорелое, упругое, аппетитное и черт знает какое бедро оказалось прямо под носом у Федора Тучкова.