— Все оттуда же, Инна Васильевна, откуда и вы. Мне было некогда, и к моей жене нагрянула большая любовь.

Инна внезапно почувствовала жгучий интерес. Такой, что даже головная боль полыхнула напоследок и сгорела.

— Вы… развелись?

— Развелся.

— А… дети?

— Сын. Он со мной, слава богу.

— Ваша жена вам его отдала?!

— Отдала. У нее любовь, новая семья. Новые дети. Старые дети не нужны. Надоели.

— А… давно вы развелись?

— Шесть лет назад.

— А я только вчера, — пожаловалась Инна. — Говорят, что мужчины переживают все это легче.

Он пожал плечами:

— Не знаю.

Принесли ужин — гору сказочной еды, бутылку в серебряном ведерке, белые свечи, две штуки, два бокала — вот до чего догадлива и услужлива оказалась директриса! — небольшой тазик с пирожками, вазочку с клубникой, и еще что-то такое, и еще что-то эдакое.

— Вот видите, — сказала Инна уныло, — придется вам со мной романтически ужинать. Хотите?

Он мельком глянул на нее.

— Есть хочу, — объявил решительно, — романтически ужинать — нет.

— Все равно придется романтически. Куда же мы свечи денем и шампанское?

— Это точно, — согласился он, — девать некуда. Вы курите?

— Нет, — призналась Инна.

— Значит, нет зажигалки?

Она пожала плечами — у нее не было зажигалки. Тогда он вытащил из кресла свое пальто и долго рылся в карманах, то в одном, то в другом, потом опять в первом, и наконец нашел.

Он зажег свечи, некоторое время полюбовался на них — в темных зрачках плеснулось золотистое пламя, — потом отчего-то поморщился и посмотрел на нее.

— Может, потушим?

— Ну нет, — сказала она решительно, — не станем. Все, Александр Петрович. Хватит политес разводить. Снимайте ваш пиджак, и давайте поедим. Поздно уже.

Романтический ужин и вправду не получился — несмотря на свечи, серебряное ведерко и льняную белоснежность скатерти. Они быстро ели и думали каждый о своем.

Несколько раз она на него взглянула — он просто ел и явно не был озабочен, какое впечатление производит. Когда она посмотрела в очередной раз, они встретились глазами, и ей стало неловко — заметил, все ее рассматривания заметил, только виду не подал!..

Он глотнул вина, как воды, и спросил без всякого интереса:

— Вы в команде Мухина работаете?

— Да.

— Давно?

— Год.

— А до этого где работали?

— На телевидении. В Москве.

— Из Москвы в Сибирь?! Эк вас угораздило!..

— Работа такая.

— Белоярск — город сложный. Один алюминиевый комбинат чего стоит.

— Вы там были?

— Инна Васильевна, я читаю газеты. Про алюминиевые войны только ленивый не написал.

Она улыбнулась:

— Это точно.

Девяносто процентов того, что на-гора выдавала пресса, Инна придумывала сама. Нет, не писала, а именно придумывала. И про войны, и про «хороших и плохих» парней, и про директоров заводов, и «хозяев города».

Это была ее собственная война, почти карманная.

Кто-то воюет, стреляя из «Калашникова». Кто-то воюет, придумывая сюжеты.

— А как вы из Москвы попали в команду Мухина?

— Это долгая история, Александр Петрович. Мухин — умный человек и умеет ценить преданных людей, а я однажды ему помогла.

— Вы помогли губернатору края?!

— Ну да. И он предложил мне работу. Я согласилась.

Тут она вспомнила про джакузи, в которую вода как пить дать налилась два часа назад, и кинулась в ванную, некрасиво подхватив полы длиннющего халата и чуть не свалив со столика свой бокал.

Ванна оказалась умнее Инны — она налилась до какой-то там отметки и автоматически отключила воду.

Вода уже остыла, сидеть в ней было нельзя.

И тут ей так жалко стало себя, своей жизни, которая кончилась сегодня, когда Виктор вытащил из их общего гардероба свою куртку, и этой горячей воды, в которой ей не удалось посидеть, и ужина, который пришлось делить с незнакомым человеком, и этого вечера, когда по-хорошему следовало бы выть и кататься по полу, а она почему-то ведет светские, никому не интересные беседы, что, присев на краешек ванны, она вдруг заплакала — громко, навзрыд.

Она рыдала довольно долго — никто не шел из гостиной утешать ее, видно, гость опять принялся рассматривать стены и очень увлекся этим занятием.

Потом она открыла золотую пробку, и вода стала с шумом уходить из ванны — Инна почему-то была уверена, что так же, в канализацию, утечет ее жизнь, вся, до капли, и больше уж ничего не останется.

Потом она перестала рыдать — когда в ванне не осталось больше воды, — поднялась, не глядя вытерла лицо и побрела в гостиную, уверенная, что Александр Петрович, как человек деликатный, давно уже покинул ее «приют».