А в 1931 году Ягода в ходе тихой войны на Лубянке двух группировок чекистов, вылившейся после коллективной жалобы на суд ЦК партии уже в громкую свару, побеждает пошедших против него не последних дзержинцев: Евдокимова, Мессинга, Ольского, Артузова, Воронцова, Бельского. Все они, пошедшие из-за споров вокруг офицерского дела «Весна» в РККА на конфликт с командой усилившегося Ягоды, все почти ультрареволюционеры и выходцы из первой ЧК, все левее по взглядам Ягоды и многих из его сложившегося уже окружения на Лубянке (Прокофьева, Агранова, Шанина, Погребинского, Булатова, Паукера, Лурье и др. – будут в 1937 году на следствии представлены как руководители заговора группировки Ягоды внутри НКВД). Так что здесь в ГПУ отголоски внутрипартийных право-левых споров, только усиленные личной неприязнью людей этих двух лагерей друг к другу и споров вокруг дела «Весна», ставших только формальным поводом к столкновению двух влиятельных группировок в верхушке ГПУ. Ягода побеждает, он ближе к Сталину и понятнее ему. Бунтарей с Лубянки или удаляют, или понижают в должности, а Ягоду по решению ЦК лишь слегка журят за этот скандал, уравновешивая в должности зампреда ГПУ двумя другими заместителями с такими же полномочиями Акуловым и Балицким, которых год спустя Ягода тоже не без интриг потеснит и заменит близкими себе чекистами.

К 1934 году Ягода опять первый заместитель главы ГПУ, считающий себя очень нужным Сталину и потому все больше себе позволяющий, даже в плане личной жизни и удовольствий. Он получает от Сталина ордена, в середине 30-х годов и высший в том СССР орден Ленина получит за постройку руками заключенных Беломорканала. Это главное достижение «хозяйственника» Ягоды в ГПУ в глазах столь же жестко-прагматичного Сталина, к которому он все ближе, как мотылек к манящему огню, не подозревая об опасности сгинуть в его пламени. Впереди у паренька из Рыбинска новый карьерный скачок, уже последний, но он об этом пока не знает.

Назначение Сталиным главой НКВД 10 июля 1934 года Ягода явно воспринял как должное, не подозревая, что начался его путь к эшафоту. А пока на пике своего величия он стал членом ЦК партии, а вскоре и наркомом внутренних дел со званием генерального комиссара госбезопасности, что по тогдашним чекистским званиям приравнивалось к званию маршала в армии, – этот подарок он получил от власти чуть позднее, уже в 1935 году. Ягода вообще носился с идеей объединить чекистов в НКВД в некую сплоченную касту. По его решению было продавлено постановление, что ни один сотрудник ведомства не мог быть арестован и предан суду без санкции его самого как наркома. Бойня 1937 года это все превратит в условность, он сделал свое звание «генерального комиссара госбезопасности» пожизненно дающимся и подлежащим снятию только решением суда – его арест со снятием звания и это не предотвратило.

При этом он живет в Кремле и в фаворе у самого Сталина, на некоторых кадрах кинохроники даже позволяет себе сидеть в присутствии стоящего «вождя народов», совсем не характерный эпизод в тогдашней советской элите. Он щеголяет в специально пошитом для него портным белом кителе генерального комиссара госбезопасности. В 30-х годах он совсем уже не отказывает себе в удовольствиях, в обществе гуляют слухи о пристрастиях наркома НКВД к дорогим заморским винам, к отдыху на пикниках с подобранными девушками легких нравов, о его бурном романе с невесткой Горького, в которую Генрих Григорьевич влюбляется всерьез.

Сталину в это время такой хозяйственник и прагматик в главном кресле на Лубянке нужен. В 1934 году он при назначении начальника единого НКВД выбирал между верным ему членом ЦК партии Анастасом Микояном (при котором Ягода должен был стать заместителем и главным консультантом по специфике чекистской работы) и самим начальником прошлого ГПУ Ягодой. И выбрал все же второго – но оба своим прагматизмом, расчетливостью и послушностью Сталину во многом похожи по типу, отсюда и альтернатива между ними на этом конкурсе в глазах Сталина.

У Ягоды в этих самых глазах Сталина, кроме преданности советской власти и лично генсеку, кроме готовности действовать любыми методами, было еще одно явное достоинство – он был очень работоспособен и аккуратен в документообороте. По-видимому, Иосифа Виссарионовича устраивало и то, что его «Верный Генрих» (так позднее Гитлер звал тезку Ягоды и своего «Ягоду» по имени Генрих Гиммлер) хорошо схватывает его намеки и полунамеки, которыми Сталину все больше нравилось общаться с ближайшими своими соратниками. Но главное то, что Ягода Хозяйственник с большой буквы. Именно это до начала Большого террора Сталину было очень ценно, еще не нужно было с утра до ночи арестовывать, пытать и стрелять, а огромную систему ГУЛАГ нужно было строить и отлаживать. Ягода и стал «главным инженером» этого сталинского гигантского проекта, а пытать-стрелять позовут других, более для того подходящих.

Говорят, что Ягода не имел в глазах Сталина шансов стать командиром Большого террора потому, что при известном хамстве и безразличии ко многому не был лично жесток, не был любящим кровь садистом. Это довольно сомнительно, скорее Ягоду из кресла и обоймы сталинской команды к Большому террору выбросили не эти его принципы и даже не происхождение его из ленинской гвардии партийцев с дореволюционным стажем, а появившееся недоверие Сталина к нему и близость к группе правых Бухарина в партии.

Правда, в отличие от его наследника в НКВД Ежова о Ягоде действительно нет сведений, чтобы он лично участвовал в допросах с применением пыток или в расстрелах. В книге «КГБ: председатели органов госбезопасности» Леонид Млечин отмечал эту неоднозначность образа Ягоды в посвященной его персоне главе, приводя примеры человечного отношения Ягоды к арестованным. Там Ягода на докладной записке о том, что сотрудник НКВД вывел заключенных в лагере на мороз раздетыми, написал резолюцию: «Где вы находите таких мерзавцев? Женщин на мороз?! Кто позволил?!» Хотя это вряд ли можно считать доказательством человеколюбия наркома Ягоды, такие «гуманистические» резолюции будут позднее выходить в НКВД и из-под пера Ежова или Берии. Хотя он действительно в конце 20-х годов написал несколько циркуляров по ГПУ об усилении надзора за законностью, о наведении дисциплины в рядах ГПУ, об обязанности вежливого обращения с посетителями и собственными подчиненными (сам будучи по отношению к своим сотрудникам часто просто первейшим хамом). В 1926 году зампред ГПУ Ягода выступил с инициативой усиления законности в отношении содержания арестованных по делам ГПУ, предлагая сократить сроки содержания под стражей на следствии, а всем содержащим арестованных на следствии больше двух месяцев грозя дисциплинарными карами. В 1928 году Ягода опять пишет начальнику Секретного отдела ГПУ Дерибасу служебную записку: «Вопрос о загрузке наших тюрем опять стоит остро, необходимо применять уже не только меры внушения, но и репрессивные меры к тем нашим товарищам, которые не могут и не хотят понять: содержание в тюрьме человека необоснованно долго ложится на нас пятном. Есть же десятки приказов, запрещающих задерживать более 24 часов, а держат ведь 7 суток и более без оформления». Такие документы из-под пера Ягоды в его архивном наследстве есть, и было бы неверно их не учитывать. Хотя и не ясно до конца, чего же здесь больше: человечного отношения к арестованным, идейного восприятия коммунистической законности, просто заботы о чести мундира ГПУ или все той же тяги чиновника все делать по букве инструкции.

Есть устойчивый слух и о том, что Ягода вроде бы в кругу своих призывал придерживаться не только законов и инструкций, но и ленинских заветов в партии, а излишнее возвышение личности Сталина с конца 20-х годов называл неправильным и нескромным. И будто бы до самого Сталина донесли тогда эти брошенные фразы первого зампреда ГПУ, на что Сталин многозначительно сказал: «Но пока он очень полезен, пусть поработает». Хотя в эту историю не слишком верится хотя бы потому, что Ягоду действительно очень трудно заподозрить в истинном идейном большевизме в душе, да и сам он в своих пристрастиях не очень стремился к завещаемой Лениным скромности в быту, и аскетичности его предшественника Дзержинского в наркоме НКВД и близко не наблюдается.