— Что ж ты себе даже грудь не спроворила какую следует? — весело удивился мужик. — Общественность волнуется. Вот объясни общественности, почему у тебя ни фига не силиконовая грудь!

— Привет, — сказала Мелисса и поправила под столом ноутбук.

— Здорово.

Его звали Герман Садовников, и он был лидером какой-то политической партии со смешным названием, то ли «Россия справа», то ли «Правая жизнь», то ли еще что-то в этом духе. Он был шикарный, широкий и высокий, в сером распахнутом плаще, в дорогом костюме, и даже носовой платочек выглядывал из кармана, и пахло от него сигарами и дорогой парфюмерией, все как положено.

Мелисса его ненавидела.

— Коля, — приказал он неприметному молодому человеку в дешевом костюме и бордовом галстуке, охраннику, должно быть, — закажи нам кофе и два двойных виски. Ты все еще пьешь виски?

— Пью, — с ненавистью сказала Мелисса.

— Вот и отлично.

Он повозился на стуле, устраиваясь поудобнее, глянул на тетушек-поклонниц и шутливо на них прикрикнул:

— Брысь!

Тетушки засуетились, ринулись в разные стороны и быстро пропали в толпе.

Герман повернулся, откинулся на спину, склонил голову набок и стал рассматривать Мелиссу.

— Хороша, — оценил он через некоторое время. — Разъелась малость, но по-прежнему хороша. А что же диеты, не помогают?

Она молчала, смотрела ему в лицо.

— А мне помогают, — поделился Герман. — Я в прошлом году пятнадцать килограммов сбросил. Впрочем, я дорого худел, по гемокоду. По группе крови.

— Это я знаю, — сказала Мелисса. — Это когда за пятьсот долларов тебе пишут, что нельзя есть булки и жирную свинину и запивать газированной водой. Это хорошее дело.

— Все язвишь?

— Да где мне!

Подскочила девушка, прибрала со стола грязные стаканы, вытерла исцарапанную пластмассу и посмотрела преданно.

— Вам чего, милая? — спросил Герман.

— Мне автограф бы, — смущенно пролепетала девушка, которая ни за что не соглашалась принять Мелиссин заказ «со столика», — ой, вы знаете, как я вас люблю! Все-все перечитала, и мама вас любит тоже! И передачу мы вашу смотрим с удовольствием.

— Спасибо, — сказала Мелисса и потянулась за блокнотиком. — Как зовут вашу маму?..

— Я и вас знаю, — радостно сообщила девушка Герману Садовникову, пока Мелисса старательно выводила «с наилучшими пожеланиями», — вы из Думы, да?

— Да, — сказал Садовников не слишком любезно. Как видно, привык быть в центре внимания, и теперь его задело, что Мелисса его затмила. — И пепельницу нам подайте.

— Да здесь вообще-то нельзя курить, — сказала девушка, — но только для вас подам.

— Спасибо, — поблагодарила Мелисса и протянула листочки с «наилучшими пожеланиями». — Спасибо вам большое!

— А ты, оказывается, популярна.

— Да, — сказала Мелисса Синеокова твердо. — Я популярна.

— Ну молодец, — лениво протянул Герман. — Ты знаешь, я рад, что из тебя что-то вышло. Очень рад. Честно сказать, не ожидал. Думал, останешься ты жопастой дурой, и все.

Она молчала, смотрела на него.

Сколько лет прошло, и не больно уже, и не страшно, и все позади, а все равно внутри как будто вдруг что-то мелко затряслось.

Какой-то жизненно важный механизм засбоил, стал работать в аварийном режиме, замигал всеми аварийными лампочками. Вот сейчас остановится, захлебнется, и с ней что-нибудь случится — в обморок бухнется или упадет, заплачет и начнет биться.

Все возможно. В присутствии этого человека возможно все.

Она посмотрела на свои пальцы, сжавшие телефон, и приказала им разжаться. Они не разжались, и тогда другой рукой она отлепила пальцы от аппарата.

Герман наблюдал за ней.

— Дурочка, — фыркнул он. — Вот дурочка-то! Все такая же истеричка?

Ему нравилось, что он… действует на нее, а в том, что «действует», не было никаких сомнений. Он вспоминал о ней очень редко, только когда случайно видел по телевизору или на каких-то светских мероприятиях. Подходить не решался: кто ее знает, она всегда могла ляпнуть что-нибудь оскорбительное, себе дороже! Но воспоминания были сладкие, волнующие, душные и притягательные. Все-таки тогда все было по-другому, он был молодой, горячий, и вся жизнь была впереди — ах, время, время, времечко!..

Девушка, метавшаяся от барной стойки к их столику, последовательно выставила пепельницу, два пластмассовых стаканчика — в каждом по глотку янтарной, сильно пахнущей жидкости — и две чашки кофе с пластмассовыми ложечками на блюдце.

— Объявляется посадка на рейс 486 до Санкт-Петербурга, — усталым голосом сообщил динамик. — Просим пройти на посадку, выход номер десять.

— Еще посидим, — решил Садовников. — Куда нам торопиться! Ну, твое здоровье!

Он опрокинул в себя стаканчик, подышал, как будто хлебнул самогону, и опять откинулся на спинку стула.