Два археолога-любителя, выезжают в лес, с целью провести раскопки на месте военных действий, в далёком, незнакомом лесу. Но на пути к заветной цели, они понимают, что за ними от самого дома, тянется чёрная нить неприятностей и бед. - После того, как они заезжают к не слишком гостеприимному "старому другу", - террористу, - тучи, обложившие двух друзей, сгущаются. Благодаря присоединившимся к ним, волею судьбы, людям, - их путешествие превращается в интересное приключение.
Григорий Гончаров. Бункер “BS-800”/ der Fluch des Reichs. Два археолога-любителя, выезжают в лес, с целью провести раскопки на месте военных действий, в далёком, незнакомом лесу. Но на пути к заветной цели, они понимают, что за ними от самого дома, тянется чёрная нить неприятностей и бед. После того, как они заезжают к не слишком гостеприимному “старому другу”, – террористу, – тучи, обложившие двух друзей, сгущаются. Благодаря присоединившимся к ним, волею судьбы, людям, – их путешествие превращается в интересное приключение. Пьяница и разгильдяй Левинц и пунктуальный педант Симак находят новых друзей, с которыми их объединяет одно – им некуда возвращаться, – мост, ведущий к привычной и размеренной жизни – взорван. Теперь у них одна, объединившая их, дорога, которая ведёт в проклятый много лет назад лес, окутанный мраком неизвестности и загадок. Герои не отчаиваются, сталкиваясь с трудностями и проблемами, юмор и смех для них – постоянный спутник в нелёгком пути. Что же находится на загадочном квадрате старой карты? Что скрывают в своей тени могущественные ели, и кудрявые берёзы? Почему, сражавшиеся между собой в этом лесу спецотряды “НКВД”, и “ДРО СС”, уничтожили друг друга, до последнего солдата? Причём тут организация аненербе? Почему этот участок леса местные жители стараются обходить стороной? Об этом и пойдёт речь в этой книге. В книге присутствует ненормативная лексика, ругань, брань – дополняющая образы персонажей. Образ вымышленных персонажей не является поведенческой агитацией, и не имеет цель, призывать кого-либо, к каким-либо действиям. В книге содержаться материалы, косвенно проповедующие православие. Все персонажи вымышлены, сходство с реальными людьми является совпадением. Все события вымышлены, и являются следствием разыгравшегося воображения автора. Книга дописана, но будет ещё не раз редактироваться. Так же имена некоторых героев будут изменены. Спите тихие, спите мальчики В необъятных объятиях земли Как же жаль, что вы силы истратили И неузнанными ушли... Каплина Э.А. ****Симак**** За окном шёл дождь, вода падала с неба на землю плотной стеной. На улице пахло свежестью, озоном, и чем-то ещё: еле уловимый запах чего-то давно забытого, не осязаемого, наполнял душу чувствами грусти и тоски. Крупные капли дождя выбивали из листьев барабанную дробь, заодно смывая с них желтоватую пыль. Несильный ветер направлял дождь на стекло, и вода, собираясь в крупные капли, резко скатывалась тонкими струйками на жестяной отлив подоконника. Звук дождя навивал уют и спокойствие. Потрескавшийся асфальт под окнами, заполнился лужами, и какая-то девушка, укрывшись под натянутой на голову курткой, бежала, ловко маневрируя между ними. Должно быть, её кто-то очень ждёт, а может, она просто спешит домой, чтоб скорее укрыться от прохладного летнего дождя. Мокрая кошка, похожая сейчас на выдру, прошмыгнула в дыру подвальной вентиляции блочной “десятиэтажки”. Этот подвал – её дом, там ей хорошо, там эта кошка чувствует себя в безопасности, под защитой. Он сидел перед окном, один, в своей квартире, и наблюдал за медленно скатывающимися по стеклу каплями. Стекло отражало синеватый отсвет включённого монитора за его спиной, на экране которого плясали гномы – новая анимированная заставка создавала иллюзию каких-то перемен вокруг. Компьютер работал круглосуточно, и мерное гудение нескольких кулеров стало привычным, незаметным. Тело его передёрнул озноб, несмотря на то, что в квартире было довольно тепло; видимо, душа его была сейчас там – под дождём и, вновь оказавшись в теле, перенесла с улицы частицы дождевой прохлады. За спиной раздался мелодичный звук – это уведомление, на почту пришло новое письмо. Он удивился, поскольку писать на этот электронный адрес было просто не кому. Почти не кому. Знал этот адрес лишь ограниченный до пяти человек узкий круг его товарищей – это были абсолютно непохожие друг на друга люди, объединяло которых лишь одно – пристрастие к раскопкам. С неохотой оторвавшись от созерцания залитого дождём двора, он подошёл к компьютеру, плюхнулся в привычное кресло, и нажал кнопку “ввод”. Клавиатура отозвалась звонким щелчком, кнопка чуть провалилось под давлением его пальца. Заставка с гномами резко исчезла с экрана, и на её месте появились чёрные буквы: “Здорова, Камрад! Давно не виделись! У меня есть кое-что такое, от чего у тебя на голове, – и не только на ней, – волосы встанут дыбом! Я достал редкую карту. Но не просто карту – а карту, выпущенную в единственном экземпляре; карту небольшого участка “зелёнки”, на котором никогда не было никаких крупномасштабных “БД*”. (
Боевые действия). Ты спросишь: “а на х
#а она сдалась, твоя карта?” Но не торопи события! В этом районе за всё время войны, сражались лишь один раз: два элитных спецотряда – фашики, и Наши. Оба отряда полностью уничтожили друг друга, до последнего бойца. Не знаю, что они не поделили – ведь в этом квадрате нет ничего, кроме леса, поляны и ручья. Может быть, они забили стрелу, чтобы выяснить чьё кун-фу круче? Карта попала в мои руки только вчера, есть инфа, что эта карта скоро пойдёт “по рукам”. Надо ехать, форсировать события. Я решил выезжать завтра с утра, поеду на неделю, с корешем Стэфом – не знаю, помнишь ли ты его или нет. Сам он, после того как доставит меня на точку, вернётся обратно, в Москву. А через неделю снова приедет за мною. Если ты хочешь присоединиться – то отбей “смс” на указанный номер, а то одному по лесу шататься мне как-то не хочется! Если ты согласен присоединиться – тогда встретимся утром, на нашем месте. Поедем вместе, “на Стэфе”, или на твоей “Ниве”, если хош. Буду надеяться, что завтра увидимся. ЗЫ. Смотри прикреплённый файл”. Он сидел перед экраном, не мигающим взглядом, смотрел куда-то сквозь окно монитора, затем открыл прикрепленный к сообщению скан карты, с выделенным красным карандашом ровным кругом. Судя по всему, в его центре и произошли те события, которые так взбудоражили Левинца. “Что ж, – размышлял Симак, – Левинц – поисковик фортовый, и всю добытую информацию по раскопками обычно проверяет очень тщательно и щепетильно. Причин не доверять ему, или сомневаться в серьёзности его намерений, нет. Однако странно всё это, неожиданно, спонтанно. Но, как показывает практика, все спонтанные решения обычно являются самыми продуктивными и удачливыми, яркими. В конце концов, я ничего не теряю! Надо ехать! Решено!” Отбил “смс-ку” Борису: “Еду. В семь на нашей остановке” **** Я и мой друг Борис Левинцилов – поисковики, копатели, называемые некоторыми людьми “Чёрными”. “Чёрным” приличный поисковик себя не назовёт, по негласному кодексу словосочетание “Чёрный копатель” применяется к мародёрам, которые ищут на местах боёв лишь сомнительную материальную выгоду. Люди, не брезгующие цветным ломом, думающие лишь о локальном, – сомнительном, – обогащении, не уважающие свою историю и называются поисковиками “чёрными”, “панками”, “бомжами”, “металлистами”, либо просто “мародёрами”. Такие люди, как правило, при встрече “в поле” довольно агрессивны. Сами себя мы называем в основном по “никам”, различным “кликухам” и “погонялам”, либо просто по именам. Меня зовут Симак, так окрестила меня наша поисковая братва, после того, как у меня в руках разлетелась винтовка системы Симонова, “АВС-36”, предшественница знаменитого карабина “СКС”. Во время Великой Отечественной производство винтовки было поставлено из рук вон плохо, нарушалась технология производства, использовался некачественный металл, сборка производилась не подготовленными людьми – которые сами удивлялись, как созданное их руками оружие ещё и стреляет? Благодаря этому из шедевра стрелкового оружия получился рядовой “винт”, имеющий кучу недостатков. Среди солдат “РККА*” “АВС-36'' слыла капризной, не надёжной “свечёй”. (*Рабоче-крестьянская Красная Армия). Проблема была в том, что наскоро подготовленные солдаты чистили не вовремя, или не чистили вовсе, точный механизм некачественно сработанного на заводе оружия – что и стало причиной частых заеданий и заклиниваний. Эта винтовка, несмотря ни на что, всё равно заняла достойное место среди стрелкового оружия “ВОВ”, и уже после войны, переродившись в “СКС”. В умелых руках “АВС-36'' превращалась в грозное, точное и надёжное оружие. Найденная мною и восстановленная, винтовка была снаряжена положенным ею боеприпасом, калибра 7,62х54, после чего был произведён пробный выстрел – после которого я и стал Симаком. Металл патронника, за то время что “Симка” пролежала в земле, проржавел и ослаб, – нужно было отсыпать пороха из гильзы, чтоб смягчить нагрузку на патронник в момент выстрела, – но уж очень мне хотелось поскорее испытать легендарное оружие, желанный трофей. Осколки не задели жизненно важных органов – мне повезло, при неудачном стечении обстоятельств был неплохой шанс примерить “деревянный бушлат”. Слегка процарапало лицо, заложило уши, да небольшой кусочек стали пронзил левое плечё. Его я тут же извлёк, воспользовавшись народным обезболивающим и противовоспалительным средством, тщательно обработав рану снаружи, и ещё тщательнее – изнутри. Использовать “винт” я хотел для охоты, в планах была небольшая модернизация – установка оптики и ещё кое-какие мелочи. Не сбылось. То, что осталось, я определил в декоративные трофеи, повесив непригодную более для стрельбы винтовку на стене в комнате. Мне -28 лет, “в поле” я вот уже четырнадцать лет. Это немного, есть люди, которые двадцать, а то и тридцать лет занимаются поиском. Да что уж там, сразу после окончания Великой Отечественной войны, по всей стране появились люди, собирающие оружие и обмундирование поверженного врага, имущество наших солдат. Это даёт право отмечать “день Военного Археолога” девятого мая, поскольку всё, что собиралась до этого дня можно считать официальными военными трофеями. Но брали люди лишь то, что лежало сверху – портативных металлоискателей ещё не было. 90% этих людей составляло население ближайших от места боя сел или деревень, в лице, как правило, местных пацанов. Война обескровила, разорила население страны. У людей не было элементарных, необходимых в повседневном быту вещей, таких как обувь, поясные ремни, одежда, столовые приборы, кастрюли и кружки, и прочие необходимые мелочи, без которых жить просто нельзя. Но всего этого добра хватало с избытком, на полях сражений. Много “трофеев” так же сняли плуги тракторов, обрабатывающих колхозные поля. Кроме “трофеев” эти плуги долгое время поднимали, – и продолжают поднимать до сих пор, – на свет огромное количество костей и различных “ВУ*”. (
Взрывное устройство). Частыми в те послевоенные времена были случаи подрыва тракторов. Трактористы, подчас, отказывались работать на полях. Никакие угрозы, награды и премии не могли компенсировать водителям тракторов пережитые чувства, которые они испытывали, обнаружив на своём плуге полусгнившее тело солдата, в рваной и грязной форме, кости и прочие человеческие останки, называемые сегодняшними поисковиками просто – “маслы
“. (*От слова мосол – кость). Не могло поощрение руководителей компенсировать и страх, который испытывал, пожалуй каждый тракторист послевоенной страны, запуская двигатель своего трактора, перед выездом на полевые работы. Страх, схожий с тем, который испытывает разведчик, перед вылазкой в тыл к противнику; который испытывает обычный пехотинец, перед началом боя. В современной армии этот страх называют “мандраж”. Он считается абсолютно нормальным, в условиях боевых действий. Но не в тихой гражданской жизни. От этого “мандража” у нормального человека к тридцати годам волосы на голове покрываются сединой, словно у дряхлого старца. Руководство колхозов тогда пошло на хитрость – водителями сельхоз техники негласно разрешили принимать “допинг”, перед выездом на работы. Кому-то нужно было пахать эти заросшие за тысячу четыреста восемнадцать дней и ночей войны, поля – обескровленной стране нужны были урожаи. Почему же так случилось, что человеческие останки в большом количестве находили именно на полях, близ деревень? Немцы не любили жить в палатках, и обычно занимали деревни. “Ганс” любил использовать стены домов в качестве прикрытия, деревни, как правило, наши предки возводили на высотах – стратегически выгодных, с точки зрения военной тактики, позициях. Предки ставили дома не абы где, а выбирали места обстоятельно: высокое, сухое место, река в пределах ста метров, поле для засева, лес – всё это должно было быть рядом. В общем, в любой деревне было всё, что нужно солдату: крыша над головой, стены вокруг, печь, вода и еда. Выбор предков стал очень выгоден и нашим войскам, вместе с партизанами – нападения на оккупированные немцами селения чаще всего производились из ближайших лесов, в которых можно было перемещаться скрытно для врага. Потому бои часто проходили в деревнях, или на подступах к ним – на пашнях и в ближайших лесах. Частыми были случаи минирования немцами близ лежащих подступов к деревням. Так же были случаи минирования редких полей с посевами – партизаны голодали, минирование приводило к тому, что подорвавшись, раненный партизан требовал медицинского внимания, а так же обеспечения продовольствием, в свою очередь, уже не являясь боевой единицей отряда. Это и стало причиной того, что земля наших полей была хорошо “удобрена” человеческими телами. В те далёкие, послевоенные времена, жизнь русской деревни поменялось во многом: когда горел деревенский дом, в котором проживали дети, то соседи не торопились его тушить – отходили на почтительное расстояние от пожарища, и наблюдали со стороны за полыхающим жилищем. Причина была не в отсутствии у соседей сострадания к чужому горю. Деревенское пацаньё набивало подвалы и закрома своих хат найденными в ближайших лесах трофеями, в которых, как правило, содержалось значительное количество “ВВ*”: пороха, аммонала и “ТОЛ-а**”. (
Взрывчатое вещество /
* Тротил). И это бездействие соседей было обоснованным – полыхающие дома, в большинстве случаев – разлетались в щепу, от взрывов различных боеприпасов, наполняя окружающее пространство тучами осколков и шрапнели. Стоило мне один раз выйти с другом “на поиск”, как я понял – это моё. Мне нравиться сам процесс поиска, который условно можно разделить на четыре части. Часть первая: нужно найти карты, или какую либо информацию о месте боя. Далее нужно искать любое упоминания об этом сражении, литературу, мемуары участников, возможно даже найти тех людей, которые принимали участие в сражении. Вторая часть: сопоставление фактов, изучение и анализ общей информации; информации о личностях командиров, времени года, положения сил на фронтах в период сражения; нанесение на карту плана сражения, различных отметок; привязка карт, для тех, кто пользуется “GPS”. Большую часть работы по поиску нужно проводить, именно работая с картами. Эта часть может занять намного больше времени, чем первая. Часть третья: подготовка необходимого в походе оборудования, многообразие которого зависит от конкретных условий “выхода в поле”. Четвёртая часть – “археологические изыскания”, или поисковые работы, проводимые на месте боёв. Только после выполнения всех этих действий вкупе, можно получить результат. Оказавшись в лесу, один на один с первобытной простотой и естественной гармонией, я чувствую себя свободным от стальных оков обстоятельств. Этим и отличается свободный поисковик от членов официальных поисковых отрядов. Эти члены, выполняют чужую волю, и являются её заложниками, рабами своих руководителей. Ведь они делают не то, чего хотят делать, а то, что им говорят. Такая постановка вопроса меня не устраивает – мне по душе делать то, что я считаю правильным и нужным. Ведь даже если я и ошибусь, – например, с выбором перспективного места для раскопок, на котором могло быть сражение, – то спрашивать кроме как с себя самого мне будет не с кого. Ошибки – это хорошая школа, ведь наступив один раз на грабли, второй раз поневоле будешь смотреть под ноги. Таким образом, и оттачивается поисковое мастерство, которое намного сложнее, чем кажется, на первый взгляд. Выполняя чужие приказы, мы ничему не учимся, а только набираем опыт землероев, этот опыт может пригодиться в жизни разве что при трудоустройстве на кладбище. “МД*”, лопата, проходимая, пусть и недорогая, спартанская по современным меркам машина, и... приключения! Без них мне нечего было бы делать в рядах “СВА**”. (
Метало детектор/
*Свободный военный археолог). “Кротом”, – так называют новичков, тянущих в свой рюкзак любое найденное железо, – я был года два, потом это прошло, само собой; выкинув из дома пол тонны металлического хлама, я понял – настала пора для настоящих находок! И словно под действием магического заклинания, заточенный штык моей лопаты, отшлифованной землёй до блеска, нащупывал под землёй всё новые, и новые находки, которые уже без натяжки можно было назвать трофеями. Жизнь моя многим покажется убогой и пресной, но только не мне и моим товарищам. Тогда я оказался перед выбором: или гнаться всю жизнь за рублём, или посвятить Её делу, которое приносит радость. Погоня за деньгами – это тоже хобби, и чтоб достичь успеха в этой гонке, это хобби должно быть в крови, должно стать призванием, целью и смыслом жизни. Иначе эта погоня превратиться в пустую трату времени, и неизбежно приведёт “рыбака” к “разбитому корыту”. Но для чего вообще людям нужны деньги? Для того – чтоб существовать. Но тогда для чего им нужно много денег? Для того чтобы стать свободными, не зависеть ни от чего, удовлетворить свои желания, подчас навязанные извне, и самим людям вовсе ненужные. Каждый “охотник за рублём”, с помощью большого количества денег, пытается добиться своей цели, у истоков которой одно – Свобода! Некоторые чувствуют себя свободными, садясь на мощный байк, выкручивая ручку газа, и слыша, как в ушах свистит ветер. Некоторые – нажимая на курок дорогого ружья, поймав на мушку более сильное и быстрое, чем сам охотник, существо. Многим для обретения свободы стоит лишь нажать заветную кнопку на корпусе компа, или протёртую кнопку включения на пульте телевизора. Из всех свобод, последняя является самой “зависимой”. ****Маша**** С моей девушкой мы познакомились недавно – чуть больше месяца назад. Ей не нравиться, нет – она решительно против моего увлечения раскопками. Девушку зовут Маша, ей 25 лет, у неё светлые волосы, красивая фигура и мягкий, как бархат, голос и зеленоватые глаза. Мы совершенно не похожи друг на друга, и как мне казалось – не подходим друг к другу. Она умная, красивая, уверенная в себе девушка, которая твёрдо знает, чего хочет добиться от этой жизни. Я – человек с неопределёнными жизненными взглядами, сомнительным хобби, и кучей необычных друзей, которым, как может показаться вначале, уделяю намного больше времени, чем ей. Непонятно, как в её жизни нашлось место для меня. Как-то, накануне нашего знакомства, в квартире у Маши прорвало кран – и вода потекла на этаж ниже, сквозь бетонные плиты пола-потолка. Соседу снизу явно не повезло, ведь потоки воды устремились в его квартиру. Соседом оказался я – в тот момент только приехал с раскопок, провёл почти неделю в палатке, до жути вымотался, вдобавок на пути к дому был остановлен и оштрафован сотрудником “ДПС” за превышение скорости. Зайдя в свою квартиру, запах в которой за время отсутствия стал чужим, сбросил отяжелевшую после длительного похода одежду и пошёл в душ. Душ включать не пришлось – с потолка капала грязная вода; размокшая побелка потрескалась, и свисала рваными клочьями. В ванной стоял отчётливый запах гашения извести. Я был не в духе, весь тот день меня одолевали неприятности, которые наложились на сильную усталость. Потоп в моей квартире стал последней каплей моего терпения – потеряв самообладание, я решил “спустить пар”, и наказать безответственного соседа. Преисполнившись решимостью, я уверенно поднялся на этаж выше, и нажал на кнопку звонка. Напряжённые мышцы чуть свело судорогой, из-за чего в руках появилась небольшая дрожь. Усиленно бьющееся в груди сердце норовило выпрыгнуть из груди. Я услышал шаги за дверью: “Ну всё, сволочь, это твои последние шаги!” – подбадривал я себя. “Вот сейчас, только ты откроешь эту дверь, я без разговоров впечатаю в твой лоб свой кулак!” – Тут я вспомнил лицо своего очень хорошего друга – Виктора Викторовича, отставного военного, – именно он меня учил в драке бить первым, бить в лоб, чтобы противник потерялся, уступая инициативу. При ударе в лоб, в мозгу что-то замыкает, и человек тереться на одну-две секунды: этого вполне достаточно, чтобы нанести ему второй, прицельный удар. Не раз такая тактика выручала из, казалось бы, безвыходных ситуаций, в которых противник обладал явным физическим преимуществом. “Чем больше шкаф – тем больше грохоту от его падения!” – вспомнил я слова того же друга. Перед моими глазами появился образ моего друга, его всегда спокойное, прорезанное серкой морщин, лицо. В этот момент замок двери сухо щёлкнул – эхо этого звука, гулко отразившегося от стен лестничной клетки, вывело меня из тумана раздумий. Дверь открыла девушка. Она смотрела на меня, с каким-то интересом – должно быть так смотрят посетители зоопарка на диковинных животных. В глубине её зеленоватых глаз читалась тень испуга, и растерянности. Смутившись, и мгновенно растеряв весь свой боевой настрой, я отвел взгляд, опустив глаза – и заметил, что девушка была в обтягивающей, местами намокшей, майке, и в закатанных по колени облегающих брюках – от этого я смутился ещё сильнее. Мне стало стыдно за свою не сдержанность. “Пришёл, увалень, девку дубасить! Тоже мне – герой!” – в мыслях высмеивал я себя же. Как говорил мой друг – никогда не торопись делать то, что не успел хорошенько обдумать! Должно быть, со стороны я выглядел очень глупо – совершенно не ожидая, что дверь откроет вот такая девушка, я растерялся, и теперь топтался перед ней с ноги на ногу, не зная, что говорить, и как себя вести. Я поднял глаза – отголоски здравого смысла донесли до моего сознания мысль, что нужно что-то сказать: нельзя просто так молча стоять перед незнакомой девушкой, в дверь которой я только что позвонил. С того момента, как она открыла дверь, прошло уже минут пять – да какие пять?! – прошла уже целая вечность! Да, у неё были зеленоватые глаза, в которых мне захотелось раствориться. Её взгляд притянул, и парализовал меня. Мы так и стояли молча, пока она, наконец, не спросила: -Вы снизу?
– Да; – не своим голосом ответил я, стряхнув с себя оковы оцепенения.
– Течёт, да?
– Ага; – чуть прокашлявшись, я почувствовал, как моё лицо налилось румянцем, в горле пересохло, а на лице непроизвольно растянулась улыбка. Такого со мной ещё никогда не происходило! Она удивлённо посмотрела на меня. Видимо подумав, что я либо пьян, либо обкурен – иначе с чего бы мне улыбаться? – ведь в моей квартире потоп, виновником которого была она!
– Да там не сильно, не волнуйтесь, – попытался я успокоить девушку, – Квартира у меня старая, ремонт – только в планах, так что нечего переживать! Она улыбнулась, и отошла в сторону, уступая мне дорогу. Планировка квартиры была такой же, как у меня – и я уверенно прошёл по мокрому полу в ванну. Издавая неприятное шипение и извергая пар, вода тонкими струйками вытекала из-под гайки “американки*”, прикрученной к счётчику горячей воды – я “прошёл” по трубе в туалет и перекрыл горячий кран. (*Гаечное соединение труб, сгон). По новым металлопластиковым трубам и новым же шаровым кранам было видно, что их недавно поменяли. Видимо сантехники перетянули гайку, которая соединяла счётчик с трубой, и которая в свою очередь пережала резиновую прокладку меду ними. Да, пожалуй, на сантехника эта девушка тоже произвела впечатление, иначе как ещё можно объяснить его чрезмерное усилие при затягивании этой злосчастной гайки? Оглянувшись, я увидел хозяйку квартиры, которая оказалась неожиданно близко: она стояла прямо за моей спиной, и наклонилась вперёд так, чтобы из-за моего плеча видеть то, что вижу я. Получился конфуз – её лицо оказалось прямо за моим плечом, и неловко повернувшись, я чуть задел её носик своим “хоботом”. Она отпрянула, и тут же рассмеялась – ситуация получилась довольно комичной, – невольно, рассмеялся и я. “Пожалуй, я бы тоже перетянул эту гайку!” – подумалось мне. Может быть, сантехник схалтурил с умыслом – он специально передавил прокладку, с целью вернуться, откликнуться на звонок отчаявшейся девушки и прискакать к ней рыцарем на белом коне. Но видимо он не рассчитал силу, и давление воды в трубах оказалось сильнее его желания встречи – вода просочилась к не вовремя приехавшему соседу снизу, который не упустил возможности стать избавителем прекрасной девушки от внезапного потопа. Я вновь повернулся к стояку, и без усилия перекрыл новенький, блестящий цинком, кран. В ванной стало тихо, шипение прекратилось.
– Всё? – удивлённо спросила стоявшая за спиной девушка.
– Если вы – человек закалённый, и любите принимать ванны с ледяной водой – тогда всё!
– Нет, я люблю горячую ванну, с пеной – могу лежать в ней, пока не остынет вода!
– Интересно! Чтобы ванна остыла – должен пройти как минимум час! “Вам не скучно одной проводить столько времени? Мне кажется, нам вдвоём было бы интересней!” – хотелось добавить мне. Местоимение “вы” в нашем разговоре выполняло условную функцию, обозначающую некие не пересечённые границы между нами.
– Я слушаю музыку через наушники, или читаю! – с улыбкой ответила она на незаданный вопрос. “Я тоже люблю слушать плеер в ванне! Давай как-нибудь попробуем это сделать вместе!” – хотелось сказать мне, но это условное “вы” не давало мне права переходить границу приличия, и сказал я другое: -Тогда нужно будет поменять прокладку – не могу же я оставить вас без горячей ванны! Недавно трубы поменяли? – участливо поинтересовался я.
– Да, недели две назад; – с готовностью ответила она.
– Мастер телефон оставил? – я продолжил допрос.
– Оставил, я уже собиралась ему звонить; – ответила она, своим мягким, похожим на мурлыканье кошки, голосом.
– Мастер молодой? – как бы между делом, спросил я.
– Как вы, наверное; – сказала она, поддержав разговор в стиле “вопрос-ответ”. Похоже, моя теория о “рыцаре-сантехнике” подтверждалась.
– Я уже не так молод, как вам кажется! Мне не хотелось выглядеть перед ней сопляком, молокососом, намерения которого ветрены, сумбурны.
– Да, наверно на пенсию скоро? – в её зеленоватых глазах появились озорные огоньки, – А с виду не скажешь!
– О пенсии говорить ещё рано, а вообще в чём-то молодым ещё фору дам! – ухватился я за ниточку юмора.
– Интересно в чем же? – она выжидающе смотрела на меня, чуть улыбаясь одними уголками губ.
– У меня трубы не текут! – спокойно ответил я. Мы рассмеялись.
– Я пойду, “сплаваю” домой, инструменты нужны, и прокладку надо новую вырезать! – сказал я всё ещё улыбающейся девушке.
– Вы только возвращайтесь, а то я буду скучать одна! – с улыбкой сказала она.
– А как же муж? – излишне наигранно удивился я, вложив в распространённый при знакомстве вопрос еле уловимые нотки иронии. Как-то непроизвольно мой взгляд упал на пальцы её рук – кольца не было. Маша поймала мой взгляд – её зеленоватые глаза блеснули озорными искорками: -Не замужем.
– Это хорошо! – тут же, по инерции, ответил я.
– Что именно? – чуть улыбнувшись, спросила она.
– Ну, красивая девушка, свободная от уз брака – это же просто прекрасно! Особенно если учесть то, что мы с вами соседи! Она рассмеялась, шутливо толкнула меня в плечо своей ручкой: -Я рада, что у меня такой шустрый и весёлый сосед! Я пулей слетал за инструментом – все настоящие поисковики, привыкшие полагаться лишь на свои силы – универсалы, умеют всё. И, как правило, хранят в своих домах множество различного инструмента, рассчитанного на все случаи жизни. Я схватил серебристый ключ “шведик” из ящика с инструментом, ножницы, изрезанный кругляшами кусок автомобильной камеры, который был припасён как раз для подобного случая – “на прокладки”. Дверь была открыта, и к своей соседке я зашёл без звонка. Начал крутить гайки, и внутренним чувством ощутил на себе её взгляд. Я обернулся. Она внимательно смотрела на меня.
– Вы не сантехник, случайно? – улыбнувшись, спросила она, – У вас это так ловко получается!
– К сожалению, нет, а что, так похож? – спросил я, вновь вернувшись к своей трубе.
– Похож, вообще-то, только мата не слышно и перегаром не пахнет! Я вспомнил, что только с поля, лицо заросло недельной щетиной и покрылось слоем земляной пыли – ведь я так и не дошёл до душа! И про себя удивился, как эта симпатичная девушка впустила меня, такого “Бармалея”, в свой дом.
– Это можно легко поправить – я про перегар! – с улыбкой заметил я, – Если вы, конечно, не против!
– Не против, вы вино пьёте? Или вы истинный сантехник, и пьёте только чистый спирт, и занюхиваете трубами?
– Да, вина я с удовольствием с вами выпью. Кстати, не пора ли нам перейти на “Ты”?
– А не рановато? – с лукавой улыбкой спросила она. – Ведь мы ещё не пили на брудершафт!
– Это мы сейчас быстро поправим, так что давай переходить на “ты”, в кредит, так сказать! В этот момент я докрутил гайку, и прошёл в туалет, к крану, идущему от стояка. Открыл его – вода пшикнула, создавая давление и заполняя опустевшую трубу. – Течёт? – спросил я через дверь у оставшейся в ванной девушки.
– Нет, всё в порядке! Я и не сомневалась, что у тебя всё получиться; – чуть тише добавила она. Она пригласила меня на кухню, за стеклянный стол. Принесла из комнаты бутылку красного вина, которое оказалось просто чудесным на вкус.
– Маша! – проявила инициативу девушка.
– Сим...Андрей! – оговорился я, ибо за последнее время знакомился исключительно с поисковиками, и при знакомстве с новыми людьми, привык называть себя Симаком. Произнесённое мною имя “Андрей” показалось мне чужим, принадлежащим другому, незнакомому мне человеку. Оно было бездушным, простым, – бессмысленным набором букв, ни с чем не ассоциирующимся, не отождествлённым. Сколько времени прошло с тех пор, когда меня называли моим настоящим именем?! А настоящим ли?
– Что ещё за “Сим...”? – удивлённо вскинула вверх тонкие брови девушка.
– Оговорился, “Сим-ак” – это мой ник, в сети; – соврал я.
– Значит, Андрей-Симак, ты геймер, или блоггер, а может хакер? – Маша подставила руку под узкий подбородок, пристально разглядывая моё лицо. – По пыли, на твоём лице, этого не скажешь! А может у тебя какой-нибудь супер новый домашний кинотеатр, типа “10-D”? И ты пришёл ко мне сразу после просмотра какого-нибудь остросюжетного боевика? Я рассмеялся, шутками и прибаутками переводя разговор в другое русло. Она была права – моя внешность явно не соответствовала внешности человека, много времени проводящего за компьютером. Рука механически потянулась к лицу, и грубая, с мозолями кожа ощутила колючий ворс недельной щетины. В довесок моё лицо покрывал слой въевшейся в поры пыли, который выражался отсутствием чувствительности к раздражающим факторам окружающего меня мира. Казалось, будто в моё лицо вросла резиновая маска.
– Я умоюсь? – спросил я, почувствовав себя совершенно неловко. Маша безразлично кивнула в сторону ванной, предоставив мне возможность смыть со своего лица лесной макияж. Хорошо, что в лесу я всё же умылся, смыв основной слой пыли – но холодной, речной водой, без мыла, не смоешь въевшуюся в поры, и пропитавшуюся потом, и спреями от комаров, пыль. Умывшись с душистым мылом, я придирчиво оглядел своё преобразившееся лицо через зеркало. Мешки под глазами и недельная щетина свидетельствовали о сильной усталости, которую я должен был сейчас испытывать. Но с Машей я обо всём забыл, забыл о поплывшем потолке в своей ванной, забыл о не разобранном рюкзаке, таком же пыльном, как и я сам. Забыл об усталости, и подкашивающихся ногах, о предвкушении горячего душа и мягкой кровати, заблаговременно застеленной чистым, пахнущим свежестью, бельём. Забыл обо всём, что должно было меня сейчас тревожить. Ещё раз посмотрел на себя в зеркало, вернулся на кухню, где обнаружил на столе наполненные вином бокалы. Маша доброжелательно улыбалась.
– Может, – неуверенно процедил я, – мне сходить домой, помыться? А то видок у меня... Она усмехнулась: -Садись лучше! Помыться успеешь! Давай лучше выпьем с тобой, Андрей, за наше знакомство! Я сел, огляделся вокруг. Кухня у Маши сияла чистотой – она была хорошей хозяйкой. Мы долго сидели, много шутили. В жизни редко случается встретить человека, с которым можно легко разговаривать на любые темы, а ещё реже – встретить в лице этого человека девушку. С Машей не приходилось думать, о чём говорить дальше, исчерпав очередную тему. Разговор тёк искрящимся на солнце горным ручьём, звонко переливающимся среди словесных камней её бархатным голосом. Время пролетело мгновенно – за окном уже было темно, вино кончилось, и мы решили идти за второй бутылкой в ночной магазин. Вышли за дверь, она закрывала ключом замок своей квартиры, продолжая рассказывать какую-то забавную историю про свою подругу. Мы вышли в подъезд, который сразу же наполнился её весёлым смехом. По дороге к магазину нам не встретилось ни одного человека – это было странно, ведь в нашем районе в это время людей на улице больше, чем днём! Казалось, что город подарил двум молодым людям этот вечер, все свои улицы, все свои фонари, которые сейчас работали только для двоих – город подарил им себя, отдав всё, что имел. Мы шли по пустынной, жёлтой в свете фонарей, улице. Из одного кармана моей куртки торчало стеклянное горлышко тёмной, запечатанной бутылки; из другого – сложенные одноразовые стаканчики. Маша вновь мне что-то рассказывала – казалось, что это девушка приехала с необитаемого острова, на котором не было ни одной живой души, и ей было просто не с кем поделиться пережитыми чувствами. Будто бы долгое время она держала эти слова в своей душе, и сейчас, она выпускала на волю заточённые в душе эмоции, чувства и переживания. Тишину ночного города нарушил звук надсадно работающего двигателя, шуршащих по асфальту щёток и шелест водяных струй: озаряя спящие у обочин машины жёлтыми вспышками света, ехала поливальная машина. Маша завизжала – её весёлый, бесшабашный крик поглотил нарастающий звук приближающейся спецтехники. Она буквально запрыгнула на меня, пытаясь спрятаться за моей спиной от надвигающейся опасности. Машина поравнялась с нами, и нас обоих обдало холодными струями технической воды. Мы смеялись, нам было хорошо. Обняв её за талию, я развернулся вместе с ней под этими холодными, и такими тёплыми брызгами, будто бы старался сделать так, чтобы на наших одеждах не осталось ни одного сухого места. Машина проехала дальше, её шум постепенно стихал. Я смотрел на её довольное, улыбающееся лицо, покрытое маленькими капельками воды. Мы приблизились друг к другу, окружающий нас мир перестал существовать – мы перешли в другое измерение, где не было посторонних звуков, тревог, чужих правил, глупых мыслей, и прочих оков, мешающих делать то, что хочется. Мы абстрагировались от реальности, от города, от всего – и сейчас мы были в своём мире, в котором нет места больше никому. Город не прощает пренебреженья к себе – тишину пронзил едкий звук милицейской сирены, который прозвучал как раз в тот момент, когда её губы были настолько близки, что я почувствовал тепло, которое они излучают. Маша стала серьёзной, попыталась высвободиться из моих объятий, и я разжал обхватившие её горячее тело руки. Она чуть отстранилась от меня, казалось, будто бы погрузившись в какие-то свои тревожные мысли. Машина полиции проехала мимо.
– Падла! – прошипел я в след удаляющемуся патрулю.
– Не ругайся – тебе не идёт! – сказала Маша.
– Ты только подумай, есть же такие сволочи! – возмущение переполняло меня. – Видит же, что нам хорошо, зачем всё портить?! Я бы ему эту “СГУ*” в задницу затолкал бы! (*Сигнальная громкоговорящая установка). Хотелось поднять какой-нибудь камень, и бросить в след удаляющейся машине. Всегда найдётся тот человек, который, ввиду своих собственных неудач, потянет за собой на своё дно других людей – тех, кому живётся лучше. Машинально разглядывая мокрый асфальт под ногами, в поисках пресловутого камня, я и не заметил, как Маша отдалилась, продолжив наш путь в одиночестве. Я догнал девушку: -Маш, ты чего? – спросил я, испугавшись, что сказка, в которой я оказался, закончилась. Она посмотрела на меня, чуть улыбнулась: -Нет, Андрей, всё нормально. Только рано, понимаешь, слишком рано!
– А чего ждать? – спросил я.
– Нельзя так сразу. Нужно вначале присмотреться друг к другу.
– А чего присматриваться? Вот он я, такой, какой есть! А тебя я достаточно рассмотрел! Она иронично усмехнулась.
– Достаточно для чего? Для одной ночи?
– Я не из тех...
– А из “каких” ты? – с вызовом спросила она. – Что, если бы я поддалась своей симпатии к тебе, и передала бы тебе инициативу, то кем бы я стала в твоих глазах завтра утором? Шлюхой? Или просто бл*#ю?
– Маша, не надо так со мной! Я чувствую...
– Андрей, как не надо? Я может, что-то не так говорю? Ты уж прости, но я всегда говорю то, что думаю! Я даже не знаю, кто ты – Андрей или Симак! А ты говоришь мне о каких-то чувствах? Какое-то время мы шли молча. Окутанный тяжёлыми мыслями, я слушал лёгкое цоканье её каблуков.
– Не успели познакомиться, а уже ссоримся! – наконец, нарушил я повисшую между нами тишину. Она усмехнулась: -Ты меня обманываешь, Андрей. Пока ты не начнешь мне говорить правду, ни о каких чувствах и речи быть не может! – категорично сказала Маша. – Скажи мне, чего ты боишься?
– Я боюсь красивых девушек, таких, как ты!
– Я серьёзно! Андрей, если ты боишься рассказать мне правду из-за того, что думаешь, что узнав её, я изменю своё мнение о тебе – то зря. Если ты сидел в тюрьме, или у тебя не очень престижная работа, которой ты стесняешься, или у тебя вообще нет работы – то ты так и скажи, я не терплю подобных недомолвок! Для меня горькая правда, слаще любой лжи!
– Я занимаюсь... историей, поиском потерянных много лет назад вещей. Я – поисковик. Нас ещё называют “Чёрными копателями” – но так нас называют лишь люди недалёкие. Я занимаюсь раскопками, преимущественно раскопками по Великой Отечественной войне. Бывает, выхожу на подъём железа по старине.
– “Подъём железа”? Так это сейчас называется?
– На раскопки, на поиск – называть это можно как угодно – суть от этого не меняется. Работа у меня есть. Свой магазин по продаже спецодежды. Сразу не хотел тебе об этом говорить – когда ты говоришь людям, что у тебя свой магазин – то первое чувство, которое охватывает людей – это чувство неприязни – поскольку большинство людей думает, что ты хвастаешься и кичишься этим, пытаясь поставить себя выше других. Поэтому, в разговорах я стараюсь обходить эту тему – и на прямой вопрос о трудоустройстве всем говорю, что я работаю продавцом в этом самом магазине. У людей возникает чувство равенства, или превосходства, и они более раскованны в разговоре со мною. Я боялся, что ты примешь меня за хвастуна – потому и не сказал тебе о своём не большом бизнесе. Но, к слову, доход от магазина небольшой – немногим больше трёх сложенных воедино зарплат простого продавца. Мы вновь молчали. Казалось, что дорога, по которой мы идём – бесконечна, и идти мы будем вечно. Но, вопреки ожиданиям человека, приготовившегося к вечной прогулке с красивой девушкой, перед нами неожиданно вырос довольно большой бетонный мост. Маша свернула в сторону – и я последовал за ней. Наш путь не был бесцельным, Маша выбрала эту дорогу, и мы шли по ней целенаправленно: перед нами, словно мираж, появился красивый парк, с короткими фонарными столбами, фонари на которых были оформлены в классическом стиле. Тусклые лампы ненавязчиво освещали коротко стриженый газон, мягким ковром застеливший пространство между выложенных камнем дорожек. Аккуратные деревянные скамеечки, урны, красивые цветочные клумбы, чистота и безлюдность делали это место поистине сказочным. Впереди виднелся маленький, горбатый мостик, перекинутый через овраг, или русло небольшого ручья. Слышалось щебетание каких-то птиц – у меня, как у завсегдатая леса, это щебетание сразу вызвало сомнение и настороженность: птицы по ночам не поют. Но здесь они пели. Перейдя через мостик, под которым действительно с лёгким журчаньем бежал небольшой ручеек, мы оказались перед фонтаном, который был отключён на ночь, и сейчас спал. Мы сели на скамейку, рядом с фонтаном.
– Красиво! – сказал я.
– Я тут часто гуляю! – сказала девушка, устремившая взгляд в какие-то неведомые миры. – Тут так хорошо, тихо и спокойно!
– Мне кажется, днём здесь должно быть многолюдно! – предположил я.
– Днём я тут не бываю. Знаешь, Андрей, бывает ложишься спать, и вроде и день у тебя был трудный, и время уже позднее – а сон всё не идёт. Кажется, что в мире происходит что-то... масштабное, глобальное, в чём ты обязательно должен участвовать! И тогда, как не пытайся, а до утра ты не уснёшь. Тогда я и прихожу в этот парк.
– Бывает такое... я обычно сажусь в машину, и катаюсь всю ночь по городу. Никого не подвожу, просто езжу, рассекая светом фар ночную мглу. У меня есть одно место, которое тебе бы очень понравилось, мне бы хотелось свозить тебя туда! – сказал я.
– Я не против! – ответила она.
– А тебе не страшно тут одной? Ночной город опасен и непредсказуем.
– Чего мне боятся? – вопросом на вопрос ответила она.
– Ну мало ли, пьянь какая приставать начнёт!
– Нет, тут тихо. Вон видишь – дома стоят? Я посмотрел на возвышающиеся над деревьями дома с тёмными квадратами окон. Это “элитный район” нашего города, и скорее всего, Маша права. Если в этом парке кто-то начнёт горланить пьяные песни – то этого человека быстро заберут люди в погонах. Видимо, этот район усиленно патрулируется – этим можно объяснить и неожиданное появление полицейской машины, которую мы встретили на пути сюда.
– Там живут довольно состоятельные люди, пьяни тут даже днём нет, – продолжила Маша, – Их сюда просто не пускают.
– Хорошо, что в нашем городе есть такое место!
– В этом районе живёт преимущественно привилегированная администрация. Я когда квартиру искала, приглядывалась к этому месту – но цены на квадратные метры тут вдвое, а то и втрое больше, чем в остальной части города! Пришлось покупать квартиру в нашем доме, и становиться твоей соседкой! – уже весело добавила она.
– Я надеюсь, ты не очень сожалеешь об этом!
– Я даже рада. С сегодняшнего дня! – загадочно улыбнулась Маша. Я тоже улыбнулся, мне было приятно, что рядом со мною такая необычная, красивая девушка, со своими обоснованными принципами, которых она придерживается, и которые мы с ней чуть не разрушили, около часа назад.
– Мне так хорошо... с тобой! – сказала она. – Извини, что накричала на тебя. Ты бы мог мне сразу сказать, что ты занимаешься раскопками – ведь здесь нет ничего такого, чего можно было бы стесняться. Наоборот, мне очень интересно узнать о том, как это происходит. Твоя жизнь наверняка наполнена приключениями, азартом, наверняка ты встречаешься с интересными людьми... а я такая дура, рассказывала тебе свои дурацкие истории про подруг, про работу. – Маш, никакая ты не дура! И истории у тебя очень интересные! Ты очень интересно рассказывала, и я с удовольствием тебя слушал! Ты только не думай, что жизнь поисковика наполнена адреналином и разнообразием! Поисковик имеет два состояния: он или работает с картами, или копает – оба состояния можно охарактеризовать как рутина. Интересного тут особо ничего нет. Ну бывают, конечно, всякие забавные “форс мажоры”, но это больше исключение, чем правило!
– Давай выпьем? – предложила она, шутливо снизив голос настолько, что со стороны могло показаться, что рядом со мною не приличная, чистая девушка, а грязная и спитая алкоголичка. Мы смеялись, пили вино, смотрели на ясно проступившие в тёмном небе звёзды, которые виднелись, несмотря на засветку городской иллюминации, и совершенно не следили за медленно текущим временем. Мне было хорошо, я вновь оказался в той сказке, из которой час назад меня вырвал бесцеремонный и хамский сигнал “СГУ” патрульной машины. Город вновь благоволил нашему уединению, и никакие проявления его жителей не мешали нам радоваться, и быть наедине друг с другом. Мы снова были вместе – мы снова были одни. **** Ты красива словно взмах Волшебной палочки в руках Незнакомки из забытого мною сна... Сплин **** Мы сидели на скамеечке в этом прекрасном месте до самого рассвета. Безлюдные улицы города постепенно осветлились жёлтыми лучами восходящего солнца, кроме нас никого не было, и мы не спеша брели по направлению к нашему спящему дому. Слабый, тёплый ветер чуть шелестел зелёными, сочными листьями, растущими на ветвях деревьев, кустах. Утренняя роса, раскрасившая причудливыми узорами коротко стриженые газоны, отблескивала от жёлтых лучей, – казалось, что вместо газонов улицы застелены гигантскими коврами, с вмонтированными диодными лампочками. Вот уже показалась жёлтая шапка нашего дома, торчащая из-за стволов разлапистых деревьев, которые словно немые стражники охраняют его. Сказка кончалась, и я непроизвольно сбавил шаг, стараясь растянуть последние минуты этой уходящей ночи. Мы зашли в подъезд, поднялись на её этаж – настало время для прощания.
– Может, зайдёшь, на чай? – неуверенно спросил я, не ожидая услышать в ответ утвердительного ответа.
– Уже поздно... – она рассмеялась, тут же поправив себя: – Точнее рано – уже утро, и я хочу спать! Тебе тоже нужно выспаться – ведь ты вчера вернулся из долгого похода, потом ремонтировал трубы в моей квартире, потом всю ночь мы с тобой обмеряли шагами улицы нашего замечательного города, пили вино. Я удивлена, как ты ещё стоишь на ногах?!
– Не хочешь?
– Не могу! Я же тебе говорила, что я не из тех девушек, не из тех, кого ты, может быть, хочешь во мне увидеть в этот момент! Не торопи события, Андрей!
– Ладно, как скажешь. Я просто боюсь тебя отпускать, боюсь, что с потолка в моей ванной больше никогда не потечёт вода, и у меня не будет повода зайти к тебе!
– Заходи без повода – я всегда тебе рада! И никуда я не денусь, так что не терзай себя лишними переживаниями, и иди спать! Она была права – я действительно еле стоял на ногах, и только сейчас почувствовал усталость, тяжёлой ношей свалившуюся на мои плечи, наполнившую свинцом мои мышцы, песком – глаза. Мы попрощались, и молча, словно вымотанные после тяжёлого кросса спортсмены, разошлись по своим квартирам. Оказавшись дома, я вновь почувствовал запах размокшей побелки, пыли, еле уловимый оттенок никотинового смрада, – когда-то у меня собирались друзья, любившие подымить на кухне; – и ещё я почувствовал запах пекущихся в раскалённом масле блинов – соседи просыпались, дом потихоньку оживал еле уловимыми запахами, звуками. Я услышал негромкий стук – звук донёсся сверху: наверное, она сбросила непослушный сапог, который стукнул каблуком о мой потолок. При мысли о том, что Маша рядом, за двадцатисантиметровой бетонной плитой, которая нас отделяет – на душе стало тепло, и спокойно. Бросив быстрый взгляд на не распакованный после полевого выхода рюкзак, я прошёл в ванну, не глядя на потолок, выкрутил до упора оба крана смесителя, и встал под острые, – словно иглы для шитья, – струи горячего душа. Смыв с себя естественный лесной камуфляж, – в виде серой пыли, которая грязными струями устремилась в слив, – я прошлёпал босыми ногами к кровати, и без сил рухнул на необычайно мягкую, – после наломанного лапника, и спального мешка с продавленной ватой, – кровать. Казалось, что эта кровать, – перед выходом в поле застеленная чистым бельём, – эта кровать является чем-то внеземным, нереальным, иллюзией, сном. Я провалился в мягкую кровать без сил, белый сплошной туман небытия, словно облако, затянул мои веки.
– Эй, Симак, хорош дрыхнуть! – злой голос послышался сквозь нависшую пелену сна, отделяющую явь от небытия. Послышалась матерная ругань – злой, сиплый, и совершенно незнакомый голос, владелец которого был чем-то недоволен, ругался, и как я понял – ругался именно на меня. Сил разлепить склеившиеся клеем усталости веки не было.
– Вставай, крот, я тебе говорю! – после этих слов, которые были сказаны несколькими тонами выше предыдущих, я почувствовал сильный тычок жесткого ботинка в свой бок. Сильная боль электрическими разрядами прошила моё тело, каким-то неведомым образом мне удалось всё же открыть глаза, и я увидел перед собою лицо незнакомого мужика, глаза которого были налиты кровью.
– Если сейчас же не встанешь, то я тебя распишу “под жмура”, падла! В его руке блеснул наточенным остриём нож, он замахивался, и вонзал его лезвие в моё тело. Его глаза гипнотическим огнём прожигали меня, парализовали тело, которое уже саднило миллионами ран. Хотелось, несмотря на нестерпимую боль, подняться, вскочить, найти, нащупать какой-нибудь предмет, который можно было бы использовать в качестве оружия, и разделаться с нападавшим. Но как назло тело перестало мне подчиняться, и даже спрессованный в тяжёлый стон крик боли, застывшей где-то внутри меня, не мог вырваться на свободу. За спиной моего палача, вновь и вновь вздымающего руку с зажатым в ней ножом, лезвие которого было окровавлено, я увидел Машу. Она смотрела на меня грустными, наполненными болью, глазами, и вздрагивала каждый раз, когда “палач” вонзал лезвие в моё бесчувственное тело. В какой-то момент бесноватый мужик то ли почувствовал, что за его спиной кто-то есть, то ли он уже понял, что от меня осталась лишь груда мяса, и потерял ко мне интерес. Он обернулся, повернул своё забрызганное моей кровью лицо, к ней. Поднял руку – даже рукав камуфлированной куртки, в которую он был облачён, пропитала кровь. Я попытался, преодолевая боль, подняться, что-то крикнуть – но все события, которые разворачивались передо мною, подёрнулись белой пеленой, сквозь которую уже с трудом можно было различить Машу, и надвигающуюся на не опасность. Боль ушла, стала далёкой, чужой. В последний момент я увидел, как перед Машей выросла рослая фигура человека без лица, в форме советского солдата, к груди он прижимал безошибочно угадывающуюся даже сквозь налипший на глаза туман, винтовку “Мосина”. Он загородил Машу – и я был уверен в том, что он защитил её. В этот момент силуэты людей растворились, в ставшем похожим на молоко тумане. Я проснулся. Ощупал своё тело – ран, конечно, не было, мне приснился страшный, дурацкий сон.
– Е*#ть-копать, надо ж было такому присниться!? – огляделся: меня окружали привычные, излучающие мирную уверенность в завтрашнем дне, вещи. Походный рюкзак стоял посередине комнаты. Пыльная, камуфлированная куртка валялась на полу. Лицо этого мясника из сна, – который вначале пытался меня разбудить, а потом принялся вонзать в меня свой нож, – стояло перед глазами, во всех деталях. Чёрные брови, согнутые злыми дугами; смолянистые, коротко стриженые волосы, морщинистое лицо, покрытое недельной щетиной, прожигающие глаза, в которых нет ничего кроме злости, и ненависти. “Кто этот человек? Почему так чётко отпечаталось его лицо в моей памяти? Почему он так сильно ненавидел меня?” – думал я, нанося на лицо пену для бритья перед зеркалом в ванной комнате. Умывшись, я пошёл на кухню, поставил чайник, наполненный свежей водой на синий газовый цветок, открыл холодильник – пусто. Открыл морозильную камеру: о счастье, тут есть пицца, и пол пачки пельменей! Заложил пиццу в “СВЧ” печь, дождался условного сигнала печи о завершении процесса приготовления, сигнал совпал со свистом чайника, которой в свою очередь сообщал мне, что вода вскипячена. Залил в чашку крутой кипяток, который тут же окрасился цветом сублимированного кофе; разделил трёх лучевой звездой эмблемы “Мерседес” свою подогретую до состояния полуготовности пиццу. Скупой завтрак, в три часа дня, был далёк от моих представлений о полноценном приёме пищи, но в полнее неплох для того, чтобы утолить обострившийся от запаха запеченной пиццы, голод. Поев, и взбодрившись чашкой горьковатого кофе, я направился к оставленному вчера в комнате “кузову”. Принялся разбирать свои находки: полусгнивший, но ещё имеющий очертания боевого оружия автомат “МР-40”, который я хотел определить в декоративные трофеи. Этот автомат можно будет восстановить. Разуметься, это уже не будет боевой оружие – скорее макет, реплика, в которой будут присутствовать оригинальные детали, восстановленные. Обычно, если сталь проедена ржавчиной, я обрабатываю такие проблемные места специальной кислотой, и запаиваю оловом в своём гараже, с помощью паяльной лампы и деревянной лопатки. Затем тщательно зачищаю все неровности, прорисовываю оригинальные клейма, обрабатываю металл специальным раствором, после чего он окрашивается износоустойчивой краской. Затем такой автомат, механизмы которого промазаны оружейным маслом, и в большинстве случаев имеют должную подвижность, я продаю или дарю друзьям и знакомым. В подвале моего гаража накопился целый склад подобного оружия: приблизительно единиц двадцать стволов. Сейчас моя задача – очистить автомат от грязи, отмочить его в кефире, “Кола-Коле”, или в коктейле “Яга”. Последний, является более агрессивным, по отношению к металлам, и если железо сильно проржавело, то окунать в “Ягу” такое железо не следует: может раствориться. Ещё у меня есть граната “Ф-1”, со стандартным запалом. Её нужно деактивировать: высверлить с боку сантиметровую дырку, извлечь “ТОЛ”, и обезвредить взрыватель. После чего, нужно подобрать соответствующее по размеру кольцо, почистить взрыватель, покрыть его цинковой краской; затем почистить осколочно-боевую часть, после чего покрыть её износоустойчивой, зелёной краской. Сувенир готов. Ещё нашёл фашистскую машинку, для закрутки сигарет, состояние – очень даже крепкая, почти на окислена. Рельеф узора на повреждён, в принципе с виду – как новая. Только ткань механизма скручивания слегка подряхлела – надо заменить; а вообще сам механизм работает. Когда находишь подобные вещи, непроизвольно задумываешься о разнице между двух армий: у советского бойца, вместо машинки для самокруток, были пальцы. Так же эти самые пальцы заменяли ему многие другие хитрые, немецкие приспособления. Как например, некоторые солдаты вермахта прихватывали с собой из дома на “Восточный фронт” специальные совочки, для сбора ягод. Проводишь таким совочком по кусту – и в специальное углубления скатываются все ягоды, которые ты смог захватить плоскостью приспособления. Такие совочки были сделаны для того, чтобы десять раз не переносить руку от ягоды, к корзине. В этом все немцы: такой подход у них был, да и остался, абсолютно ко всему. Удивляет эта колоссальная разница уровней бытового развития. Кроме всего вышеперечисленного, мне удалось найти снаряжённый противогазный пенал. Почему я его взял? Да потому что обычно эти пеналы находятся в плачевном состоянии: тонкая сталь, защищённая лишь слоем краски, очень плохо переносит агрессивную среду, в которой находка пребывает около семидесяти лет. А тут, отрытый в песке пенал почти не имеет следов коррозии; резина, из которой сделан противогаз, хуже перенесла долгое заточение – местами противогаз покрылся маленькими трещинами. Ещё одна находка: мне посчастливилось найти, и стать обладателем необычной вещи: самодельной пепельницы. Эта пепельница сделана из донца снарядной немецкой гильзы, и мастерски гравирована причудливыми завитушками узоров. Вверху запального колодца есть небольшая, самодельная свинчивающаяся крышечка, в которую должен был вставляться фитиль. Промыв пепельницу под струями тёплой воды, я поднёс её ближе к лампе, и ещё раз залюбовался отчищенными, заблестевшими узорами. Универсальная, самодельная, горелка-пепельница, сделанная с душой чьими-то умелыми руками. Чьими? На этот вопрос никто не в силах ответить – ведь эта антуражная вещь не имеет подписи мастера. Материал, из которого сделана пепельница – медная немецкая гильза, от крупнокалиберного снаряда, найденная в Нашем окопе. На это ни о чём не говорит. Ведь её мог сделать и немец и Наш, а потом она могла попасть в качестве трофея противнику. Есть легенда, по которой по окончании войны, когда боевые действия велись уже на территории Германии, в качестве трофея у поверженного врага был захвачен потускневший, весь в маленьких вмятинах, в запаянных пулевых дырах, самовар. Самовар был испещрен русскими, и немецкими буквами, датами. Некоторые надписи были нацарапаны острыми предметами, некоторые – аккуратно выбиты каким-нибудь гвоздиком, керном. Были и набитые немецким шрифтом – аккуратными печатными буковками: в немецких полках или дивизиях имелись специальные наборные шрифты для изготовления маркировок, нанесения клейм. Другие надписи были выведены размашистыми кривыми буквами, как будто писал пьяный. Некоторые были ругательными – русские ругались на немцев, немцы – на Наших. Судя по этим надписям, по датам, в течение войны, самовар поменял своих владельцев двенадцать раз. Каждый из новых владельцев трофея считал своим долгом нацарапать на толстой, листовой латуни дату, и какую-нибудь приписку. Такой вот несчастливый трофей, который приносил всем своим владельцем только гибель. Как гласит легенда, самовар, по приказу какого-то особо суеверного командира, вместо углей был набит тротилом, после чего торжественно подорван сапёрами. Неожиданный звонок в дверь вывел меня из раздумий. “Кто это?” – задал себе я единственный возможный вопрос – ведь ко мне просто некому было звонить! Друзей, некогда любивших покурить на моей кухне, я давно прогнал – они на моих глазах начали превращать мой дом в блатхату, с проститутками, водкой, наркотиками. Звонок вновь прозвенел, но уже нетерпеливо – несколько раз подряд. Я, наконец, положил пепельницу на раковину, и направился к двери. Выхватив по пути из лежавшей на тумбочке в прихожей, кобуры травматический пистолет, завёл вооружённую руку за спину, левой рукой провернул ключ, чуть резко толкнул дверь от себя. На пороге стояла она. Её большие, ясные глаза с искорками в глубине с интересом разглядывали меня. Увидев спрятанную за спиной руку, в глазах появилось напряжение: -Что у тебя там?
– Это... это на всякий случай – ведь обычно ко мне никто не приходит, звонок вон пылью, наверное, уже покрылся! Ждать мне некого, я не думал, что ты ко мне зайдёшь – сам хотел к тебе забежать, вечерком, когда ты выспишься! Я отошёл в сторону, уступая девушке дорогу, положил пистолет обратно, в кобуру.
– Настоящий? – спросила она, кивком указав кобуру.
– Травмат, я его на каждый выход с собой беру.
– На какой ещё “выход”?
– “Полевой выход” – это когда я один, или с товарищами, еду на раскопки.
– Ясно... – растерянно проговорила она. – И что, были случаи, когда тебе приходилось пользоваться этой штукой?
– Нет, Бог миловал. Стрелял только по банкам, для тренировки.
– Я зашла оценить ущерб, который я тебе причинила своим потопом! – отстранив меня, она бесцеремонно прошла в ванную. “Блин, там же немецкий автомат!” – пронеслась в голове запоздалая мысль.
– Из этого ты тоже по банкам стрелять будешь? – строго спросила Маша, разглядывая “MP”, лежащий в большом, бельевом, тазу.
– Это не настоящий...нет, то есть настоящий, только из него уже при всём желании не постреляешь. Я его попытаюсь восстановить, ну, чисто внешне, постараюсь придать этому автомату “товарный вид”. Затем продам коллекционерам, или подарю его друзьям.
– А эта штука похожа на гранату, такими обычно пользуются преступники, в криминальных фильмах!
– Да, это граната, “Ф-1”, их начали выпускать в 1928-м году. Они до сих пор в ходу. Но этот экземпляр не представляет опасности, можешь не волноваться.
– Блин, Андрей, ты что, совсем охренел?! – она в упор посмотрела мне в глаза. Её глаза были серыми. Вчера были зелёными, и когда я открыл Маше дверь – её глаза тоже были зелёными. Как такое может быть?! Между тем, девушка ждала ответа на расплывчатый вопрос.
– А что в этом такого?
– Как что? У тебя дома граната, автомат и пистолет! Ты что, на войну собрался?! Тебя могут привлечь как минимум за незаконное хранение оружия, а по максималке тебе могут приписать террористическую деятельность. Это серьёзная статья. Плюс, если ты продаёшь это оружие, то ты подпадаешь под статью о торговле оружием. Тебя могут на полжизни закрыть. Я не говорю о том, что твоя граната может взорваться; и мне, честно говоря, не по себе от того, что мой сосед снизу хранит у себя в квартире подобные “вещи”. “Попал под разнос!” – вскинув голову к потрескавшемуся потолку, подумал я.
– Слушай, Маш, – я дружески положил свою руку девушке на плечо, – Всё в рамках закона, дома я ничего не храню – просто именно эти “вещи”, как ты их назвала, я принёс только вчера. Сейчас я их почищу, и отнесу в гараж. Там я сделаю так, чтобы эти штуки при всём желании больше не причинили никому вреда – спилю бойки, просверлю ствол, деактивирую гранату, удалив “ТОЛ” и высверлив дыру в осколочной части – они будут абсолютно безопасны, и заметь, всё в рамках закона!
– Какого ещё закона? Назови мне закон, который позволяет тебе обезвреживать взрывные устройства? – спросила она, скинув мою руку со своего плеча.
– Ты что, прокурор? Зачем тебе это?
– Нет, не прокурор, я – адвокат! Будущий, – поправилась она, – Пока я только учусь! **** Мы часто ссорились с Машей, когда речь заходила о раскопках. Она была настроена категорично против моего увлечения поиском. Несмотря на эти мелкие разногласия, мы начали часто бывать друг у друга в гостях. Оказалось, что Маша унаследовала от родителей квартиру в Москве, продала её, и некоторое время жила у подруги. В течение этого периода она занималась двумя купленными магазинами по продаже цветов. Затем, когда бизнес начал приносить прибыль, Маша купила квартиру в моём доме. Так что Машу, без натяжки, можно называть “бизнес-леди”, которая вдобавок ещё и учиться на адвоката. Вначале, предлогом для посещения её квартиры, была ревизия сантехники, затем поводом для посещения стала соль, некстати закончившийся сахар, и тому подобные бытовые мелочи. Затем, мы заходили друг к другу просто так, без повода, предварительно созвонившись. Маша сейчас не училась, к новому учебному году она готовилась дома. Так же, бывало, ей приходилось ездить в свои цветочные магазины, решать какие-то торговые дела. Я тем временем занимался своими трофеями, дотемна ковыряясь с ржавыми железками в гараже. Каким-то образом Маша прознала о месте нахождения моего кирпичного убежища, и нагрянула совершенно неожиданно. То, что она там увидела, её совсем не удивило, по крайне мере никаких особых эмоций, увидев небольшой арсенал, она не проявила. Конечно, весь этот арсенал был лишь большой коллекцией восстановленных муляжей, и не представлял никакой опасности ни для соседей по гаражам, ни вообще, для кого-либо. Я опять получил нагоняй, и опять мы с ней спорили, вначале под синеватым светом уличного прожектора, который висит как раз напротив моего гаража. Спор продолжился, и не утих даже по дороге домой. Затем, уже у неё дома, мы проспорили почти до самого утра и, вымотав друг друга окончательно, улеглись в ставшую общей, кровать. Можно было сказать, что я переехал к Маше, так как большую часть времени я стал проводить у неё. Маша сама настояла на этом, мол, одной страшно жить, и прочее и прочее. Будто бы я не понимал того, что я тоже ей симпатичен и ей самой хочется сблизиться со мной, сблизиться до уровня мужа и жены. Утренний рассвет наполнил утихшее в перемирии жильё громкими криками: – Лучше бы ты на игровых аппаратах деньги просаживал, чем тратил их на свои “полевые выходы”! Сколько подорвавшихся на минах молодых парней в стране, мало тебе их примера? – вновь упрекала меня Маша. “Лучше бы...” А сколько людей пустили пулю себе в висок – проиграв все свои и чужие, занятые или украденные деньги? Сколько сидит на нарах – отсчитывая долгие минуты заключения; сколько на дне рек – с умело вмурованными в тазик с гипсоцементным раствором ногами? У каждого человека есть страсть, зависящая от генетических потребностей личности: кому-то достаточно сидеть с удочкой на берегу, испытывая удовольствие и азарт от пойманной бесплатной рыбки, кто-то глушит потребность в адреналине компьютерными играми, убивая и умирая сотни раз на дню. Есть люди, которые совмещают удовольствие и адреналин, уводящие в гостиничный номер чужих жён, посыпая своё эго присыпкой чужой несостоятельности и бессилия. Кому-то нравиться удовольствие в чистом виде, удовольствие, смешанное с адреналином нарушения запрета, возможно, первым из них стал Библейский Адам, откусивший безобидное яблоко. Многие, жаждущие острых ощущений, но загоняемые инстинктом самосохранения в свои безопасные квартиры, черпают эмоции и страх из неизменных и бездонных экранов телевизоров, транслирующих жизненные сценарии и пережёвывающие эмоции на любой вкус. Этот список можно продолжать, главное – у всех есть страсть, у всех без исключений. ****Забытые Герои**** Моя страсть требует ощущения остроты жизни, приключений, боли и усталости в мышцах, удачи, и огромной ставки на неё – порой достоинством в жизнь. Компас, как эталон правды в безлюдном и заброшенном лесу; созерцание начищенных до блеска трофеев, холодными зимними вечерами; изучение истории и нанесённых на карту обозначений, схем и тактики “БД”; ожидание весны, первых лучей жгучего солнца. Эти лучи для меня – как сигнальный свисток судьи, дающего спортсменам старт. “Кости не имеют национальности” – так мне говорил мой друг, взрослый и состоявшийся в своей жизни человек. Отставной подполковник танковых войск с дублирующей имя фамилией – Викторов Виктор. И хоть мне морально трудно, как патриоту и человеку, уважающему свою историю и своих предков, но останки немецких бойцов я тоже хороню, ставя им наши русские берёзовые кресты, пишу электронные письма в общества по последствиям “ВОВ” германии и сообщая координаты захоронений. Часто приходиться делать работу, которую давно должно было сделать, и делать эту работу до нынешнего времени, государство: останки наших бойцов хороню с отдельной заботой – на свежую могилку кладу каску или другой предмет, доносящий до случайного грибника, рыболова или охотника важность могилы, её святость. Многие бойцы умирали геройской смертью, такие случаи стали закономерностью в нашей армии тех безжалостных, военных лет. В отличие от нас, у немцев случаи героизма носили единичный, случайный характер; причинам такого героизма могли послужить два фактора: безысходность, и фанатичность. “Гансам” было что терять, они чувствовали себя чужаками на русской земле. Если я кладу на сделанную мною могилу каску – то обязательно сделаю в ней дырку, чтоб у проходящего мимо не возникло желания взять предмет себе. Бывает, сам нахожу сделанные таким же образом, каким делаю их я, “лесные могилы”, всегда остановлюсь, иной раз и “50 грамм” приму в память и за упокой. Поминают наших бойцов на импровизированных, не похожих друг на друга захоронениях, и грибники, и охотники с рыбаками. Это видно по стоящим в стороне пластиковым одноразовым стаканчикам и сигаретным окуркам в траве. Иной раз можно найти и стреляные гильзы – это охотники, не жалея патронов, палили в воздух, в память о погибших на этой вчерашней и такой далёкой, забытой и забываемой, ставшей поводом для шуток и второсортных фильмов, кровопролитной и страшной, – Великой Отечественной Войне! Именно поисковики могут со сто процентной уверенностью, не руководствуясь искажёнными “извне” “фактами”, сказать о многих подвигах, отчаяние, горе и безысходности, о голоде и страхе, бессонных холодных ночах и бесконечно долгих днях, пережитых нашими дальними и не очень родственниками. Немцы имели огромное преимущество – они, благодаря пропаганде Гитлера и Геббельса, чувствовали, при вторжении в “СССР”, что правы в своём кровавом деле. Лишь время, жизнь и смерть сумели их в этом разубедить. Немцы имели лучшее снабжение, имели усиленные, исчисляемые центнерами, боекомплекты к каждому орудию; имели современную, для тех лет, тактику ведения боя – к тому же, многие немецкие командиры проходили подготовку в России, и наша шаблонная тактика была хорошо им известна. За ними, в начале войны, было небо, чем они пользовались в каждой, даже стратегически маловажной, операции. Занятое врагом, синее и солнечное, оно стало проклятием для беженцев, для наших пеших и автоколонн, железнодорожных составов с людьми и техникой, пехоты, танкистов и зенитчиков. Для гражданских – стариков, женщин и детей, проклятием стали ночные дежурства на крышах жилых домов, тушение песком немецких “зажигалок”. Было тяжело – даже в Москве, женщины, днём стояли у станка, ночью с лопатами дежурили на крышах. Они выпарывали вату из ставших тяжёлыми, пальто – от истощения не было сил даже на то, чтобы носить лёгкую в обычной жизни одежду. В городах не было собак, не было кошек, ели котлеты из крапивы, серые лепёшки из смеси опилок с непойми чем, жевали клей. “Всё для фронта – всё для победы!” – этот лозунг раскалённым металлом вплавился в сознание поколению, в полной мере познавшему истинное горе и безжалостный голод. В те годы, гражданских лиц не было – война затронула всех. Добрые от природы и сострадающие чужому горю люди, озлобленные под конец войны, ставшие безжалостными, Русские войны, получив достаточное снабжение, новое оружие, получив соответствующие логике и здравому смыслу приказы, безжалостным лезвием пронзили все фронта противника. Кто бы что не говорил сейчас – когда утих грохот орудий и, казалось бы, полностью развеялся маслянистый дым пороха над нашей страной, почти утихли стоны всех оставшихся в живых участников тех событий; зачехлены пушки, с некогда раскалёнными докрасна стволами – они нашли себе покой в тихих залах музеев; как бы не оправдывали поражение Германии, но проиграли они из-за стойкости нашего духа, чем нас меньше – тем мы сильнее! И кому, как не военным археологам об этом знать! Раскапывая позиции, хорошо видны тяжёлые от свинца в костях скелеты, у кого-то в бывшей руке зажат ржавый остов рукояти гранаты “РГД-33”: “Шёл на пулемёты” – скажет любой поисковик лучше патологоанатома, извлекая очередную чуть деформированную немецкую пулю из кости. Не жалел, первый номер пулемётного расчёта, патрон – об этом говорит и гора стреляных гильз в немецком окопе, метрах в ста. В полусгнившем подсумке Героя – изъеденный тленом клочок фотографии, простреленный в нескольких местах, и залитый чем-то чёрным; с фотографии строго смотрит девушка в строгом платье. Как часто глядел погибший Герой, перед смертью, в эти серьёзные глаза? Что он видел в них? Он видел полыхающую огнём Родину, слёзы и реки крови, чужие знамёна, слышал чужую речь. “Строгий” – ключевое слово того времени. Строгая жизнь, строгие сдержанные нравы, строгие слова, строгие поступки... рядом – ложка или котелок, расчёска или самодельный мундштучок. Герой мгновенно материализуется в сознании, по личным вещам представляешь, какой это был человек. Настоящий, дышащий и любящий, ошибающийся и правый, имеющий свои убеждения и предрассудки, свои страхи, которые ему суждено было преодолеть, глядя на девушку со строгим лицом – кидаясь с единственной гранатой на пулемёт скрытого в окопе, сытого, снабжённого и вооружённого до зубов врага. Который и нашпиговал его кости свинцом, и навеки упокоил Героя здесь, в сосновом, тихом и далёком от жизни современного человека безмолвном лесу... многие думают, что смерть – это нечто далёкое, и не реальное. Ступив на заросшее бурьяном поле боя, видишь всю хрупкость человеческой жизни, неизменный её исход. Понимаешь, что все живущие, надеющиеся на что-то, во что-то верующие люди, все мы, придём к такому исходу, рано или поздно, как это ни печально – но мы все умрём. Время, которого всегда много, когда-нибудь закончиться, и произойдёт это в самый неожиданный момент. А что будет дальше, после смерти? Для меня – ответ на этот вопрос часто лежит среди костей солдат. Крестики – сделанные из подручных материалов, из латуни стреляной гильзы, из алюминия солдатской фляги, из жести консервной банки... видимо, приблизившись к незримой черте, отделяющей жизнь от смерти, многие вещи теряют свою ценность для человека, и солдат ножом полосует флягу, чтобы сделать из неё крест. На войне люди наглядно видят грань между жизнью и смертью. Они чувствуют, что есть Кто-то, кто всё видит, всё слышит. Но если там Кто-то есть, то почему тогда случилось так, что кровью и несправедливостью заполнилась наша земля? А кто говорил, что жизнь это бессмысленное существование, целью которого является потребление? А земли, данные нам для жизни, кровью затопили мы сами... немцы, русские – различаемся мы лишь языками, на которых мы разговариваем. **** Они говорят им нельзя рисковать – Потому, что у них есть дом, в доме горит свет. И я не знаю точно, кто из нас прав: Меня ждёт на улице дождь, их ждёт дома обед. Закрой за мной дверь, я ухожу... В.Цой. Этой ночью я сплю в своей квартире. До самого рассвета не могу заснуть – причиной тому может быть мандраж перед “выходом в поле”, или нервное возбуждение после ссоры с Машей. Да, она не хотела меня отпускать. Она и слышать не хочет о поиске и о том, что с ним связано.
– Если ты завтра поедешь на свои раскопки – то знай, моя дверь для тебя будет закрыта! – в памяти проносились отрывки вчерашней ссоры.
– Я поеду в любом случае – ты же знаешь, что поиск для меня больше чем просто увлечение. Это моя жизнь! Ты меня хочешь лишить её?! – отвечал я.
– Ты быстрее лишишься своей жизни на раскопках, ткнув лопатой в какую-нибудь мину! Мне приснился плохой сон, тебе нельзя никуда ездить в ближайшее время, Андрей!
– Что ж ты сразу не сказала, что тебе тревожный сон приснился? – с издёвкой, спросил я. – Сны это очень весомый аргумент для принятия важных решений!
– Не смейся, Андрей, я не придумываю! Мне действительно приснился страшный сон, но это было... это было как наяву, понимаешь?
– Конечно понимаю, но и ты пойми: страшный сон это не аргумент – ты же будущий адвокат!
– Я женщина в первую очередь, и доверяю своей интуиции и своему сердцу! И сейчас оно мне подсказывает, чтобы я тебя остановила, не пускала тебя в этот поход!
– Ладно, я тебя понял, но и ты меня пойми: я уже обо всём договорился с другом, подготовка к такому походу занимает очень много времени и сил. И что я ему скажу? Друг, извини, но ты зря потратил время – моей девушке приснился сон!
– Дай мне его телефон, я сама ему всё скажу!
– Да он со мной после этого разговаривать не будет! Знаешь, как это называется? Это – кидок! Если я позвоню и, сославшись на какие-то свои дела, – да на что угодно, хоть на потоп, – объявлю отказ – этим я обрушу акции своего слова до минимума. Мой кинутый друг, с радостью сообщит другим товарищам, что Симак – курва, и его слово ничего не стоит! Никакие мои отмазки не смогут убедить камрадов, что отказ от оговорённого выхода был мотивированным!
– Плевать на них, Симак, – вдруг неожиданно Маша назвала меня Симаком. – Что важнее: кучка этих твоих камрадов, или твоя собственная жизнь?
– Почему ты так ставишь вопрос? Неужели, сон был настолько страшным?
– Да, это был самый жуткий сон за всю мою жизнь! Не спрашивай, что мне приснилось – я толком сама ничего не помню. Помню, как тряслись у меня руки, когда я проснулась, и помню лицо своего отца, который говорил мне: “не отпускай его!” – это он говорил про тебя!
– Ну ты понимаешь, что за свою жизнь я уже больше сотни раз уходил в поле с ночёвкой. Бывало, мы разбивали лагерь в лесной глуши на целый месяц! И ничего такого страшного не происходило! Мы долго спорили, закончилось всё тем, что Маша громко захлопнула за мной дверь, и я поплёлся в расстроенных чувствах в свою, ставшую одинокой берлогой, квартиру. Нам так и не удалось договориться, прийти к общему решению, которое бы удовлетворила обе стороны. Тёмный потолок в моей комнате, расчертил свет автомобильных фар, блеснувший за окном – фар какой-то припозднившейся машины, пакующейся перед нашим домом. Кто-то только приехал, наверное, из какого-нибудь клуба, где было весело, была музыка, и было много чего ещё. А может быть, этот припозднившийся автомобиль привёз человека с ночной смены, и он, уставший, сейчас мечтает только о том, как бы поскорее дойти до своей кровати. Может быть... но уснуть самому мне не удавалось, тревожные мысли будоражили кровь, хотелось встать, пойти на кухню, и посидеть за чашкой крепкого чая, разобраться в своих мыслях. Может, действительно не ехать? Но что сказать Борису, и кем я буду в его глазах? Нет, надо ехать – уговор дороже денег! Неожиданно, запищал будильник. Казалось, что ночь ещё будет длиться долго, но звон будильника оповестил о её окончании – скоро тьма рассеяться, и наступит день. Скорее всего, это будет трудный день, трудный и интересный. Зато, когда вернусь, будет о чём рассказать Маше. Если удастся с ней помириться после вчерашнего скандала. Но расставание лечит и более глубокие раны, чем те, что нанесли мы друг другу вчера, своими резкими доводами, грубыми словами. Это хорошо, что сегодня я уезжаю – это значит, что я буду один, один со своими мыслями, и у меня будет время ещё раз обо всём подумать. Когда я вернусь, я куплю Маше огромный букет цветов, бутылочку хорошего вина, коробку вкусных конфет – и тогда, она обязательно простит меня, и мы вновь будем вместе. Ссора забудется, померкнет в тумане былого, взамен придёт яркая жизнь, которая нас с ней ждёт. И если и доведётся нам вспомнить о наших разногласиях, то вспоминать о них мы будем лишь со смехом. Но всё это будет потом, а сейчас... Звон будильника дублировался другим будильником – разрыв времени между ними пять минут. Теперь точно пора. Я с неохотой встал. Тело пронзила боль усталых мышц, будто бы я и не спал вовсе. Ощущения были такими, словно бы я заправский грузчик, после двух смен к ряду. Щелчок выключателя, яркий свет лампы ванной комнаты ударил в глаза. В зеркале я увидел посеревшее, чуть опухшее лицо. Белки глаз пронизывали красные трещины сосудов. Под глазами тени – видно, что ночь была без сна. На щеках суточная щетина – её нужно сбрить – ведь на поиск каждый археолог идёт как на праздник. Открыл кран – зашумела в трубах вода, своим шумом давая понять соседям, что сегодня я первый, в ежедневном марафоне; первый, кто проснулся в нашем подъезде. Возможно, сейчас не спит и Маша, и тоже слышит этот шум. Конечно, она знает, что это я включил воду, что этот звук символизирует твёрдость моего слова, и некоторую мою твердолобость. Опустил руки под струю с остывшей за ночь в трубах водой, холод прожёг кисти рук, и ушёл куда-то глубже. Остывшая за ночь “сонная вода” слилась, и наконец, из крана полилась горячая. Несмотря на обжигающую руки воду, где-то в глубине души остался холод, словно бы застрявший в груди кусок льда он жалил холодом. Умылся, побрился, умылся вновь. Ещё раз осмотрел в зеркальном отражении своё раскрасневшееся лицо. Приведя себя в надлежащий вид, зашёл на кухню. Хорошо, что заказывая себе кухню, выбрал белый цвет – в этой кухне никогда не бывает мрачно. Конфорка газовой плиты, при повороте крана, шумно выдохнула газ, наполнив помещение слабым шипением, на которое днём как-то не обращаешь внимания – будто его и нет вовсе. Нащупав на столе зажигалку, несколько раз чиркнул кремнием, пока не полыхнул маленький, но яркий огонёк, свет от которого на долю секунды ослепил меня. Поднёс мерцающий огонёк к плите, газ шумно вспыхнул, озаряя пространство кухни мертвенно-синим, призрачным светом. Поставил чайник, который через несколько мгновений, зашумел тихим скрипом ржавых петель. Позавтракав, заметил сквозь тонкие жалюзи, пробивающиеся из-за горизонта первые лучи солнца. Открыл балкон – прохладный утренний воздух прожёг лёгкие своей чистотой. Облаков на небе нет – дню быть солнечным. Смотрел вчера прогноз в сети – там тоже обещают солнце и тепло. Сейчас, съёжившись от холода, трудно поверить в то, что через часов пять, будет всеобщая жара. Долго смотрю на сиротливо лежащий, на столе мобильный, который я никогда не беру с собой на поиск. Ссора с Машей вынуждает меня поступиться своими принципами, бросаю мобильник в карман. Хватаю собранный вчера рюкзак, сложенную палатку, свёрнутый спальник, зачехлённый “МД” – остальное в машине; ещё раз проверяю электроприборы в квартире – не хотелось бы вернуться к чёрным зевам окон, или большим счетам за энергию. Всё в порядке, надеваю кобуру с восьми зарядным травматическим пистолетом “ТТР” – на всякий случай, снаряжение денег стоит, да немалых. В наременный кожаный чехол всовываю нож, сделанный из проверенной временем стали штык-ножа немецкого карабина “Маузер-98К”. Штык-ножей от наших винтовок в хорошем состоянии мне находить не приходилось, из-за некачественного металла они плохо сохраняются в сырой земле. В хорошем “сохране” иногда попадаются штыки от винтовки “Мосина”. Но из такого штыка походный клинок не сделаешь, поскольку это – штык, имеющий четыре грани, и сделан он для того чтобы колоть, а не резать. Со стороны может казаться, что лес на местах боёв завален оружием и прочими военными трофеями. Но на деле, чтоб найти что-то эстетически стоящее приходится тратить годы, штудируя историческую литературу с изменёнными названиями “НсП*”, и анализируя карты тех лет, с нанесениями планов и направлений, позиций и укреплений, “НП**” и складов, высот и низин, рек и болот. (
Населённый пункт /
*Наблюдательный пункт). Затем копать, много капать – до кровавых мозолей. Был бы богаче, нанял бы бригаду трубопроводчиков – но это уже был бы не тот поиск. Это своеобразная “золотая мечта”, мысль о которой не раз приходила каждому, из тех, кому довелось покопать по-настоящему. Конечно, основным, техническим, фактором удачи является “МД” – главный инструмент поисковика. Некоторые обходятся без него, пронзая землю металлическими шомполами, но лично мне так удобнее и проще. Важно, чтоб детектор был продолжением руки, как пристреленное оружие у хорошо подготовленного бойца. Нужно чувствовать свой “МД”, содержать его в чистоте, уважать его – и тогда он ответит взаимностью, невзирая на цену и технические характеристики. У меня есть знакомый, который пользуется недорогим “сканером”, но количество его находок поражает. Надо сказать, что работает он в основном “по старине”, что является более сложным и трудоёмким видом поиска. Как-то мы вместе шли по местам “БД”, по переходным позициям*, но у меня было преимущество. (*Позиции часто переходили “из рук в руки”). Мой металлоискатель стоил в несколько раз дороже, брал большую глубину, имел множество вспомогательных функций, и мне казалось, что я не пройду с ним мимо не одной пуговицы, и что я – самый крутой археолог на свете! Но, следуя за мной, товарищ нашёл значок “снайпер”. Наш значок, надо сказать, был в отличном состоянии. Так же он нашёл медный складень, состоящий из четырёх створок, – каждая размером с пачку сигарет, – как я мог пропустить его? И так было не раз, так же, как и обратные ситуации, происходящие с периодичностью приблизительно 50\50. Я сразу подумал, что мой “МД” в чём-то отстаёт, уступает, детектору товарища. Но проведённые сравнительные испытания, с таким же прибором, как у того товарища, разбили мои подозрения в пух и прах – мой “МД” по всем параметрам был лучше. Один археолог, при нашем с ним споре, заметил, что в нашем деле главное – фарт. И в доказательство своим словам привёл пословицу, немного переделанную им “под себя”: “каждый хабар ждёт своего хозяина”. Некоторые поисковики, любители чёрного юмора, говорят иначе: “каждый патрон ждёт своего хозяина” – поскольку латунный патрон – частая, но бесполезная, находка. Отсюда можно сделать вывод, что работать в поле можно как дорогим, так и более дешёвым прибором. Находки будут в любом случае. Со временем вывел для себя аксиому: многофункциональный прибор, берущий на себя многие “обязанности” своего оператора, делает меня ленивее, сбивая чуйку – обязанности которой берёт на себя электроника. В основном, ценовая разница детекторов, как это ни смешно, выражается лишь при встрече в лесу с другими копателями. Увидев в чужих руках дорогой “МД”, встретившийся поисковик одобрительно присвистнет, уважительно расспрашивая про технические подробности прибора. Якобы, тоже думает себе такой со временем “брать”. Оскорблять и шутить над незнакомыми “коллегами по цеху” и их экипировкой у поисковиков не принято, люди все разные, кто и с обиды в репу дать, а то и по ногам “шмальнуть” может из чего-нибудь. Ведь каждый относится к своему детектору – как живому существу, как к другу и помощнику, а друзей порядочные люди не оскорбляют, а если оскорбляют – то и в “морду” дать ни грех. Каков друг – такой и ты. Оскорбивший друга тем самым оскорбляет тебя, так что не стоит спускать на тормозах услышанное о друге, если оно могло бы обидеть тебя – будь оно сказано тебе и про тебя. То же касается и твоего “МД”, твоей машины, твоей девушки и прочего – ведь это был твой выбор, и человек, критикующий этот выбор, в первую очередь критикует тебя самого. Такой мы народ – поисковики, каждый из нас мечтал о своём домике или землянке в глухом и безлюдном лесу, каждый из нас одиночка, ищущий свободы от социальной зависимости, но отыскав эту свободу, не каждый сможет правильно её применить и быстро устаёт от такой свободы. Главная проблема у ищущего миллион – не в его получении, а как окажется позже – в его реализации. Тут-то люди, зачастую незнающие своих истинных желаний, и сгорают. Каждый из нас – монах в душе, от слова “моно” – один, монах, у которого есть свой устав, Вера, и есть желание единения с природой и ещё чем-то большим. Но случись быть беде, попади твой “соратник” в неприятность – бросишь всё, чтоб выручить его, ведь сам можешь оказаться на его месте. Бывает, что знающий человек, увидевший в лесу одинокого поисковика с дорогим оборудованием и экипировкой, и обладающий желанием и возможностью применения силы, может захотеть овладеть этим самым оборудованием, с целью дальнейшей его продажи и ещё одному шагу вперёд к своему совсем ему не нужному “миллиону”. ****Дорожная пыль**** Я закрыл железную дверь своей осиротевшей квартиры на два замка. У Маши есть ключи, и она обязательно придёт в мою опустевшую берлогу. Виктор Викторов часто говорил мне, что все женщины – эгоисты, воспринимающие жизнь с позиции собственной выгоды. Когда в жизни женщины появляются дети, она, как правило, меняется, отдавая всё накопленное ею – детям, иной раз, оставляя себе слишком мало жизненной энергии и сил. В чём-то, возможно, он прав. Маша ревностно относится к моему увлечению поиском, настолько, будто я не в поле хожу, железо копать, а к другой девушке. Может, в этой ревности и есть нотки эгоизма, впрочем, как в любой ревности. Все мы эгоисты, в какой-то степени... Спускаясь по бетонной лестнице подъезда, мимо изрисованных разноцветными маркерами стен, ещё раз вспоминаю про выключенный в квартире свет, окончательно убеждая себя в том, что всё в порядке, обещаю себе больше не возвращаться к этой мысли. Немотивированная тревога и волнение не лучший спутник в долгом пути. Эти чувства, засевшие в груди раскалённым железным осколком, будоражат душу, не давая покоя, отвлекая от мыслей о деле. Они не дают уснуть вовремя, заставляя ворочаться часами в не удобном спальнике. Человек, постоянно находящийся в тревожных мыслях, обязательно впадёт в депрессию, которая может затянуться на всю жизнь, своими горячими волнами омывая душу, то отпуская, то нахлынув с новой силой, вновь заставляя видеть окружающий мир в чёрно-белом цвете. Что-то дёрнулось внутри, какая-то неведомая струна – остановившись, оглянулся: смотрю на пройденную лестничную площадку, на жестяные коробки почтовых ящиков, окрашенные серой краской с выведенными белой краской цифрами. Две пустые банки, из-под ядовито-пьянящих коктейлей. На подоконнике жестяная банка из-под оливок, по самые края заполненная окурками. Типичная картина, типичный подъезд, типичный дом. Всё как у всех. Всё это моё, пусть и небогатое, пускай и грязно-заброшенное, но моё. Хоть оно и грязное, и заброшенное, хоть и заплевано, но глядя на этот убогий подъезд – чувствуешь себя дома, в своей тарелке. Чувство пустоты дало о себе знать, вспыхнув где-то внутри души; знакомое чувство, часто приходиться его испытывать, когда уезжаешь далеко, надолго, оставляя в обжитом месте кусочек своей души. Резко сбрасываю накатившую меланхолию – ведь уезжаю всего на неделю, может чуть дольше! Выйдя из подъезда, ещё раз оборачиваюсь, грусть, и тревога предстоящей опасности, не дают покоя. Ладно, сейчас “мандраж” пройдёт, стоит только отъехать. Завёл свою “Ниву”, пока греется двигатель, побросал сумки в багажник, места ещё полно – еду, можно сказать, налегке. Смахнув щёткой окутавшую машину за ночь плёнку конденсата со стёкол, сел на холодное сидение.
– С Богом! – говорю сам себе, и медленно, на малых оборотах двигателя, проезжаю мимо своего дома. Всё, теперь неделю без тебя, мой старенький бетонный друг, неделю без Маши, неделю без благ цивилизации, неделю без этого прогазованного и насыщенного пылью, раскалённого полуденным солнцем, воздуха. Проехав насквозь безлюдный, опустевший за ночь город, выехал на трассу, где влился в поток утренних машин, за рулём которых – несчастные люди, едущие на работу, а может счастливые, живущие своими радостями и надеждами. Каждый из них к чему-то стремится, о чём-то мечтает. Обогнал дорогой огромный джип, который уверенно и неспешно едет по левой полосе. Интересно, чего хочет от жизни, и о чём грезит его водитель? Может, он хочет занять более высокую должность, и купить себе два таких джипа, а может, хочет стать самым-самым большим начальником – и тогда, непременно, купить третий джип? А на оставшиеся деньги – маленький самолётик, на котором он никогда не взлетит без инструктора, и который будет одиноко стоять в ангаре, принося владельцу радость обладания и огромные счета за аренду ангара и техническое обслуживание крылатой машины, давая тех. персоналу возможность существовать, жить и мечтать о своём джипе. Когда-нибудь он станет старым, и сидя у камина в кожаном кресле, непременно в особняке где-нибудь не в России, куря дорогие сигары и запивая их самым дорогим виски, о чём он будет мечтать тогда? Что он сможет рассказать о своей жизни детям, а о жизни – ли? О гонке за деньгами, где как препятствия появляются люди, которых надо переминать, перемалывать, стремясь к своей вершине. О дорогих проститутках, терпящих за деньги любую прихоть, любую издёвку и унижение, своего временного хозяина. Может о том, как правильно подбирать себе галстук, часы, обувь и костюм? А может о том, как выбивают деньги, как надо правильно делать людям больно, вытаскивая из них нужную информацию, которая поможет подняться ещё на одну ступень ближе к непокорённой пока ещё вершине. Сидя в кресле он поймёт, что жил не так и ни тем, что бешенная гонка оказалась бессмысленной, так как велась она с собой же. В такой момент выпитое спиртное может не помочь, и человек поняв и осознав то, что он прожил свою жизнь по сути зря – сойдёт с ума, если не сошёл ещё тогда, когда неспешно ехал по левой полосе утреннего шоссе за призраком своих иллюзий. Я потихоньку догонял старенькую “Вазовскую” “шестёрку”, не быстро колесящую по правому ряду – владелец был беден, ленив и неаккуратен, судя по старой ржавчине и отлетающей кусками краски на его машине. Человек, который может жить так – ежедневно взирая и не замечая гниль и разложение – внутри такой же, как и его машина снаружи – ржавый и грязный, с отколупившейся местами душонкою. Наверняка обременён кучей бесполезных по сути дел, которые и тянут вперёд его невзрачную машинку в столь ранний час. При его обгоне я посмотрел на него и он, будто почувствовав мой взгляд, посмотрел на меня, мельком. Предпенсионного возраста мужик, с посидевшими кудрями, касающимися плеч, изогнутая спина и вцепившиеся в руль руки. В его глазах застыл вопрос и удивление – чем же он привлёк моё внимание? Не волнуйся, мужик, я не вор и не позарился на твою тачку, я просто человек, едущий за своей мечтой. Дальше, мне попалась малютка ока, шуршащая маленькими колёсиками по асфальту. За рулём сидел парень, беззаботно раскинувшийся на заведомо неудобном сидении, которое стало наказанием и проклятием для тех, у кого мало денег. Но его не волновал этот вопрос, к снисходительно-насмешливым взглядам обгоняющих машин он привык, и меня не заметил. Этот парнишка тоже едет куда-то, к своему “Эвересту”, но путь его будет лёгок и прост, поскольку он привык “не замечать”, и его “Эверест” не столь уж высок. Его не заботит мнение окружающих о нём – иначе он поехал на поезде; он живёт своей жизнью, а не чужим мнением. А может, все они едут на чужих машинах, на “рабочих лошадках”? Все они – обычные люди с интересной судьбой, на джипе простой водитель едет за своим начальником, на Оке – на дачу, водитель “Шестёрки” – перегоняет машину до станции утилизации. Интересно, как они видят меня, оценивая и примеряя “по себе”, по своей шкале ценностей, руководствуясь своим жизненным опытом? Как смотрят они на мою дешёвую, но блестящую чистотой “Ниву”, на мой внешний вид? Наверняка думают, что я один из неудачников – ведь удача для каждого своя, и моя “Нива” явно не соответствует общепринятому понятию удачи. И для них – я неудачник. Пусть так, меня не смущает мнение окружающих, ничего не значащих для меня людей. Я давно покорил свою гору, и вопрос лишь в том, как удержаться на высоте! Моя “Нива” мягко подкатила к станции железнодорожного вокзала города “Сотня”. Вокруг – обилие суетящихся кавказцев, приехавших сюда и нашедших здесь работу и кров. “Убьют за горсть урюка*” – так, наверное, говорят местные горожане, когда речь идёт о жадных людях. (*Урюк – сушёный изюм, восточное лакомство). “Дети востока” что-то кричат друг другу, притом делают это одновременно. Наверно, в разговоре у них считается правым тот – кто громче кричит. Само здание вокзала напомнило виденные в фильмах восточные дворцы. Видимо руководство этого города в погоне за деньгами позабыло свою историю, свои каноны и культуру, раз позволило возводить подобные архитектурные сооружения, вид которых противоречит духу нации, в своих владениях. Человека, который смог отдать под такое изменение свой город, ждут подобные изменение в своей собственной душе, его “Эверест” непроходимо высок, и на пути к нему он забывает оглядываться назад, где уже всё изменилось и ему уже никогда не найти дороги обратно – её преграждают чужие знамёна. Этот путь – путь в никуда, ещё один покоритель непокорённых вершин. Остановившись рядом с машиной такси, я посмотрел на командирские механические часы “Восток”: семь ровно. Пунктуальность – вежливость королей! Бориса не было. Что ж, есть свободная минутка для сна. Утренние лучи проникали сквозь лобовое стекло, грея лицо. Машину я припарковал недалеко от остановки автобуса, на которой уже скопилась горстка заспанных и не очень людей. Я представил себя, стоящим в утренней прохладе и ждущим автобус. От того мужика, в белой куртке с опухшим лицом, наверняка разит перегаром, и ему сейчас больше всего хочется выпить бутылочку холодного пивка. Женщина рядом, всё время подправляющая причёску – наверно хочет произвести на кого-то впечатление, от неё пахнет духами и косметикой. Девушка, с симпатичным лицом, кокетливо постреливает глазками в сторону парня, пьющего какой-то напиток из прозрачной пластиковой бутылки. Парень с напитком, почувствовав интерес красивой девушки к себе, стесняется – его движения напряжённы и неестественны. Мужчина, сидевший на лавочке, встал, когда женщина с причёской зашла в тень козырька остановки. Она села на освободившееся для неё место, вежливо кивнула головой, что-то неслышно для меня сказав мужчине. Видимо благодарит за галантность. Эта остановка, собрала людей в этот час, и у всех из них теперь есть нечто общее – то, что объединяет их. Мне захотелось выйти из машины, и встать под полупрозрачный козырёк, разделяя с людьми общее настроение. Заблокировав двери от нежданных гостей, и на случай отстегнув хлястик кобуры, – в незнакомом городе можно всего ожидать, – я откинулся на сидении, и провалился в пустоту сна. Разбудил меня глухой стук. Первую секунду я не мог понять, где нахожусь, но сознание быстро сориентировалось, и я открыл дверь стоящему за окном другу. “Продрав” глаза я увидел Бориса, с рюкзаком за спиной и улыбкой до ушей. “Борис – Борис... как давно мы не виделись, год, два?” – думал я, впуская друга в машину. “Да, ты изменился, лицо стало жёстче, взгляд – более уверенный и энергичный. В глубине глаз есть что-то давящее, колючее. Какое-то подобие морщин в уголках рта, часто смеёшься? Небось, травой балуешься? Для твоих двадцати пяти морщины – это не нормально”.
– Здорово, камарадес! – крикнул он так, что люди на остановке повернули головы в нашу сторону. Крепкое рукопожатие было преувеличенно сильным – Боря хотел произвести хорошее впечатление.
– Здорово, Левинц! – ответил я. “Левинц” – погремуха Бориса, от сокращения фамилии Левинцилов. Он казался беззаботным, весёлым, но увидев его, тревожное чувство “раскалённого осколка”, испытанное мною сегодня в подъезде перед выездом, вновь вспыхнуло в груди. Борис курил папиросы “Беломор”, и временами непонятно откуда взятый “Казбек”. Пожимая его руку, у меня на лице непроизвольно проступила улыбка. Два года не видел его, видел лишь присылаемые на мою почту фотки, с накопанными трофеями, на каждой из которых Левинц непременно улыбался, и из ровных зубов обязательно торчала дымящая папироса. Закинув вещи на заднее сидение, он бухнулся в сидение рядом, хлопнул дверью.
– Ну шо, шеф, клиент уготов! – доложил Борис на манер героя комедии “Брильянтовая рука” Лёлика, неподражаемо сыгранного Анатолием Папановым.
– Ну поехали, коль не шутишь! – отозвался я. Но тут же я остановил себя: что-то было не так, чего-то не хватало, и я не сразу понял, чего именно.
– А что вещей у тебя так мало? Ты в парк с девушкой собрался, или в лес на неделю? Где твой “МД*”? (*Металлодетектор) Улыбка на долю секунды слетела с губ друга, но тут же появилась вновь: -Да тут такая история... баба моя поломала мой металлоискатель... не хотела меня отпускать в поле... да вроде уже договорились с тобой – вот я и решил, что хоть так, без “МД” в лес сгоняю... может ты чего накопаешь, и трофеями со мною поделишься!
– Поделиться то конечно поделюсь, но свой металлоискатель тебе не дам – ты же знаешь, для меня это не просто прибор для подъёма металла.
– Камрад, ничего не надо – я буду копать! Ты будешь искать – а я выкапывать – трофеи пополам, идёт?
– Идёт! Я повернул ключ в замке зажигания, стартер послушно отозвался на это движение, двигатель весело ожил, и завёлся с полуоборота. Посмотрел на часы: 7 часов и 32 минут. На остановке стояли все те же люди, только в большем количестве. “Видимо с автобусами у них тут напряг!” – сказал я сам себе и нажал на газ. Ехать нам предстояло, по Российским меркам, не так уж и много – 800 километров, с остановками это примерно 8-9 часов дороги. Всю дорогу Борис рассказывал разные истории, в основном про поиск, про свои бесшабашные пьянки. Все его истории сопровождались диким смехом с его стороны, и сдержанным хохотом – с моей. Левинц был в Ленинградской области, и рассказывал что земля в лесах там ржавая, от железа скрытого в её недрах. Рассказывал о том, как часто его останавливают для проверки документов, и проверка всегда заканчивается обыском. Боря даже законы выучил, и теперь его не обыскивают – а досматривают, и при свидетелях. В большинстве случаев, видя, что гражданин знает свои права, сотрудники правоохранительных органов предпочитают обходиться лишь наводящими вопросами и проверкой документов, но бывает, просят прохожих принять роль свидетелей. Левинца это сильно забавляет, и он начинает публично куражиться над представителями власти, привлекая внимание многочисленных прохожих, которые часто снимают это на свои телефоны. Причиной такого внимания служит пристрастие Бориса к папиросам. Вид “Беломора” наводит на мысль о марихуане, и бедного Левинца начинают “шерстить”. Конечно, он сам провоцирует их, зная не раз проверенную реакцию на “Беломор” людей в погонах. Не закурил бы он перед ними – прошёл бы дальше, и никто бы его не тронул. Рассказывая это, он гонял смятую “Беломорину” между углами рта, обильно сыпля на сидение пеплом при смехе. Я сделал Борису замечание, пригрозив, что заставлю Бориса мыть салон моей машины. В машине было довольно тепло, и Борис расстегнул свою куртку – под которой был камуфлированный армейский китель. Моё внимание привлёк маленький крест, который красовался на груди Бориса под курткой: -А это ещё что? – спросил я, кивнув на крест.
– Нравиться? – он с довольной улыбкой посмотрел меня, затем на свой крест, который скромно висел на одном из клапанов нагрудного кармана. Это был эмалированный крест, с двумя перекрещенными ручками вниз мечами, в центре был изображён щит бело-сине-красными полосами, с короной над ним, а на самом щите блестела золотом буква “Л”.
– Угадай, что за крест? – спросил он.
– Судя по всему наш – буква “Л” – русская, флаг – наш. Я бы сказал, что это вообще не награда, а запонка, или петличка, может значок. Слишком уж он мал. Судя по флагу – это что-то царское, дореволюционное, я прав?
– Почти! – Левинц довольно ухмылялся, развалившись в кресле, и потягивая папиросу. – Это знак Левинца! Он внимательно посмотрел на меня, ожидая увидеть на моём лице удивление – и он его увидел!
– Был такой князь Ливен, с краснопёрыми воевал, за царя! – после паузы, довольно, словно обожравшийся сметаны кот, начал говорить Борис. – Это знак его небольшой армии. В общем, нашёл я этот значок в немецком лопатнике. Сам кошель, хоть и был из кожи, но почти полностью сгнил – труха, одним словом. От бумажных денег вообще ничего не осталось. Остались лишь немецкие монеты, и пара наших. И там был этот значок, бережно завёрнутый в тонкую кожу. Я подумал, что этот значок будет символизировать мою удачу, поскольку буква “Л” – это заглавная буква моей фамилии. Потом, один бродяга, увидев у меня этот знак, распедалил что к чему, и я вообще припух от удивления: надо же такому случиться, что этот редкий значок нашел именно я! Словно бы он и лежал в этой “лопате”, дожидаясь, когда я его раскопаю!
– Козырно! – сказал я, – Было бы неплохо и мне найти крест или орден Симака! Если тебе попадётся такой, то маякни мне – в долгу не останусь! Борис рассмеялся. Мы неслись по трассе, не то чтобы очень быстро. Аэродинамика “Нивы” не очень подходит для быстрой езды, а так же её двигатель, коробка передач и подвеска, не говоря уже о шинах – предназначенных для преодоления всяческих препятствий, но не для гоночных поездок. Тем не менее “Ниве” вполне хватало 100 – 110 километров в час, на этой скорости машина уверенно чувствовала себя на дороге, подвеска, благодаря новым амортизаторам, легко и без последствий проглатывала редкие выбоины, проходила продавленные тяжёлыми грузовиками колеи в асфальте. В окно светило уже горячее солнце, через приоткрытые форточки продувал ветерок, становившийся свежее с каждым преодолённым километром.
– Так что ты за карту такую отыскал? – спросил я друга, задумчиво глядевшего на мелькающие за окном зелёные листья. Он не сразу оторвался от созерцания окружающего нас ландшафта: -Карта досталась мне от моего очень хорошего знакомого, у которого есть проверенный человек, который в свою очередь работает в главном военном архиве страны. Работает он там на какой-то второстепенной должности, человек он незаметный – но доступ к документам у него есть. Он и сфотал эту, и многие другие карты – и продал всё это дело моему знакомому. Мой знакомый, в свою очередь, поверхностно изучив материал, подарил мне эту карту, как самую бесперспективную, на его взгляд. Друг предупредил что, скорее всего, скоро копии этой карты могут оказаться в общем доступе. Короче, этот архивариус, мать его, походу распродаёт все эти карты, распродает, кому попало! – Левинц чуть шире приоткрыл форточку, и пальцем выщелкнул очередную папиросу из картонной пачки. – В общем, я прогуглил скан, координаты квадрата, названия ближайших деревень. И вот что удалось узнать: в этом месте во время войны, сражался элитный “ДРО*” третьего рейха, состоящий от десяти – до пятидесяти человек, – точной цифры не знает никто. (
Диверсионно-разведывательный отряд). Многие бойцы имели именное оружие, у всех за плечами был большой боевой опыт. Отряд был полностью уничтожен Нашими бойцами, так же прошедшими не одни курсы спец.подготовки. Короче, они как-то умудрились перестрелять друг друга. Почему они так отстаивали тот зелёный квадратик карты – не знаю, да и точное место сражения по разным версиям находится в радиусе километра. Они перех
#ачили друг друга, и оба отряда в полном составе остались там, в этом лесу! Он чиркнул зажигалкой, и прикурил папиросу. В машине запахло крепким табаком.
– И что? – спросил я. Левинц, округлив глаза, покосился на меня: -Тебе мало? Камрад, стареешь! Или зажрался ты совсем?! Ты только подумай – два спецотряда, оба полегли в глуши несусветной! До нас на этом месте стопудняк никого не было!
– Как ты думаешь, что они не поделили?
– Не знаю... – Борис бессильно опустил руки, и вновь уставился в окно, выпустив изо рта белое облако дыма. – Может быть, в этом месте, из-за его отдалённости от фронта, хотели создать какую-нибудь учебную базу, или госпиталь, огромных размеров. Не спрашивай – этот вопрос мне и самому уже мозг растворил! Эти немецкие солдаты оставили там, в этом никому ныне не нужном лесу, свои жизни, забрав с собой жизни наших бойцов, и лежат теперь они в одной могиле, похороненные временем и бережно укрытые лесом мягким покрывалом из земли и листьев. Лес... как много ему удалось повидать, как много тайн и секретов он хранит. Для кого-то в то время он был спасением, давая укрытие и тепло; кому-то напротив – обеспечил гибель, заводя в свои недра и знакомя со своими не слишком гостеприимными жителями. Люди в панике бегали между деревьев, пытаясь отыскать спасительную реку, поляну, дорогу; сбивались с курса, падали в отчаянии и бессилии, поливая горючими слезами поросшую травой землю. Затем, собрав последние силы в кулак, вновь обретали мужество – они стремились покинуть его, проклиная на разных языках ветвистые ели, берёзы и размашистые дубы. Мало кто из них тогда вышел – всех их ждал один конец, всем суждено было стать его гостями на веке. Лес... он живой, словно большое и доброе, но в то же время безжалостное существо; немой великан, заселивший поля и равнины своими солдатами – деревьями. Разве сможет кто-нибудь, кому доводилось ночевать в безлюдном лесу, сказать что лес – это просто нагромождение деревьев и веток? Однозначно нет – у леса определённо есть душа. И если вам часто приходится быть в лесу добрым гостем, то в итоге вы становитесь друзьями. К таким друзьям лес проявляет повышенное внимание, одаривая их своими щедрыми дарами. Лес напоит и накормит своего уставшего друга, даст искомое, укажет верный путь, не подпустит ночью зверя, а если и случиться будет встретиться человеку и хищному зверю – то они поймут друг друга и обойдут, не тронув, поскольку звери тоже зависят от леса.
– Вот слушай, Борис, – нарушил повисшее в машине получасовое молчание я, решив поделиться своими мыслями с другом. – Был такой случай: в одной деревне скупали грибы: приезжала машина, люди ставили весы, и платили за каждый принесённый килограмм грибов деньги. И вся деревня ходила в лес. И по краям леса уже можно было не ходить – всё вытоптали; много грибов приносили лишь те – кто уходил в чащи и лесные дали, самые сильные и выносливые. И случилось так, что одним из таких людей стал мой знакомый – товарищ, мы вместе помогали баню строить другу, там, на стройке, и познакомились. Звали его Вадим, и по сей день зовут наверно; в общем, был этот Вадим самым удачливым грибником, приносил больше всех, с каждым разом всё сильнее удивляя приёмщиков. На него даже ставки делали: “Так, сколько у тебя? А, девять килограмм? Много? Да нет, вот Вадим придёт – у того действительно много будет! Давай на полтинник замажем, что больше твоего принесёт?” – спорили приёмщики, в ожидании своего постоянного клиента. И приносил, тридцать два килограмма лесного “мяса” однажды приволок, и как дотащил только?! Слагали о нем легенды приёмщики, завистники подозревали его в чёрной магии, а друзья считали его просто очень сильным по жизни мужиком. А где он ходит, в каких местах грибы ищет – он не говорил никому, всегда ходил один. За ним даже следить пытались – но всё было тщетно, через километр, два – его следы терялись и люди возвращались обратно, боясь заплутать. Вот он мне и рассказывает случай: “Иду по лесу, чащу преодолел, а за чащей лесок реденький, чистенький. Чаща – как барьер, через который не всякий пройдёт. А в леске том грибов видимо-невидимо, всё жёлтое, только успевай срезать. Срезал не все, только те грибы, которые через день-другой завянут и засохнут. Молоденькие “лисички” оставлял, и так с лихвой хватало. А к следующему разу они уже вырастали, в своё время пуская потомство, и без ущерба лесу, – говорит, – С полными вёдрами всегда выходил...” -А на хрена кому-то эти “лисички” сдались? – перебил мой рассказ, рассказываемый от лица Вадима, Левинц. – Понимаю Белые там, Поддубовик, Подосиновики, Подберёзовики на худой конец, но “лисички” кому сдались? – пытался нащупать фальшь в моём рассказе Борис.
– “Лисички” любят в Европе. У нас их чистят, моют, солят-парят, консервируют и в Европу отправляют, а они нам – евро взамен, притом курс очень высокий, эти грибы, как правило, по ресторанам разным расходятся. Ты не перебивай, рассказывает он дальше: “С полными вёдрами, – говорит, – Всегда выхожу. А тут грибов было очень много, притомился малец, а с собой, – говорит, – Всегда пол литра таскал, за пазухой – ну мало ли что: в болото провалюсь, или же ночевать в лесу придётся. Греться-то чем, когда бабы рядом нет? Заморился в конец ношу тащить, сяду, – говорит, – На пенёк, водки выпью, покурю немного и дальше, с новыми силами пойду. “Допинг” – как это дело в деревне называют. И только сел, и только выпил, грамм сто – не больше, подходит ко мне мужик, ростом с сосну, весь заросший и “острый”. Наклоняется так ко мне и говорит: -Ты что это, Вадим, в моём лесу пьёшь? Не уважаешь меня, значит? А лицо сердитое, строгое.
– Ну, думаю всё – не выйду уж из леса никогда. Берёт он своими ручищами мои вёдра, и “лисички” от туда себе в карман пересыпает, а из другого кармана что-то в вёдра выкладывает. Даёт мне эти вёдра и говорит: -Ещё раз будешь в моём лесу хулиганить – дальше чащи не пущу! А теперь забирай свои вёдра, и чтоб я тебя неделю здесь не видел!” Бежал Вадим, не глядя, долго бежал. Выбежал к деревне, ходу немного сбавил. Идёт по главной улице, а встречные над ним смеются: “Вадим, никак умом тронулся? Или иностранцев иголками накормить решил?” Посмотрел он в ведро – так и есть, до краёв еловыми иголками заполнено! Пришёл домой, бутылку с водкой как бросил в лесу – так и осталась она около пенька лежать. “Всё, – говорит, – Думал “белку словил”. Пить больше не буду!” На следующий день, он, поборов страх, снова пошёл в лес, но как не крутился, как не ходил – в рощицу свою так и не вышел. Одна чаща кругом, гиблая топь. В одном месте рык звериный услышал – и потихоньку к дому повернул – пока на волка не напоролся. Дошёл до дому, иголки те повнимательнее рассмотрел – все как на подбор, зелёные, свежие. Откуда бы им взяться таким – ведь короеда в лесу у них нет, чтоб столько таких иголок собрать ему месяца мало было-бы. Посидел, подумал, в лес неделю не ходил – приёмщики и ждали его, и звали. Через неделю пришёл, опять в ту рощицу, набрал грибов – как обычно много, и рядом с пеньком берёзовым бутыль увидал свою. Подобрал он её – пить не стал, в карман сунул, прошёлся вокруг – и поразился: следы – огромные, глубокие. Схватил он грибы и домой. Водку мужикам отдал, те – выпили при нём, и ничего: “Обычная!”. С тех пор завязал он с водкой совсем. Кроме меня он об этом не рассказывал никому – и меня просил в тайне рассказ хранить. Поделился со мной так, как с чужаком – сегодня я тут, а завтра в Москве.
– Я думаю, он тогда больше ста граммов отхлебнул, да ещё и галлюциногеном закусил! – с улыбкой заметил Борис.
– Больше не больше, а пить он не пил после этого, сам ему не раз предлагал. Баранов разводить стал, машину купил – старенькую “Волгу”, универсал, в отличном состоянии, с усиленной подвеской. В лес он уже не особо ходил, так, для себя только. Его бараны и “Волга” кормили не плохо – а грибы он оставил для тех, кому нужнее.
– А про место своё, козырное, рассказал кому-нибудь?
– Нет, говорил лишь, что кого надо лес сам приведёт, только его уважать надо!
– Говорят, что время меняет людей, Симак, но только не тебя! Как ты любил раньше байки травить – так и до сих пор их травишь!
– Есть такой “косяк”, – согласился я, – Да вот только самому свидетелем быть приходилось не раз, такому, от чего у тебя волосы дыбом бы встали!
– Я не спорю, и ни в коем случае не хочу тебя обидеть, но мне подобные истории кажутся дичью несусветной!
– Тебе, наверное, больше интересны истории в формате “дом-2”?
– Н-е-е, это моя подруга эту чушь смотреть любит. Я люблю фантастику: Орки, Мечи, Рыцари.
– Это всё не наше, не русское. Вот я тебе рассказал про Вадима, и ты какой вывод для себя сделал?
– Не закусывать водку в лесу незнакомыми грибами! – ответил Борис.
– Относись с уважением к лесу! Лес – это источник жизни для человека! Не плюй в руку, которая тебя кормит!
– Ты мастер тумана напускать, гадить в лесу я, конечно, не буду – если сильно не приспичит, а то сам знаешь, как наш брат готовит “в поле”! Но я останусь при своём мнении. Лес – это лес: ветки и ёлки торчат из земли. Есть грибы – но у них есть грибницы, а грибницы возникают путём переноса споров и прорастания корней. Есть птицы – они прилетели сюда подальше от людей, тут им безопаснее и удобнее вить гнёзда, есть звери, здесь по той же причине, что и птицы. А здоровых дядек, с ель ростом нет, и быть не может! Это плод воображения твоего Вадима! Мы замолчали, продолжать разговор не было смысла, поскольку как не убеждай меня Боря – я останусь при своём. Тратить же силы и эмоции на то чтобы убедить его – мне не хотелось; вспомнилось Вадимово “кому надо”. Надо будет – сам всё поймёт и увидит. Борис потянул руку к магнитоле, и принялся настраивать какую-то, одному ему ведомую радиоволну. Безуспешно проковырявшись, – мы уже довольно далеко отъехали от города, – он сплюнул в окно и снова закурил.
– Должно быть, выехали из зоны приёма; – посочувствовал я безуспешным попыткам Бориса настроить приёмник.
– Магнитола у тебя – го*#о! – зло процедил Борис.
– Ты чего, друг? – спросил я, удивившись резкой перемене настроения Левинца. Борис не ответил, он насупившись, молча курил в окно. С ним явно было что-то не так! Он что-то скрывал от меня – улыбка его, с первого момента нашей встречи, показалась мне искусственной; все темы наших разговоров – надуманными, заготовленными заранее. И вот, в определённый момент он не выдержал, и прокололся. Что же твориться в его душе? Это я обязательно выясню, и постараюсь помочь другу разобраться с его бедой, которая его гложет!
– Давай перехватим шашлычка с кофеем, тут придорожные кафе через каждые 20-30 километров? – предложил я.
– Давай; – безразлично ответил Боря, щелбаном отправив окурок в окно, в проносящиеся просторы.
– Чего, проблемы?
– Да с чего ты взял?
– Мы с тобой давно не виделись, есть о чём поговорить, а мы тут эмоции друг другу сливаем! Борис молчал, развалившись на сидении. Он сосредоточенно смотрел сквозь лобовое окно вдаль, пока вдруг, его неожиданно не прорвало: -Есть у меня проблемка, это ты точно подметил, Симак! – нервная усмешка выдала его внутреннее напряжение, – Моя девчонка, Танька, может, помнишь её?!
– Видел фотки, помню, ты рассказывал про неё.
– Ну вот, есть у нас в районе некто Крап – это местного разлива бандит, с большими связями. Любил он в картишки поиграть, но по слухам – карта у него всегда была краплёной. Говорят, что когда его короновали, воры на сходняке не хотели корону на него одевать, из-за одного его косяка по прошлой жизни – в карты он какого-то важного дядьку сильно нагрел, притом нагрел нагло. Ответить за кидок с краплёной картой он не захотел – противопоставил влиятельному человеку своих быков со стволами. Припомнили ему этот эпизод, и припомнили то, что за кидок тот он так и не ответил. На сходе решили, чтобы кинул новоиспечённый вор в общаг солидную сумму – плату за тот картёжное дело, и чтоб по жизни он сам помнил о том косяке, нарекли его Крапом. Условие поставили, что погремуха его будет каждому говорить, кто перед ним. Так и сказали – против короны на твоей головы слова нет, но носить тебе это имя по жизни. Он согласился – говорят, что с тех пор он карты в руки не брал. Жизнь свела с ним меня ещё год назад, когда мы с пацанами отстроили на общие деньги собственный магазинчик. Я был самым младшим из “соучредителей” этого дела. Магазин начал приносить деньги – и дело шло к тому, что прибыль покрыла все затраченные на постройку средства. Короче, дело пошло. И в один прекрасный день, как это обычно бывает, когда в жизни всё начинает налаживаться – подъезжает к нашему “лабазу” два чёрных джипа. Вылезают оттуда дяденьки, под два метра ростом, и заявляют: “Район Крап держит, теперь вы должны по шестьдесят кусков к первому числу каждого месяца ему засылать, за тихую жизнь!” Мы, конечно, попытались как-то уладить это недоразумение – ведь мы были в полной уверенности, что “братва”, и “крышевание” осталось в далеком прошлом. Про Крапа мы тогда вообще ничего не слышали! Денег у нас не было, так мы им и сказали. Потом началось: вначале “добрые люди” ночью побили в магазинчике стёкла, затем, начались наезды – по нескольку раз в неделю приезжала машина с бугаями, они забирали у перепуганной продавщицы два-три ящика с коньяком, и сваливали восвояси. Мы решили не платить этому Крапу чисто принципиально. Пришли в милицию – нам сказали, что бандитов в стране давно нет. Потом произошло нападение на одного из моих товарищей – ему переломали ноги бейсбольной битой. Затем, другого товарища поставили на перо – но он остался жив. Менты приписали оба нападения к банальному “гоп-стопу”, к делам рук местной шпаны. Затем магазин сгорел.
– Хреновая история, но причём тут твоя Танька? – не понял я.
– Ты слушай дальше! – Борис снова закурил. Он неловко сжимал картонный мундштук папиросы дрожащими пальцами.
– Два дня назад это было. Вышел с работы, иду по улице – солнышко светит – красота! Купил себе пива в палатке, закурил, иду, кайфую. Зашёл по пути в магазин, оплатили интернет, купил продуктов домой. Ты прикинь, я прихожу домой, а там – полураздетый пацан сидит, пиво с моей Таней пьёт! Везде бутылки пустые валяются – видно, давно уже они зажигают. А вот мне совсем не весело – этот пацан, Вилли-Красавчик – родственник того Крапа, он при наезде на “лабаз” в одном из двух джипов был, вроде как за старшего. Славиться на районе этот ублюдок тем, что не одну бабу “распаковал”, мол, перед ним устоять ни одна не может. Его как-то уже за это били – но несладко потом его обидчикам пришлось: одного из них нашли, замурованного в колодезной шахте теплотрассы, избитого и изъеденного крысами. И умер он не от голода, нет, и не от травм – его крысы заживо съели! В общем, увидел я эту весёлую парочку, ну и говорю, что мол, бухаете без меня? Без агрессии, с юмором решил подойти к проблеме, прощупать её истоки, так сказать. С Танькой понятно – всё кончено, она шмарой оказалась, – а вот с этим “Краповским родственничком” надо было расставаться как-то по-мирному. А этот кабан, нажрался уже – рожа красная – знает, гад, что вспомнил я его, и давай быка на меня спускать, высмеивает, мол, рога тебе в пору – только вот справа их меньше, чем слева! Иди мол, покури на улице с часик, я тебе ещё один рог добавлю для симметрии! Вспомнил он и про моих корешей, одному из которых переломали ноги, а второго посадили на нож. И перед Танькой давай меня в грязь втаптывать – а она смеётся, хохочет надомною – аж задыхается от смеха: то ли обкурились они, то ли обдолбались чем, в довесок к выпитому пиву. У меня же пар из ушей идёт, сдерживаюсь из последних сил – эта гнида мало того, что мою бабу трахнула, так ещё и надо мною потешается! Тут на меня что-то нашло; помню, словно в тумане всё было: схватил железную ложку для сапог, – вытянутая такая, мне от бабушки ещё досталась, увесистая штука, раритетная вещь, – и я его этой ложкой, как дубиной, х*#ачил минут десять. Танька орёт, мол, убил – я и ей этой самой ложкой по хребтине пару раз пере*#ал. Из-за неё всё, из-за суки, знала же, кого в дом впустила! Эту падаль, “Казанову” хренова! Тут как раз наша поездка подвернулась, я решил переночевать у друга и поехать в свой последний “выход” – ехать мне больше не куда, теперь меня везде найдут! Вначале я думал, что мне лучше подзанять денег, и слиться за бугор – но Крап – человек со связями, у него везде повязки, мне просто не дадут добраться до вокзала или аэропорта! И тогда участь быть заживо съеденным крысами для меня станет мечтой, по сравнению с тем, что они со мной сделают. Как назло, все свои трофеи я сплавил “налево”, месяц назад – продал одному коллекционеру всё оптом, по хорошей цене. Я и решил, поездку “в поле” не откладывать – может, взрывчатку найду, или “винт” снайперский, да любой огнестрел подошёл бы. Не с обувной же ложкой на него идти! Убить-то меня всё равно убьют, да вот только ответит этот Крап за пацанов, за наш сожжённый магазин, и за своего блудливого беспредельщика Вилли! А потом – пусть убивают, если смогут – в любом случае, от пули умереть – это по-пацански, так умирали настоящие мужчины, воины, это почётная смерть! Вот я и решил крутануть рулетку судьбы, “за так” свою жизнь что-то не хочется отдавать. Вот видишь, Симак, а ты говоришь лес “живой”! С*#ть мне на этот лес, при таком поганом раскладе! Он выбросил обгорелый картонный мундштук в окно, который тут же подхватил встречный поток ветра.
– Мне бы ту, твою “АВС-36”, с разорвавшимся патронником, только бы нормальная она была! Оптику к ней я бы надыбал и того Крапа за раз завалил бы – а дальше е*#сь оно всё в рот! Я слушал рассказ Левинца, и нехорошее чувство тревоги, которое я испытывал утром, вновь дало о себе знать: в груди зажгло, по коже пробежала волна холода.
– Слушай, я постараюсь тебе помочь, – медленно, отчётливо проговаривая каждое слово, начал я. – Если не найдём ничего в лесу – я знаю где можно взять! У меня есть схрон в одном лесу, с двумя рабочими автоматами, патронами, несколькими пистолетами, гранатами – “на случай войны”.
– Нет, я так решил! Симак, я не хочу тебя втягивать в эту неприятную историю! У тебя своя жизнь! Это будет подстава, Симак, а я не хочу тебя подставлять – ты мой друг!
– Не понимаю тебя, Борис, на что ты рассчитываешь? Левинц замолчал, и его тяжёлое молчание продлилось несколько минут.
– Есть информация, – наконец, вымолвил он, – Что в этом квадрате “зелёной” были какие-то бетонные сооружения, типа “ДОТ-ов*”. (*Долговременная огневая точка). Не знаю, какие именно “ДОТ-ы”, но в сети мне попался текст мемуаров одного Советского солдата, уроженца тех земель. Он писал, что в то время, когда он вернулся с фронта домой, он узнал, что многие жители ближайших деревень, задействованные во время войны немцами на проведениях каких-то загадочных строительных работ, без вести пропали. Где это было и как – никто толком не знает. Но он пишет, что “стройка века” проходила как раз в “нашем” квадрате, он пытался найти место гибели гражданского населения – но... неожиданно он сам исчезает в этом лесу. Его дневник, с записями военных воспоминаний, который он вёл до самого момента его исчезновения, был издан и выложен в сеть его внуком. По моим планам, где-то не далеко от места того боя, есть некое строение, может, подземный бункер. Я надеюсь, что до нас его никто не посещал, и надеюсь, что мы сумеем отыскать внутри его годное к бою немецкое оружие. Я понимаю, что мои надежды близки к фантастическим, но мне больше не на что надеяться! В крайнем случае, я останусь там, в этом “ДОТ-е”, или чтобы это не было. Буду там жить, и потихонечку восстанавливать выкопанные из земли трофеи. В этом лесу меня никто не найдёт! Когда буду готов, когда Крап позабудет обо мне, я нанесу ему удар в спину – пристрелю эту падлу, или взорву, вместе с его быками! Симак, от тебя мне нужно одно – помоги мне найти это грёбанное сооружение! Без тебя я его стопудняк не найду!
– А этот Крап, он реально крутой?
– Сам я его ни разу не видел. Молодость он провёл на зоне. Сейчас он коронован – но живёт не по понятиям, за ним стоят большие люди, щупальца которых идут к самому верху. Мне знающие люди, – те, кто в теме, – сказали, что “к бабке не ходи”, а закопают меня через неделю – крайний срок. Говорят, что Крап этот, из-за своего Вилли, меня из-под земли достанет. Говорят, что даже если он меня в прямом смысле из-под земли откопает, уже холодного, то надругается над трупом, расчленит, и утопит в параше останки или скормит свиньям – но просто так не отпустит. Деньгами от него не откупишься – у него этих денег до ж*#ы... Короче хреново дело. Он отмороженный на всю голову, для него люди – как игрушки – поиграл и выбросил. Шлюхи у него одноразовые, говорят, что трахнув бабу ему западло, что её после него кто-то трахать будет, и кичиться тем, что трахал бабу Крапа. Говорят, что он избивает до смерти бедных девок, что на его даче специальная комната есть, со стенами, облицованными красной плиткой, и в полу есть слив для воды. Говорят, что он может всю ночь пи*#ить девку в той комнате до смерти – такое удовольствие ему доставляет вид медленно исходящей из тела души. Но это слухи – насколько это правда, я не знаю. После поджога магазина я начал интересоваться этим Крапом, и многое о нём узнал. Ещё говорят, что он любит развлечься, выпустив в лес стайку “БОМЖ-ей”, и погоняться за ними с автоматами и пулемётами. Говорят, что он любит тех людей, в которых есть внутренний стержень – для него самый смак этот самый стержень наружу из человека вытащить, и сломать об коленку. Любит он ломать людей, чтобы те на коленях у него прощение вымаливали, чтобы с кровавыми пузырями сопли из переломанных носов текли. Короче, много чего про него говорят – остаётся только удивляться, как я раньше про него ничего не слышал!? Мразь это одним словом, Симак! Столько людей он загубил, что его в пору Палачом окрестить.
– Ладно, что-нибудь придумаем – в лесу, на свежем воздухе голова лучше работает; – ответил я. Между тем мимо промелькнуло здание придорожной закусочной, я остановился и сдал назад. ****Поворот судьбы**** Мы вышли с Борисом из машины, размяли затёкшие ноги, разогнули спины, и направились в небольшое, одноэтажное помещение, с большой вывеской, на белом фоне которой написано выцветшими, бывшими когда-то красными, буквами: “шашлык – кофе”. Стоянка перед “шашлычной” была пуста, за исключением одиноко стоящей зелёной “девятки”. Проходя мимо этой машины, я ощутил тепло, исходящие от капота – кроме тепла, от машины исходили невидимые глазом волны, от которых на душе становилось не спокойно, тревожно. “Да что со мною такое твориться?” – подумал я, вспоминая свои сегодняшние тревоги, которые преследуют меня с самого утра. Может, всё это простое самовнушение? Сначала мне приснился сон, про отморозка, который вонзал в меня нож. Затем Маше тоже приснился какой-то страшный сон, после которого она стала сама не своя. Заказав себе по чёрному кофе и по два шашлыка, мы направились на улицу, где под навесом располагались белые пластиковые столики и такие же стулья вокруг них, заслоняемые от солнца пыльными и зажринными тентами-зонтиками. Народу здесь не было, и мы выбрали самое чистое, и расположенное с краю место. Через минут пять нам принесли наш заказ, и мы принялись уплетать пахнущее дымом и острыми приправами мясо, с капающим ещё не остывшим жиром. Мясо было жестковато – видимо, оно перележало на мангале. Само мясо, вопреки ожиданию, оказалось абсолютно сухим внутри – скорее всего, перед тем как подать, шашлык хорошенько облили растопленным жиром. С приправами, пожалуй, тоже переборщили – так иногда делают, чтобы сбить кислый привкус залежавшегося мяса. Выругавшись про себя, и отогнав уличающие заведение в мошенничестве мысли, я принялся есть – в животе было пусто, а то, что мясо не свежее – плевать, “в поле” нам и не такое приходилось есть! Справа от нас сидел молодой мужик, бритый наголо в белоснежной кепке, которую пересекали три чёрные полосы. Он периодически косился в нашу сторону, отчётливо чувствовался чужой взгляд. Заметив внимание с нашей стороны, он встал, прошёл мимо нас, и довольно сильно толкнул стул, на котором сидел Левинц, отчего тот слегка покачнулся. Левинц бросил едкий взгляд в сторону удаляющегося, и стал медленно подниматься со стула. Затем, сорвав зубами с шампура приличный кусок, он бросил шашлык в тарелку – шампур, стукнувшись о стеклянную посуду, издал неприятный металлический звук. Мужчина в кепке уже отошёл от нашего столика, и было направился к выходу, но услышав этот звук, он остановился. Левинц было дёрнулся в его сторону, как я схватил его за рукав: -Оставь! – тихо сказал я. – “Быдлота” местная, у нас другие вопросы сейчас, пусть идёт, не волнуйся, он скоро найдёт то, что ищет! Человек в кепке постоял с несколько секунд, словно ожидая от Левинца дальнейших действий, затем увидев, что Борис сел на свой стул, неприятно улыбнулся краем рта, и пошёл дальше. Борис молча сел, и принялся, уже без особого аппетита, доедать острое мясо, с некоторым остервенением срывать зубами куски с поблёскивающего на солнце шампура. Я успел заметить, как от кафе отъехала зелёная “девятка”, с затонированными стёклами, которую я “срисовал” у входа в кафе. “Этот бритый мужик, в белой кепочке, сел на место пассажира – то есть, он не один!” – отметил я про себя. Чем-то эта машина привлекла моё внимание, и внутренний голос, “чуйка”, подсказывал, что мы ещё увидим “зелёное зубило”, с её владельцами. Борис сидел спиной к дороге, и не видел её, и я решил не тревожить друга своими подозрениями, раньше времени. Расплатившись с девушкой за кассой и заполнив термос кофеем, мы покинули гостеприимное дорожное кафе, и направились к нашей “Ниве”. Через минуту мы снова были на трассе. Вспомнив мужика в кепке, я посмотрел в зеркало: вроде всё как всегда, ничего подозрительного, машины, машины... и всё-же что то не давало покоя, чувство тревоги разыгралось до того, что меня начало мутить – хотя, причиной тому мог стать и съеденный минуту назад шашлык. Похоже на паранойю. Если прибавить к ней мои сегодняшние тревоги, то так недолго и спечься! Борис нервно курил, напряжённо погрузившись в свои мысли. Я сбавил скорость, со “100'' до “80”, машины, ехавшие за мною, начали нас обгонять. Серебристая “Тойота” лихо выехала на встречку, водителю этой машины было плевать на приближающийся поворот, и сплошную линию разметки. “Вот из-за таких придурков и гибнут люди!” – подумал я, вспомнив фото раскуроченных машины, виденные мною в сети. На том фото была разорванная на две части классика, и три мёртвых человека рядом с изуродованной машиной. Тела убитых, – не погибших, – были неестественно перекручены, части изуродованной машины были залиты потемневшей кровью. Эти люди возвращались домой, возвращались с моря, из гостей. На встречную полосу вылетела какая-то легковушка, которая обгоняла грузовик в запрещённом для этого месте. Водитель этой легковушки, виновник “ДТП”, остался жив – и почему-то мне кажется, что совесть его не будет мучить. Он будет жить дальше, и дальше нарушать грёбанные правила, которые придуманы для лохов, а этот инцидент вылетит из его памяти – будто и не было ничего. Прошло минут десять, и я снова посмотрел в зеркало: все машины, ехавшие сзади, меня обогнали, кроме одной – “Ваз 2109”, зелёная девятка ехала за нами. Ни водителя, ни пассажиров, видно не было из-за сильной тонировки, и опущенных на лобовое окно солнцезащитных козырьков.
– Борис, у тебя “труба” с собой?
– Нет, телефон я оставил дома!
– Могла ли Танька твоя кому-нибудь рассказать обо мне?
– Она не моя уже, тебя она не знала, и о нашей переписке я ей тоже не говорил.
– А комп?
– Что комп? – удивлённо переспросил Борис.
– Вы с Татьяной им пользуетесь от одного имени?
– Да, она меня заклевала – мол, с девками флиртуешь через “инет”. У нас даже с ней пароли одинаковые в соц.сети!
– У тебя на “винте” есть фото моей “тачки”?
– Есть, помнишь, где мы с парнями из отряда официалов у дороги фоткались? Я её даже распечатал в нескольких экземплярах! – с гордостью сказал Борис. Немного помолчав, я ощутил на себе взгляд друга.
– Что ты этим хочешь сказать? – спросил он после минутной паузы. Я молчал, поскольку говорить было не чего. И так было всё понятно – на том фото отлично виден номер моей “Нивы”. Я пожалел тогда, что не завесил его пакетом или не затёр глиной. Не зря жалел, выходит! “Девятка” продолжала ехать за нами, правда на некотором отдалении, иногда пропадая из виду – что говорило о том, что люди, находящиеся в этой машине, подготовленные, и обученные, и имеют с собой минимум хороший навигатор. Ведь в тех местах, где девятка исчезала из поля зрения, не было никаких поворотов и съездов, некуда было свернуть – и деться нам было некуда. Зато при появившемся на горизонте повороте зелёная девятка была тут как тут, иногда через машину, иногда через две. Несколько раз мне показалось, что в недрах тёмного салона промелькнуло что-то белое – возможно, та самая кепочка, с тремя полосками “баба-даст”. Расклад выходил следующий: этот “Кент”, или как там его, – короче его люди, а может и он сам – тряханули по-жёсткому Борину зазнобу – и она слила им всё, что знала. А если случилось так, что влиятельный родственник, – скорее всего усопшего Вилли, – пригласил Татьяну к себе на дачу, в знаменитую комнату с красной плиткой на стенах, и стоком для воды в полу – то тогда она сказала даже больше, чем знала! Они пробили мою машину по номерам, что сделать в наше время проще простого, выяснили адрес, номер телефона и прочее. Нет, номер моего телефона они узнать не могут, поскольку сим-карта оформлена на “дядю Петю”. Но вот номер квартиры – это запросто, только что толку, меня там всё равно сейчас нет! Однако я уже был вмешан в это дело, и мне предстояло разобраться с проблемой, ставшей уже и моей. Я набрал номер Маши. После серии длинных гудков, раздался не громкий щелчок, пол секунды тишины, и наконец, я услышал её голос, по которому уже успел соскучиться: -Алло, Андрей, это ты? – спросила она, так как мой номер не отображался на телефонах при входящих вызовах.
– Да, солнышко, привет! Я уже далеко, и в ближайшее время не смогу больше тебе звонить, ты не заходи ко мне – а то мой друг попал в неприятность, и ко мне в квартиру могут нагрянуть нежданные гости. О нашем знакомстве никто не знает, поэтому ты более ли менее в безопасности...
– Ты что, пьяный? Что за чушь ты несёшь?!
– Всё очень серьёзно. Мне было бы спокойнее, если бы ты уехала куда-нибудь подальше – в деревню, например, ты же как раз хотела съездить на дачу к подруге?!
– Хотела, но через месяц! У меня много дел, связанных с моим магазином! И я не могу всё так бросить!
– Милая, постарайся, очень надо, не хотел тебя пугать, но это вопрос жизни и смерти! Я волнуюсь за тебя! Маша некоторое время молчала.
– Я говорила, что твои раскопки до добра не доведут! – тихо сказала она. – Из-за тебя у меня будут большие неприятности... Девушка вновь замолчала, но молчание длилось недолго: -Ладно, Симак, я сделаю так – как ты хочешь, потому что верю тебе, и знаю, что ты не паникёр по жизни, и если говоришь – бежать, то лучше так и сделать! Но учти, когда всё закончится – я с тебя шкуру спущу, таких тумаков наваляю, что вовек не забудешь! Ещё пообещай мне, что завяжешь с поиском, и что ты меня возить на работу целый год будешь!
– Я буду тебя возить всю жизнь, куда скажешь, но завязывать с поиском я не буду, потому – что это не хобби, и не увлечение – это моя жизнь! Я не раз говорил тебе об этом!
– Ладно! – подумав, согласилась Маша. – Тогда так, обещай что “в поле” мы будем ездить только вместе!
– Я обещаю! Но ты же не хотела ездить со мною?
– Да, потому что я не смогу смотреть, как ты выкапываешь какую-нибудь мину! Но теперь мы будем выкапывать твою мину вдвоём, чтоб если она и подорвётся – то мы вместе с тобой умрём! Я не собираюсь во вдовах всю жизнь ходить на твою могилу!
– Найдёшь себе другого, с твоей красотой это не сложно! – Нет, милый, я уже нашла своего, а чужого мне не надо! Или с тобой или одна! Только так, и помни об этом, когда будешь копать! Я всегда жду тебя и очень волнуюсь о тебе! – Маша, я люблю тебя! – сказал я то, на что раньше не хватало мужества. Она молчала. Я перестал обращать внимание на поминутные гудки роуминга – плевать, деньги есть. Она молчала минуту, а я вслушивался в её молчание, в её дыхание, сердце сильно колотилось в груди. Я отвлёкся от дороги, и машина выехала на встречную полосу. Водитель машины, едущей за нами, увидев это, посигналил – чтобы вернуть моё внимание к дороге. Я вырулил обратно на свою полосу, про себя поблагодарив едущего сзади. Тысячу раз прав тот, кто сказал, что общение по мобильному телефону во время вождения может привести к аварии. Прижав плечом телефон к уху, я протянул освобождённую руку к кнопке аварийной светосигнализации, чтоб поблагодарить едущего сзади водителя за его заботу. Посмотрев в зеркало заднего вида, рука зависла в воздухе, указательный палец замер в сантиметре от красной кнопки “аварийки”: сзади ехала знакомая, зелёная “девятка”. Неужели эти люди волнуются за нас? Суки! Издеваются! Они хотят нас взять живыми, и уже не скрывают своего присутствия, заставляют нас нервничать.
– Я тоже тебя люблю! – ожил динамик телефонной трубки мягким Машиным голосом. Теперь мы молчали вместе. Связь резко оборвалась – девушка на английском языке что-то говорила, но я уже не слышал её. Я посмотрел на экран – нет приёма.
– Е*#ть-копать! Маша была девушкой умной и, безусловно, всё поняла – за неё я мог быть спокоен. Приедут эти отморозки ко мне, в мою квартиру, что они там найдут? Лист стали, с антивандальным покрытием, соседская собака – шотландский дог, и её владелец – отставник милиции. Столько проблем, которые вынырнули буквально из воздуха, вместе с неожиданно появившимся в моей жизни старым другом. “Если сдать этим бандитам Борю, то проблема решится сама собой! И всё будет как прежде!” – зажглась предательским огоньком в глубине души гнусная мыслишка. Именно сейчас я понял, что в этот самый момент, решается моя судьба, и главное решение должен принять я сам, здесь и сейчас! Но я не тот человек, который может сдать друга, и этим вариантом не воспользуюсь даже в самом крайнем случае – не быть мне Симаком! Пока эти бандиты не поймают Бориса, меня всегда будет подстерегать опасность, за тёмным углом укрытого чёрным покрывалом ночи дома; в подъезде – за заблёванными дверями меж этажных балконов; при прогулке по своей улице в вечернее время – опасность будет бесшумной тенью подкрадываться сзади, ступая тихо след в след. Эта опасность, как инфекционное заболевание, которое передалось от Левинца – мне. И самое страшное, что от меня эту заразу может подхватить Маша – она вообще не причём, не при делах, но косвенно связана с Борисом, через меня. И теперь опасность грозит и ей – нет, эту проблему нужно решать, пока сложившаяся ситуация, – словно бешено раскрутившийся дизельный двигатель, ушедший “в разнос”, – не усугубилась неожиданными обстоятельствами. Я должен вмешаться, точнее – я уже вмешался, не по своей воле став одним из участников неприятной истории. Я посмотрел на Бориса, который, как ни в чём не бывало, смотрел на дорогу сквозь лобовое окно. Телефон дзынькнул, оповещая меня о входящем сообщении, мы снова были “в сети”: “Я всё поняла, буду умницей. Жду тебя – ты знаешь где! Можешь мне не звонить – я выключила телефон, и вытащила сим-карту! Пока, любимый!” Я написал ответ: “Всё будет хорошо, любимая. Я приеду, скоро. Не волнуйся ни о чём, у нас всё получиться!”. Отправил. Телефон снова ожил: “Отчёт о доставке: Не доставлено”. “Наверно уже отключила!” – подумал я, и на душе стало как-то светлее, легче; будто не видимая глазу тяжёлая ноша, была сброшена в тот момент, когда я прочёл это уведомление. **** – Алексей Иванович? Добрый день! – говорил приятный мужской голос, передаваемый динамиком дорогого телефона, который сжимал в своей руке Крап.
– Да, слушаю! – чуть грубовато, отозвался владелец телефона, не любивший, звонков с неизвестных ему номеров.
– Тут такое дело... вам нужен некто Борис Сергеевич Левинцилов, а так же его друг. Я располагаю нужной вам информацией, которая без сомнения поможет вам разыскать обоих!
– Не знаю никакого Левинцилова! Мужик, ты номером ошибся! Я честный человек...
– ...Я понимаю, – перебил его незнакомец, чуть усмехнувшись, – Мне нужно, чтобы вы просто записали то, что я вам сейчас скажу. Можете молчать, если вам так будет спокойнее. **** Левинц так же смотрел сквозь стекло на дорогу, изредка поглядывая на меня, безразлично наблюдая за моими действиями – будто бы наш с Машей разговор его совершенно не касался. Может его безразличие наиграно, и в душе ему тоже хочется иметь рядом надёжного друга, любимую девушку, которой не безразлична твоя судьба, которая разделит твои проблемы. “Интересно, понимает ли он, что все трудности, с которыми столкнулся я и Маша, всё это из-за него?” – я попытался перевести мысли на тех, кто едет в машине за нами: “Что они могут сделать в данный момент? Выследить нас, подождать пока мы заедем в тихое местечко – а мы рано или поздно в него заедем – но что будет потом? Всё зависит от того, чем всё-таки закончилась история с Вилли. Если Левинц забил его до смерти, то... но мы ведь ещё едем? При желании нас давно могли бы расстрелять из автомата, например при обгоне, или у той же придорожной шашлычной. Но Борис говорил, что этот “Крап” отморозок, и получает кайф от мучений, которые при пытках испытывают его жертвы. Тогда, возможно, они постараются взять нас живьём, например, спровоцировав небольшую автомобильную аварию”. *** После посиделок в кафе прошёл час, машин с каждым километром становилось всё меньше – чувствовалось, что мы отдаляемся от Москвы. Зелёная девятка уже не особо маскировалась, и иногда ехала за нами “в хвост”, пристроившись так близко, что через заднее окно не было видно номеров машины. Этот приём известен и мне: ненавязчиво “нарисоваться” – в кафе, толкнув стул Левинца, обозначив себя таким образом. Видимо, по сценарию между нами должна была вспыхнуть перепалка – не зря же этот увалень в белой кепке остановился, ожидая дальнейшей реакции Левинца. Но, увидев, что его действие осталось без последствий, решил уйти – чтоб не нарываться на открытый конфликт перед сотрудниками шашлычной. Затем они создали видимость маскировки – но только видимость, обязательно нужно было, чтоб я, – водитель, – их заметил. Потом постепенно уменьшать эту самую маскировку, вводя “жертву”, – то есть нас с Борисом, – в панику и замешательство, нагоняя на нас жути. Именно в таком состоянии мы и должны начать совершать ошибки и глупости, руки у нас должны трястись, движения наши должны быть резкими и не продуманными – так нас проще всего будет уткнуть бампером в столб. Вот только одного они про меня не знают: я не нервничаю, и мне нечего боятся! Дома, кроме умницы Маши, у меня никого нет! Есть квартира, машина, непонятная работа и сомнительное “хобби”. Увлечение раскопками, военной археологией, подразумевает наличие некоторого опыта выживания в тяжёлых условиях; выносливости, хитрости, авантюризма, наличия знаний диверсионного характера. Ведь чтобы изучать войну, части приходится ставить себя на место командиров, и видеть поле боя таким, каким видели его они. Наш противник не знает, есть ли у меня оружие, какие у меня знакомства и прочую личную информацию обо мне. Будучи поисковиком, многую информацию о себе приходиться скрывать. Иногда чувствуешь, что ты какой-то шпион, только вот не понятно, на разведку какой страны ты работаешь? Оружие у меня, конечно, есть – пускай и травма. Я вспомнил одного копателя, его прозвали “Фриц” – за пристрастие к немецкой военной истории. Сейчас ему где-то около сорока лет, он ветеран поискового дела, поскольку начал заниматься “этим”, наверное, с самого рождения. Возможно, первым подарком, который ему подарили на день рождения родители, – если допустить, что он когда-нибудь был маленьким, и что он не сын самой войны, – то первым полученным подарком была лопата. Вообще, вначале девяностых он уже продавал на черном рынке пистолеты “ТТ”, большую партию которых он поднял из забытого партизанского схрона, времён “ВОВ”. На территории Советского государства было сделано множество таких схронов, в разных областях и регионах страны – знал главный вождь, что грядёт страшная война. Но в 1939г. инициатора закладок для партизан заподозрили в подготовке восстания против самого Сталина. С разведчиком долго не чикались, сразу определили в кутузку, где он провел, много ли мало ли, весёлых деньков. Все закладки изъяли – все, ну или почти все. Тогда, после подъёма пистолетов “ТТ”, за Фрицем” и закрепилось его прозвище, данное ему каким-то бандитом. По другой версии “Фрицем” его назвали по сокращению от его фамилии, которая созвучна с этим словом. Поисковики, знавшие его, говорили, что он связан не только с бандитами, а что у него есть хорошие повязки среди военных, и политических деятелей разных “калибров”. В двухтысячных он резко пропал из поля зрения поисковиков, друзей и товарищей, а так же из поля зрения заинтересовавшихся его персоной органов “ФСБ”. Говорили, что это связано с каким-то громким политическим убийством, к которому Фриц якобы был как-то причастен. Его хотели сделать “козлом отпущения”, повесив громкое дело, но Фриц козлом не был по жизни, и чтоб им не стать, он просто исчез, растворился, дематериализовался. Появлялся он всегда “локально”, и неожиданно. С ним можно было случайно встретиться в лесу, застав его за любимым делом, в неожиданном, но обязательно “козырном” месте. С ним так же можно было связаться по мобильному телефону, но номер его был не у многих. Вычислить его по номеру было невозможно, даже обладая хорошей технической базой. Говорили, что свой телефон он заказал за границей, и отдал он за него немалую сумму. Фриц – не фашист, хотя при первом знакомстве с ним многие могут так подумать: его одежда испещрена немецкой символикой и атрибутикой. Он носит чёрную форму, на кожаном чёрном ремне блестит золотом круглая немецкая бляха, руководителей “НСДАП”; в петлицах два позолоченных черепа “СС”, под ними две золочёные “СС-овские” руны “зиг”. Немецкий именной клинок на поясе, с именем политического деятеля военной Германии; немецкие ботинки, сделанные на заказ – один в один военные берцы тех лет. Фриц всегда с собой носит, пожалуй, единственную русскую в его обмундировании вещь – гранату “Ф-1”, ту самую, легендарную. Граната храниться в специально пошитом кармане, чека привязана верёвочкой к петельке. Взрыватель без замедлителя – мгновенного действия. Сама граната позолочена, и выглядит довольно необычно. Стоит ему засунуть руку в карман, он может вытащить из него гранату – уже без чеки. Таким образом, для того, чтобы выдернуть чеку, ему не требуется лишнее время, к тому же, он может поставить “Ф-1'' на боевой взвод с помощью одной левой руки. Он фанат немецких вещей, немецкого военного устава тех лет, но не фанат самого строя и лично Гитлера. Я не искал встреч с ним, а если и таковым случалось быть, то старался свести общение с ним к минимуму, поскольку это – оружейный маньяк, и вообще “специфический” человек, с “заморочками”. У этого человека – обострённая паранойя, которая по слухам не раз спасала ему жизнь. Фриц живёт где-то в лесу, живёт не один: ему удалось собрать вокруг себя группу таких же, как он, фанатиков, среди которых есть и взрослые люди, девушки, женщины, и по слухам, даже старики и дети. Где именно они живут, откуда берут еду, где прячутся от дождей и морозов – этого никто не знал. Живёт он здесь, недалеко, именно поэтому я его и вспомнил. Ещё дома, когда я прокладывал маршрут по карте, я вспоминал про Фрица, и в сложившейся ситуации, мне кажется, нам не обойтись без его помощи. Скоро ребята на “девятке” приступят к активным действиям, и нам надо к этому подготовиться. Других вариантов нет, стоит воспользоваться нашим с Фрицем знакомством. Да и сама судьба привела меня в это место, где в огромном лесу живёт нехороший “дядя Фриц”, которым впору пугать непослушных детишек. Я начал судорожно перебирать сильно сокращённые, порой до одной буквы, имена в записанной книжке сим-карты. “Вот он, хорошо, что не стёр из памяти!” – думаю я про себя, увидев сокращение “ФС”. Нажимаю набор – слышен длинный гудок, затем тишина, потом гудок повторяется – и вновь тишина. Никто не берёт трубку, кажется, что человек, которому я звоню, чем-то занят – но зная Фрица трудно представить, чем именно. Выругавшись про себя, набираю ещё раз – гудок, тишина, вызов сброшен.
– Е*#ть-копать! – с досадой выругался я вслух. Это была единственная наша надежда, ведь кроме Фрица нам с Левинцом больше никто не поможет в этом огромном и чужом лесу! Борис молча наблюдал за моими действиями, он вообще молчал после шашлычной, только односложно отвечал на мои не частые вопросы: “да, нет – нет, да”. Видимо он тоже что-то почувствовал, в тот момент, когда его толкнул здоровяк в белой кепке. Я его не донимал, хоть он и подставил меня, его судить я не в праве. Так случилось, такая судьба. Левинц перенервничал, и видимо долго не спал, похоже, что он только сейчас прочувствовал весь ужас ситуации, в которой он оказался. Ещё бы! Предательство любимой девушки, издёвки любовника, убийство человека – влиятельного и известного. Шансов, что это дело можно по-тихому спустить на тормозах – ноль! Ещё его “отпускала” трава, выкуренная им утром. Неожиданно резкий звонок моего телефона разогнал мои мысли, вернув меня в реальность. Я посмотрел на экран: “номер не определён”. Нажал на приём вызова:
недружелюбно поинтересовался хриплый голос на том конце. (*Чего надо) -Шоколада! – отвечаю ему в такт я. Борис удивлённо посмотрел на меня.
– Кто говорит? – спросил хриплый голос.
– Симак! – ответил я.
– Здоров Симак! – наконец-то признал меня чуть повеселевшим голосом Фриц.
– И тебе не хворать, Фриц.
– Чего звонишь? – продолжил он разговор.
– Ай нид хелп!
– Чем смогу; – голос его опять стал мрачным. – Только сразу говорю – “на поле” я больше не хожу.
– Тут дело потрудней выходов в поле; – начал я.
– Завалить кого надо? – неожиданно спокойно, как-то обыденно, спросил Фриц.
– Тут такое дело, мы едем мимо твоего леса, и за нами увязалась какая-то машина. Я еду со своим другом, фортовым поисковиком Левинцем – не знаю, слышал ли ты о нём. Он нормальный парень, но попал в неприятности: завалил родственника одного влиятельного человека, родственника, который переспал с его девушкой. Короче, есть предположение, что машина, которая едет за нами, как-то относиться к этим людям.
– Ты уверен, что эта машина едет именно за вами? – поинтересовался хриплый голос.
– Да! – твёрдо ответил я. – Скорость сбавляли не раз, они нас грамотно ведут, то через машину от нас едут, то через две. И я вкратце обрисовал ему сложившуюся ситуацию. Борис при этих словах повернулся назад, затем снова посмотрел на меня, и в его глазах я увидел ужас и панику. Прижав телефон плечом к уху, я поднёс указательный палец ко рту, показав Борису, чтобы он успокоился.
– Значит, тебе нужно снять хвоста... – как бы про себя сказал он. – Мобильники отключите, аккумуляторы – вон! Как найти меня помнишь?
– Откуда бы мне помнить? – отозвался я, слегка раздражаясь от этих слов. Должен бы Фриц помнить, что в гостях я у него не был. Да и вообще, из моих знакомых поисковиков, ни один человек не мог похвастаться тем, что был у Фрица. Он объяснил мне, в каком месте нам следует свернуть с трассы на просёлок, и как ехать дальше.
– Через сколько ты будешь у нужного участка трассы? – так же спокойно поинтересовался Фриц, словно бы мы не “забивали стрелу”, в которой, может быть, даже продеться стрелять – а договаривались о деловой встрече! И от этого его спокойствия, полного отсутствия эмоций, у меня по телу прошёл холодок. Возникло желание всё отменить, но... похоже, другого выхода у нас нет.
– Через полчаса, или час – я у тебя; – продолжал автоматический записанный кем-то голос, отдалённо похожий на мой.
– Жду; – коротко ответил он.
– Фриц, ты только не очень их, ну помягче там! – поспешил сказать ему я, но тот уже сбросил вызов. Между тем машина наших преследователей, не маскируясь, спокойно ехала за нами, и до начала активных действий оставались мгновения. По их сценарию я должен был поддать газу – пытаясь оторваться от навязчивых преследователей, и в этот миг я был бы подрезан более быстрой и маневренной машиной, которая, судя по всему, была “одноразовой”. Значит за ними едет другая машина, в которой может находиться и сам Крап. Их план, скорее всего, был такой: должна была произойти авария, реальная, но не слишком сильная, “рядовая”. Я как ненужный свидетель травли Левинца, должен был разбиться насмерть – они мне бы в этом помогли, а Боря, пусть покалеченный, должен попасть на суд к Крапу, где ему будет вынесен приговор, не подлежащий обжалованию. Вот-вот у трассы должна появиться горелая ель – когда то здесь бушевали лесные пожары. После этой ели следовало проехать километра два до Фрицевского поворота. “А вот и ель” – обрадовался я, увидев похожее на черную свечу, дерево. Я сбавил газ и, продолжая сохранять спокойствие, включил правый поворотник, чем ввёл своих преследователей в ступор: как им быть? Или пристрелить бегущую дичь, или позволить ей самой снять с себя шкуру и прыгнуть в котёл с кипящей водой? Они выбрали второе, ведь я свернул на дорогу, ведущую в никуда, в дебри леса, где меня и моего спутника никто и никогда не будет искать. Здесь не будет свидетелей, здесь не помогут водители проезжающих мимо машин – тут их попросту нет; здесь не будет милиции и скорой – это глушь; дорога эта, похожая на старую лесовозную просеку, ведёт в тупик. “Если Фриц подведёт, то нам конец!” – пронеслось в голове. ****Охота **** Ехал я километров 60 в час, “Нива” лихо подпрыгивала на кочках и ямах. Эту дорогу, видимо, хорошо прокатал Фриц: всё было изъезженно зубатыми покрышками квадрациклов, и кое-где виднелись следы родных “УАЗ-овских” покрышек. Парни, ехавшие следом, еле поспевали за нами. Они подумали, что я хочу воспользоваться преимуществом “Нивы”, и оторваться от них на бездорожье! Ехали мы по прямой вырубке, когда-то здесь добывали торф, и были проложены узкоколейки через весь необъятный лес. Но со временем рельсы растащили, всё бросили... Я периодически смотрел в зеркало, на скрывающуюся в клубах поднятой нашими колёсами пыли, “девятку”, – с которой уже наполовину отлетел передний бампер – часть его волочилась по земле. Близился поворот, и я ещё раз глянул на едущую за нами машину – сквозь пыльное облако вдалеке бликовало зеркальным блеском солнце. Рассмотреть источник этого блика у меня не хватило времени – ясно было, что отражается солнце от чего-то хромированного, скорее всего от второй машины бандитов, которая только-только выехала на просеку. У ели, с ободранной корой, я крутанул руль резко вправо, и влетел в незаметный со стороны поворот – совсем заросшую колею. Девятка не успела повторить манёвр, и пролетела мимо, оставляя за собой клубы чёрной пыли. На всякий случай я достал из кобуры свой “ТТР”. Через какое-то время девятка, уже без бампера, снова появилась сзади, высоко подпрыгивая на буграх. По громкому звуку двигателя можно было с уверенностью сказать, что у них отлетел глушитель. Что-то пошло не так. Я сразу это почувствовал, видя приближающееся поле. Как будто попал в какую-то зону чужой воли, требующей обязательного подчинения. Боря тоже это почувствовал, как то весь сжался. Мы вылетели на поляну, с давно спиленными пнями, дорога, по которой мы ехали, рассекала поляну надвое строго посередине. Судя по пням, можно было сказать – это старая вырубка. На бешенной скорости, мы летели по дороге, когда краем глаза я что-то заметил сбоку. Посмотрев влево, я увидел за одним из пней человека в чёрной одежде, с натянутой на лицо “омонкой”. Нас он будто бы не заметил, правая рука его лежала на пистолетной рукояти громадины “Knochensage*” – как сами немецкие солдаты прозвали пулемёт “MG-42”. (*Костная пила). Пулемёт стоял на разложенных сошках, упёршихся в пень, который надёжно укрывал тело стрелка от возможной ответной стрельбы. Пень порос мелким кустарником, и с той стороны, откуда мы приехали, стрелка с его оружием было не разглядеть. Борис проследил за моим взглядом и, увидев стрелка, закричал: -Он что, стрелять по ним собрался?
– Я не знаю, наверно припугнуть хочет! “Будет стрелять! Всё пошло не так! Зачем я связался с Фрицем?” – судорожно перебирал я ставшие вязкими мысли. “Ведь это убийство только усугубит наше положение!” Раздался хлёсткий, разошедшийся эхом по лесу одиночный хлопок. Его эхо прошло сквозь “Ниву”, сквозь нас. Я ударил по тормозам, машина послушно остановилась, пыль, серым покрывалом следующая за нами, окутала машину. Оглянувшись, мы с Борисом увидели, как за въехавшей на поле “девяткой” упало дерево, от разорванного в клочья пня шёл дым. Дерево было подорвано взрывчаткой. С права тоже сидел человек в чёрном, точно таким же образом, и с таким же пулемётом. “Девятка” стояла, что там происходит – видно не было. Я открыл дверь и вышел из машины, держа наготове пистолет. В этот момент синхронно застрочили пулемёты. Резко. Как по команде, не слышанной нами. Пулемётчики, своим злым стрекотом, оглушили лес. Я инстинктивно присел, спрятавшись за передней частью машины. Пулемёты били по девятке длинными очередями, попеременно отдыхая, так, что огонь ни на секунду не прекращался. Чёрный дым и снопы пламени вырывались из чёрных, длинных стволов. Пули отрывали от машины куски, пластмассовое крошево разлеталось от попавшей под свинцовый дождь железной коробки. Отлетели оба передних крыла, куски пластика, перемешанного со стеклом, брызгами разлетались в разные стороны под оглушительный аккомпанемент смертоносных немецких “машиненгеверов”. Казалось, патроны не закончатся никогда. Борис что-то кричал мне, размашисто жестикулируя руками. Я как заворожённый смотрел, как на моих глазах убивают людей, расстреливают в упор с нечеловеческой жестокостью. Нос забило и защипало в глазах от удушливого запаха сгоревшего пороха и толового дыма. Наконец всё стихло, резко, разом. Но в ушах продолжало стрекотать, сильным звоном, то в правом ухе, то в левом. На поле из леса вышли люди, человек пятнадцать, вместе с оставившими своё оружие пулемётчиками. Все, кроме одного, были облачены в общевойсковой камуфляж. Лишь один из вышедших был облачён в чёрную форму. Похожа форма охранная, только более качественная, дорогая. У всех рации, типа “Vertex”, по потёртой до металла краске было видно, что беднягам приходиться с ними чуть ли не спать. Оружие разное, в основном автоматы “АК-47”, “АКС-74У”, “МР-40”, у одного бойца я заметил пистолет-пулемёт “МР-5”, у другого – необычного вида маленький автоматик, похожий на “АГ-043”, предложенный когда-то Симоновым, но так и не поставленный на конвейер. Скорее всего – самоделка, видать у них тут свои токари есть. У каждого бойца на ремне висело по кобуре, пистолеты в них тоже были разными. Виднелись знаки различия, в виде полевых звёзд и лычек на погонах. Что примечательно, класс оружия соответствует званию – вон тот, с маленьким автоматом – сержант, а с “АКС-74У” два капитана; с “МР-5'' – старлей, “МР-40'' у лейтенантов и старших сержантов. У рядовых, которых тут было немного, были карабины “М-98”, “СКС”, винтовки “АВС-36”, “СВТ-40'' – всё, из репертуара Великой Отечественной, в основном русско-немецкое. Были и охотничьи ружья. У одного солдата, облачённого в камуфляж расцветки “дубок” и вооружённого “АКС-74У”, я заметил нагрудный знак “Охотрыбоохрана”, егерский шеврон на плече нашит – а в кармане наверняка соответствующее удостоверение. “Это они для нежданных гостей так вырядились, или залётных охотников на деньги так разводят?” – подумал я, рассматривая серьёзных и мрачных мужиков. Со стороны действительно можно подумать, что эти боевики, только что расстрелявшие двух, пусть и бандитов – бойцы какого-то спецотряда, а здесь в лесу – что-то типа подготовительного лагеря. Я вышел из оцепенения, и побежал к окружившим дымящиеся останки автомобиля людям. Краска на машине практически отсутствовала, всё железо покрыто дырами, местами была видна белая шпатлёвка. Из моторного отсека шёл белый, едкий дым. Вокруг машины всё было усыпано кусками пластика, белыми льдинками разбитого стекла, кусками пыльной краски и шпатлёвки. На сидениях лежали два куска мяса, присыпанных покрасневшими осколками, и накрытых покрывалом растрескавшегося лобового стекла, ввалившегося внутрь. Побелевшее, изорванное пулями стекло медленно впитывало кровь мертвецов, словно губка. Кровь растекалась по белым трещинам, заполняя их – словно микро артерии, и похожее на белую тряпку стекло, постепенно окрашивалось в красный цвет. На “торпеде” я увидел знакомую кепку, которая поменяла свой цвет с белого на бурый. “Баба уже не даст”...
– Парни, вы чего натворили, надо было живьём, понимаете? – кричал я. Люди, большая часть из которых скрывала лица за прорезями омоновских масок, молча стояли, закинув автоматы и винтовки на плечи; один из них, человек в чёрной форме, имевший на погонах самый высокий чин, подошёл к машине, покопался в её нутре, и достал перемазанный кровью “Калашёвский” укорот. Держа его в правой руке, он левой стянул маску с головы – человеком, только что безжалостно расстрелявший наших преследователей, был сам Фриц.
– Ну здоров, Симак! – он широко растянул рот в дружелюбной улыбке, – Держи! – и он протянул оружие мне. Я отошёл на шаг назад, и он, замерев с автоматом в реке, медленно повесил его себе на плечо.
– Здорово, “Гитлер”! Ты что натворил? – спросил его я, пытаясь унять появившуюся дрожь в руках. При слове “Гитлер” товарищи Фрица, из которых один оставался в маске, пристально посмотрели на меня, все разом, как по команде. Затем все перевели взгляд на Фрица, ожидая его реакции. Улыбка спала с его лица. Я не подумал, что Фриц держит своё имя в авторитете, и подобное обращение к своей персоне перед подчинёнными, должно быть, непозволительно для него. *** Друзьями мы с ним никогда небыли, но он меня уважал за принципы, которыми я всегда руководствуюсь. Вспомнил я, как собравшись большой компанией, мы вышли “в поле”, на неделю. Разбили палатки, и каждый занимался тем, что хотел: кто-то пил горькую, кто-то обнимался с девушками, другие ушли в лес на поиск трофеев, а иные просто сидели у палаток, травили байки, играли на гитарах, и пели песни. Фриц был среди них. Было весело и шумно, до тех пор, пока вдруг над поляной не повисла тишина. Какой-то парень, в пьяном угаре носившийся по поляне в одних трусах, стоял теперь посередине поля, лицо его было бледным, по побелевшей коже крупными каплями стекал пот. Парень стоял перед вставшим на задние лапы медведем. Я только вернулся с поиска трофеев и, подходя к лагерю, удивился резко наступившей тишине. Как так получилось, что никем не замеченный медведь вышел на поляну, что парень, не обратил внимания на бегущего к нему из леса хищника? Кто-то из поисковиков, спохватившись, принялся заталкивать патрон в ствол ружья, но я остановил его: -Далеко, разлёт большой, пацана зацепишь! Спрячь свою пукалку, я сам попробую отогнать Мишку в сторону!” И я пошёл. Медленно подошёл к парню, перед которым так же, замерев на месте, стоял небольшой медведь. Медведь посмотрел мне в глаза, в его взгляде я не увидел ни злости, ни страха – лишь любопытство. Говорят, этого делать категорически нельзя – однако, чуйка подсказывала, что я поступаю правильно. И я понял, что медведь ещё молодой, и к поляне его приманил звук гитары, или крики – он несмышленый, и ещё не ведает страха, поскольку незнаком ещё с человеком. Но трогать его нельзя – где-то рядом могут быть его сородичи. Они не простят убийства своего отпрыска. Я встал перед парнем, оказавшимся за моей спиной, он вцепился в меня мёртвой хваткой, отчего у меня на теле потом проступили синяки.
– Иди! – сказал я медведю, не сводя с него глаз. – Иди! – повторил я громче, слегка махнув рукой, и медведь, словно поняв меня, развернулся и большими скачками побежал к лесу.
– Да ты герой! – встречал у палатки меня Фриц. Люди радостно загалдели, обнимая всё ещё бледного парня. Кто-то поднёс к его губам полный стакан водки, и в бедного парня буквально влили “огненную воду”.
– Вы не в клубе, и не на дискотеке! – сказал я окружившим нас людям. – В лесу нужно вести себя скромнее! Мы тогда долги сидели с Фрицем у костра, разговаривая о жизни, о Великой войне. За литровой бутылкой коньяка ночь пролетела быстро, и мы сами не заметили, как наступил рассвет. Взгляды на жизнь Фрица, во многом совпадали с моими, единственным расхождением была его жёсткость, если не сказать больше – жестокость. Его мало волновала дальнейшая судьба тех, кто посмел вторгнуться в зону его интересов. Он был расчётлив, умён, жесток и безжалостен. Но тогда всё было по-другому, всё было просто и по-доброму. Тогда это были только слова, многие из которых я не воспринял всерьёз. А зря. ****Гранитный гарнизон**** После недолгого молчания он улыбнулся, как-то сразу обстановка разрядилось.
– А что я натворил? – безобидным голосом спросил Фриц, – Вот это видишь? – он снял с плеча окровавленный “Калаш” и протянул его мне, но на этот раз он поднёс его к моему лицу, так, что я почувствовал запах ещё не засохшей крови.
– Это против тебя, так что ты благодарить меня должен! – повысил голос Фриц, – Давай-ка расставим точки на свои места: это ты натворил, а не я, ты мне позвонил и попросил помощи! Слова, спустившие механизм, который их убил, – Фриц кивком головы указал на разбитую пулями машину, – Принадлежат тебе, так что не строй из себя целку, Симак, ты взрослый мужик, и пора бы тебе уже начать что-то понимать в этой жизни! Ветер переменился, и подул со стороны расстрелянной машины. В нос мне ударил тошнотворный запах крови и человеческих внутренностей, смешанный с запахом бензина и дымом не сгоревшего пороха. К горлу подступил ком. Остальные “солдаты” принялись копошиться в железном крошеве, обмениваясь между собой восхищёнными возгласами: -О, кому пробитый мобильник нужен? – один из солдат держал перепачканный кровью телефон, с круглой дырой посередине почерневшего экрана, и вырванным куском пластика.
– Э-э, пацаны, я тут руку нашёл с “зоновскими” наколками, нужен кому такой сувенир? В ответ раздавался звериный хохот.
– Типа кроличья лапка, сувенир, на удачу! – подсказал кто-то, и хохот вспыхнул с новой силой.
– “Макар” нужен, парни? – вновь кричал кто то, словно зазывала на базаре.
– Заткнулись там! – рявкнул помрачневший Фриц. На поле, с противоположной “девятке” стороны, выехал “УАЗ”, зелёного цвета. Народ “обозвал” эту модель “УАЗ-а” “Батоном” или “Таблеткой”, за его внешний вид и за его любимую профессию: машина скорой помощи. Скорее всего, на лесной дороге были именно его следы. Объехав “Ниву” он приблизился к останкам “зубила”. За ним на поле заехало несколько квадрациклов, все люди были в одинаковых, знакомых, чёрных одеждах. Некоторые мундиры украшали награды и значки – преимущественно времён Великой Войны, принадлежавшие обеим воюющим сторонам. Борис стоял немного в стороне.
– Пойдёмте, – сказал Фриц, положив свою тяжёлую руку на моё плечо, – Ты и твой друг можете считать себя моими гостями! Мы подошли к “Ниве”, Фриц привычно откинул сидение и залез назад, Борис сел на своё место, и мы поехали вперёд, оставляя за спиной суету, крики и шум двигателей. Боевики в чёрной форме стояли рядом с расстрелянной машиной, и молча провожали нас тяжёлыми взглядами. Ехали мы по хорошо укатанной дороге, чем дольше – тем более разъезженной она становилась. Скорее всего, тут целая сеть лесных троп, сделанная таким образом, чтобы запутать случайного путника; наверняка составлена карта, которая есть у всех “местных” водителей. Возможно, некоторые тропы заминированы – защита от нежданных гостей, зная Фрица, я бы не удивился этому. По пути нам попадалось множество перекрёстков и разветвлений, встретилось несколько квадрациклов, почтительно уступивших нам дорогу. За окном мелькали деревья, которым не было счёту. Они надёжно закрывали дорогу от спутников. В рации Фрица слышался интенсивный радиообмен, и тот выключил рацию.
– Ты что тут, лагерь для военнопленных открыл? – спросил я Фрица. Он рассмеялся, громко и заливисто: -Ты продолжаешь меня удивлять! – сказал он мне.
– Продолжаю? – переспросил я.
– Да, ты меня удивил впервые ещё на том выходе, на котором мы познакомились. Удивил меня, позвонив мне сегодня, да ещё и попросив у меня помощи! – он вальяжно раскинулся на сидении, в каждом его слове чувствовалась уверенность. Он был хозяином положения, командиром группы вооружённых людей, которых мы здесь встретили; он был хозяином этого места и, вспомнив его пламенные речи у костра, мне сделалось плохо.
– Я вчера только вспоминал о тебе, мне бы здесь побольше людей, таких, как ты! А то одни отморозки, куда ни плюнь!
– Так что здесь? – спросил я.
– Здесь? – он внимательно посмотрел мне в глаза сквозь отражение в зеркале заднего вида. – Свободное поселение, здесь собираются люди, уставшие от города. Те, кто жить без леса не может, те, кого разыскивает “ФСБ” и менты, те, кому некуда больше податься. Этот лес стал приютом для многих людей, многие смогли здесь найти то, о чём они не могли и мечтать в городе – здесь они смогли самореализоваться. И могут делать то, что им нравится, каждый день! Этот лес собрал много людей, как сильных – так и не очень. Те, кто послабее – работают, набирая силу и принося пользу остальным, не отвлекая более сильных подножным трудом. Кто-то охотится, снабжая поселение мясом, кто-то ловит рыбу, другие пилят лес, иные строят дома, прокладывают новые дороги. Есть знаки различия, как ты наверное, уже успел заметить. Мы делим людей по их способностям: творец – творит, мудрец – мудрит, стрелок – стреляет, охотник – охотиться; а для дураков вообще – работы больше всего! Дураки и молодые все в рядовых ходят, чтоб видно было – кто есть кто! Звания тоже не просто так дают – совершил подвиг или, скажем, перевыполнил определённый план – получи звезду. Да, у нас есть установленные нормы на всё. За косяки – звезду снимем. У кого больше звание – тому должны уступать, в споре с нижестоящим он будет прав, и его мнение будет более авторитетным. Зарплату он будет получать более высокую, чем остальные; питание – лучше, вплоть до спиртных напитков “от заведения”, в то время как нижестоящим приходиться тратить на водку свои деньги. Да и выпить они могут лишь в выходной – по будням пьют только офицеры! Таким образом, звёзды носят самые способные и удачливые люди. Некоторые, вместо звёзд, носят немецкие знаки отличия – но это охотники, в основном, им с внешним миром контактировать не приходится. У нас есть много хорошо подготовленных бойцов, все с опытом, каждый день тренировки, раз в неделю стрелять с ними ходим. Профессионалы. Подготовка получше спецназовской будет! Один такой боец двадцати простых солдат стоит! Они обучены воевать в любых условиях, при любой погоде, в любое время, притом автономно, без провизии и патрон! Еду они умеют добывать сами, боеприпасы – трофеи, снятые с поверженного врага. Эти бойцы – наша главная сила! Тут каждый год дороги меняются, что бы со спутника нас не вычислили, да и вообще, чтоб дураки без дела не сидели! А если нас и вычислят – то каждый из наших жителей – тренированный воин, хорошо вооружённый и сильный. У нас есть активные минные поля, системы сигнализаций, электрогенераторы, солнечные батареи, противотанковые гранатомёты, “ПЗРК”, да много чего у нас есть! Голыми руками не возьмёшь! – он усмехнулся: -Один фортовый ходок, отыскал немецкий слад с химическими снарядами и баллонами с ядовитым газом. Этого добра там было до е*#ни матери! Теперь всё это тут, у нас! Дорога становилось всё более накатанной, стало понятно, что мы почти приехали. Я конечно понимаю, что если бы не Фриц – то меня бы уже не было, но всё равно идти в гости к этому человеку мне совсем не хотелось... – А что, милиция вас не трогает? – спросил я. – Трасса ведь рядом! Фриц затрясся, в приступе смеха.
– Какая милиция, Симак, ты меня разочаровываешь! Ты представь, что нам может сделать горстка бухих мужиков в форме, пусть и с “калашами”, которые трясутся в дрожащих с похмелья руках? Ты бы лучше спросил, трогаем ли мы милицию! И я бы тебе ответил – что трогаем! Патрули нам платят откат, за то, что вздымают мзду с водил за нашем участке трассы!
– А если они позвонят в Москву, и им в поддержку вышлют армию?
– И что они скажут? Типа: “товарищ генерал, непонятно откуда взялся гарнизон с хорошо вооружёнными бандитами!” Да этих, дрожащих за свои места тварей по увольняют нах*#, в тот же миг – и они сами об этом знают!
– И всё же, может случиться так, что информация просочится в Москву, прилетит несколько вертолётов с ракетами, и ваша деревня исчезнет, будто не было её! Или приедет пара десятков “ГРАД-ов”, которая оставит лишь горстку пепла от этого леса! Борис испуганно посмотрел на меня. Он не в восторге от моего диалога с Фрицем, боится, что я разозлю его. Фриц замолчал, вдумчиво глядя на мелькающие за окном деревья.
– Ладно! – наконец отозвался он. – Я расскажу тебе кое-что. Но учти – этот секрет люди уносят с собой в могилу!
– Я закрою уши! – вмешался Левинц, действительно закрывший уши ладонями. Фриц, словно не слыша и не видя Бориса, продолжил: -У меня есть ядерная боеголовка! – он сделал выжидательную паузу, и внимательно смотрел на меня, ожидая реакции на его слова. “Боеголовка! Да он гонит! Откуда? Он что, выстругал её из дерева?” – подумал я.
– Что молчишь? – спросил он.
– Ты гонишь! – откровенно высказал я свою мысль. Фриц довольно усмехнулся, ещё сильнее раскинувшись на заднем сидении. По нему было видно, что это закрытая тема, о которой он редко говорит с кем-либо. Но темнеменее это доставляет ему огромное удовольствие. Похоже, он не врёт!
– Я выкупил её, в своё время. Точнее сказать, обменял. В конце девяностых, в свободное от копа время, я брал “халтурки*” – взрывал, стрелял, топил и резал за деньги. (