Спины их, как и лица, были очень красивы.

У них была, если верить газетам, какая-то потрясающая история любви. То ли он спас ее от злодея, то ли она вырвала его из лап бабы-яги, нечто очень романтическое. Они были прекрасны совершенно по-голливудски, и история их была совершенно голливудской, и поэтому Маша в нее не слишком верила.

Кроме того, она никогда не понимала мужчин, которые женятся на красотках, и очень огорчалась, потому что думала, что не понимает от зависти.

Оттого, что сама ну абсолютно не тянет на красотку! Ей казалось, что они все одинаковы — найдите пять отличий! Сама она, как правило, могла найти только два — цвет и длину волос. Все остальное было удручающе одинаковым, и она точно знала, что если завтра на другом приеме увидит жену Андрея Поклонного в другом наряде, то ни за что не вспомнит, кто это. А вот Катерину Кольцову узнает сразу же в многотысячной толпе.

И как это объяснить?…

— …он дал мне всего несколько дней срока, — услышала она и насторожила уши и притормозила возле парочки, — у меня времени совсем нет, а тут ты еще!…

— Если бы ты не был таким болваном, милый, — пропела Лида Поклонная и нежно провела мизинцем по губам супруга, — все бы обошлось.

Маша видела их в профиль, и даже в профиль было заметно, что нежный муж смотрит на женщину своей жизни с ненавистью, от которой у него даже зубы свело. Он и говорил с трудом.

Маша совсем остановилась, зашла за штору и уставилась в окно, чрезвычайно внимательно высматривая там что-то важное, как капитан судна, заметивший на горизонте черный пиратский флаг.

— Если бы ты не была такой сукой, — в тон ей ответил Андрей Поклонный, — все обошлось бы и без кровопролития. Но тебе же нужна кровь, кровь! Ты же, шлюха дешевая, без этого жить не можешь!

— Истерик.

— Сука.

— Вы подслушиваете? — вдруг громко спросил чей-то язвительный голос, и прямо перед ее носом возник продюсер Матвей Рессель со стаканом в руке. Он стоял на лужайке перед распахнутым французским окном и смотрел на нее не слишком приветливо.

Нет, не так.

Он стоял на лужайке перед распахнутым французским окном и смотрел злобно и подозрительно.

Супруги Поклонные оглянулись, и у красотки, как у тигрицы, зрачки стали поперек.

— Кто это? — спросил Андрей Поклонный брезгливо.

— Горничная какого-то писаки. Зачем он ее сюда притащил, уму непостижимо!…

— Я секретарь Аркадия Воздвиженского, — неизвестно зачем сказала совершенно пунцовая Маша Вепренцева. От невыносимого жара, которым горело все лицо, на глаза еще и слезы навернулись. Маша знала, что стоит ей только моргнуть, и они покатятся по щекам, поэтому она все время смотрела в разные стороны, только чтобы не моргать.

— А по-моему, вы журналистка и вынюхиваете сенсации, — твердо сказал Рессель. — Вот что, голубушка, никаких вам тут сенсаций не будет. Ясненько?

— Я не журналистка!

— А этот крендель с Первого канала, который к вам как к родной бросился? Он тоже не журналист и на Первом канале не работает, да?

Маша Вепренцева даже не сразу поняла, о ком речь.

— Да нет, вряд ли журналистка, — задумчиво произнес Андрей Поклонный, — не похожа.

— Она все вынюхивает, — выговорила Лида Поклонная с отвращением, — она все вынюхивает и везде шныряет. Дрянь!

Тут, видно, в игру включились какие-то силы, о которых Маша ничего не знала и еще даже не успела догадаться.

Андрей лениво поставил свой бокал на столик и сказал каким-то ненатуральным, измененным, театральным голосом:

— А мне она нравится. Очень милая девушка. Девушка, а девушка, как вас зовут? Федя?

Матвей Рессель прямо с газона, переступив низкий подоконник, шагнул в комнату, задел штору, которая сухо затрещала, и с досадой выдернул ткань из-под ботинка.

— Значит, так, — начал он угрожающе, — никакая она не милая девушка, и мы с ней никаких дел иметь не можем. — Это, по всей видимости, относилось к Андрею. — Вы сейчас же исчезаете из нашего поля зрения и больше к нам не приближаетесь. Ясненько? — А это относилось к Маше.

Маша кивнула. Объясняться с ними было совершенно бесполезно. Они не стали бы ее слушать, а если бы и выслушали, все равно не поверили бы.

— Если я хоть в одном издании прочту про сегодняшнюю вечеринку, дорогая, я сам приеду и порежу тебя на продольные полоски, — на ухо ей интимно сказал Рессель. — Нет, лучше на поперечные. На поперечные полоски.

И тут Маша, которую внезапно все это стало забавлять, тоже очень интимно спросила у него, даже с некоторым придыханием спросила:

— Почему?

Он не понял.

— Что почему?

— Почему лучше на поперечные?

Что такое, в конце концов! Она здесь по приглашению, вон Весник похохатывает, и Веселовский стреляет по сторонам глазами, как пить дать ее ищет, и Родионов злится — все нормально, жизнь прекрасна, и наплевать ей на звезд и их продюсеров!

— На поперечные лучше потому, что больше выйдет, — хмуро сказал Рессель, — и давайте, давайте отсюда!…

И Маша пошла, а они — все трое — провожали ее глазами, и она вдруг вернулась.