– Что молчите-то? – спросил вдруг Корсунский, все так же смотря в окно.

Троица переглянулась меж собой.

– Вы кому это сказали сейчас, Владлен Генрихович? – вкрадчиво полюбопытствовал «майор».

Корсунский обернулся к нему.

– Вам, вам, – сказал он сердито. – Ведь это у вас претензии к моему сотруднику! – И генерал поглядел на Георгия.

Волков не знал, как правильно поступить – отвести глаза или продолжать смотреть. Все-таки не так уж он суров – этот взгляд, о котором так много говорят. Но все же благоразумно решил не рисковать, опустил голову.

– Я хочу знать, – прогудел Корсунский, – насколько эти претензии обоснованны! А потом и Волкова послушаем.

Вот это Георгию не понравилось. Неужели разговор пойдет о том, что он продолжает расследование?

Он посмотрел на шефа, но тот, в свою очередь, глядел на Корсунского.

Первым начал «генерал» из Москвы. Он крякнул в кулак, взглядом обратился за поддержкой к своим и заговорил:

– У нас есть основания полагать, что Георгий Волков скрывает некоторые факты по тем происшествиям, о которых мы рассказывали вам, товарищ Корсунский. Да, представленные им отчеты достаточно полны, однако, согласно нашим инструкциям, мы обязаны были установить наблюдение за любым из тех, кто причастен к расследованию.

– Вашим инструкциям? – прищурился Корсунский.

– Да, – кивнул «генерал». – Инструкции сверху.

Это хоть и немного, но произвело впечатление на начальника.

– Почему вы мне не сказали, что у вас особые инструкции.

– На это не было санкций нашего начальства, – ответил «генерал». – Мы стараемся посвятить как можно меньшее количество людей. Таков приказ.

Он старался говорить мягко, чтобы не вызвать гнев Корсунского.

– Вот как, – разочарованно произнес тот.

Георгий заметил, что Яковлев, слыша этот диалог, нахмурился.

– Ну пусть он что-нибудь расскажет! – снова поднял голос Корсунский. – А будет артачиться, поднажмем! А, Яковлев! Это ведь твой протеже!

– Если ему есть что сказать, он скажет. Ведь так? – И Яковлев посмотрел на Георгия.

«Не вздумай!» – прочел Георгий в его глазах. То же самое говорил и жест шефа – у них давно была отработана своя система телодвижений, непонятных для сторонних наблюдателей. В данном случае Яковлев откинулся на стуле, оставив ладони на столе: на каждой видны только четыре пальца, большие оказались внизу под столешницей. Это означало «нет». Почти сразу шеф сменил позу.

Ну что же, значит, надо врать. Впрочем, не совсем верно – придется утаить правду.

То открытие, что шеф толкает его на преступление, ничуть не огорчило Георгия. Это означало лишь одно – они по-прежнему в команде. И он отнюдь не безразличен Яковлеву. В противном случае тот не стал бы использовать кодовые жесты. Сейчас важно не наговорить лишнего, чтобы не подставить Ивана Сергеевича, который фактически несет ответственность за своего подчиненного.

Георгий осмотрел собравшихся. Гости из Москвы и Корсунский выжидающе смотрели на него.

– Я все изложил в отчетах, – сказал он.

– И тебе нечего добавить? – спросил Корсунский.

Георгий мотнул головой. Он заметил, что Владлен Генрихович посмотрел на Яковлева, кажется, заинтересованно, как будто догадывался, что дело здесь нечисто, но готов был сохранить это в тайне, лишь бы как-нибудь досадить своим гостям.

– Пусть он скажет, где был вчера после работы, начиная с шести вечера! – неожиданно встрял «майор».

После его слов Корсунский долго не сводил с Георгия глаз. Смотрел, казалось, с надеждой.

– Гулял по городу, – ответил Георгий. Это совершенно не противоречило правде.

– Просто гулял? – усмехнулся красивый «полковник», впервые подавший голос, и переглянулся со своими. Все трое заулыбались.

– У вас есть другая информация? – дерзко, но спокойно, без ехидства спросил Георгий.

Улыбки мгновенно исчезли.

– Есть? – обратился к троице Корсунский.

– Нет, – с досадой ответил за всех «майор». – Но пусть тогда скажет, зачем ездил вчера в профилакторий?

– Там работает мать моей подруги, – повел плечами Георгий. – Я заехал к ней по личному делу.

Корсунский достал из портсигара новую папиросу, сдавил пальцами твердую гильзу и отправил в рот, зажал между губами, но поджигать не стал.

– Тебе есть что скрывать, сынок? – хитро прищурился он в ожидании ответа.

По внутреннему убеждению, Георгий всегда был противником лжи. Отчасти это граничило с суеверием. Врать он разрешал себе только в самом крайнем случае, когда положение безвыходно. А если есть возможность, лучше обойтись недосказанностью. Вот и сейчас надо как-то выкрутиться, ответить на вопрос так, чтобы его слова одновременно и не являлись ответом, а вопрос больше не повторился.