Шрифт:
А на четвертое утро мы покинули Гамбург. Рыдван оказался настолько забит всяким женским тряпьем, что мы с величайшим трудом утрамбовали его в карету и еще с большим трудом в этой же карете нашли место для владелицы всего этого шмотья, Яны. Нам же мужикам пришлось срочно обзаводиться верховыми лошадьми, составлять мужской эскорт этой нашей польской паненке, имя которой я знал, но вот ее фамилию мне почему-то не сообщили.
Глава 11 1 Дорога до Парижа была скучной, ничего серьезного или интересного с нами не происходило, мне даже нечего вам рассказать. Никаких приключений с нами не происходило, да какие могли быть приключения, если красивую и богатую даму сопровождали более тридцати верховых и вооруженных мужиков разбойничьего вида. Ни один французский шевалье или просто разбойник с большой дороги на наше польское лакомство не подумал бы и покуситься! Вы же понимаете, что под этим лакомством я, конечно, имел в виду нашу польскую паненку Яну, но должен откровенно вам признаться в том, что сама эта польская стерва под такое ласковое определение не подходила. Пользуясь тем, что она была единственной женщиной в нашей мужской компании, из-за скуки эта злыдня в образе красивой женщины с нами начала вытворять все то, что ей только в голову приходило. Когда ей прискучило в полном одиночестве трястись в карете, любуясь и перебирая свое шмотье, то она решила нами заняться. Яна решила заняться устройством всяких маленьких, бесплатных развлекательных представлений. Представлений, – разумеется, это по ее пониманию, а по нашему – больших пакостей! Утром после завтрака в очередной дорожной харчевне, наша польская пани решила полюбоваться окрестностями, скача верхом на горячем скакуне. В момент разговора эта хитрая стерва посматривала мне в глаза, свои алые губки, облизывая остреньким язычком. Разумеется, в тот момент мои мысли были заняты несколько иными обстоятельствами, поэтому вместо того, чтобы этой польской даме попросту отказать, я смалодушничал, утвердительно кивнув головой. Когда мы уже были совсем готовы отправиться в дорогу, то Яна вместо того, чтобы занять место в карете, отправилась на конюшню хозяина харчевни выбирать себе жеребца для прогулки по окрестностям. Она его выбирала так долго, словно покупала очередное новое платье, что мне хотелось рвать и метать, громко возмущаться. Но я сдержался, увидев вахмистра Епифаненко, который ее сопровождал, который оставался невозмутим, словно степной истукан. Он так и ни сделал ни единого замечания этой польской выдре. Мы же, тридцать мужиков, были вынуждены крутиться без дела по двору харчевни, стараясь хоть как-то скоротать время ожидания. Русские кавалеристы, оказавшись без присмотра своего вахмистра, стали на моих глазах терять воинскую дисциплину. От нечего делать и для того, чтобы скоротать время они потихоньку принялись за разграбление этой самой харчевни и постоялого двора. Для разогрева они сперли деревянное ведро, стоявшее у колодца, зачем оно им понадобилось я так и не смог сообразить. Затем палашами они мастерски обезглавили пару куриц. Когда солдатики совсем разложились, на глазах хозяина они совсем уже собрались разложить костерок во дворе, чтобы обезглавленных курочек зажарить. Но я вовремя это их воровское намерение подметил и пресек! Подошел к парням, и на хорошем русском матерном языке разъяснил этим обалдуям, что на жарку курицы у нас нет времени, так как должны скоро отправиться в дорогу. И что вы думаете, они послушались, начали куриц полусырыми глотать! Мне же было особенно приятно узнать, что за время своего пребывания в этом самом Париже я пока еще не забыл своего родного языка. Сожрав этих несчастных куриц, эти простые русские парни для коротания времени принялись гонять местную женскую прислугу харчевни по всему двору, загнав кого-либо в угол, они тут ей задирали подол. Но уже в эти дела не влезал, так как все вершилось по обоюдному согласию! В этот момент, на третьем часы нашего ожидания, из конюшни появилась гордая полячка, а вслед за ней шел невозмутимый вахмистр Епифаненко. Под узду он вел заседланного жеребца, который был таких статей, которых я в жизни прежде не видел. Но вскоре, правда, выяснилось, что наша милая паненка слегка обмишулилась, вместо верхового жеребца, она выбрала себе под седло крестьянскую скотину, годную только для работы в хомуте на крестьянском поле. Мои парни и парни Епифаненко как-то радостно зашевелились, заулыбались. Яне это шевеление и мужские презрительные улыбки явно не понравились, она о чем-то переговорила с Епифаненко. После чего сладкая парочка развернулась, отправилась обратно на конюшню. Вскоре они вновь вернулись, на этот раз под узды вели настоящего скакового жеребца уже под селом. А затем начался самый настоящий спектакль пантомима! Польская женщина сама без какой-либо помощи со стороны старалась взобраться в седло своего жеребца, она делала это на виду у тридцати мужиков. И чего она для этого не предпринимала, то с одной стороны подойдет к жеребцу, то с другой. То одну свою ножку она поднимет, то другую, чтобы вставить ее в стремя. Разумеется, из-за отсутствия ежедневной практики у нее ничего не получалось, седло лошади для этой женщины оставалось недостижимым! Но дело было не в этом, я вдруг обратил внимание на то, что все люди во дворе харчевни превратились в зрителей, которые с восхищением в глазах наблюдали за этой красивой полячкой, за тем, как пыталась взобраться в седло своего скакуна. Тридцать заросших недельной щетиной, нестриженых мужиков, наши дорожные бритвенные приборы по несчастливой случайности оказались погребены под женскими платьями в рыдване, со всех сторон окружили полячку. Она же не обращала на них ни малейшего внимания, принимая различные позы в своих попытках взобраться в седло скакуна. Эти же мужики молчали, они только громко, натужно дышали и сопели, всматриваясь и переживая эти соблазнительные позы и эти слабые женские охи, ахи. Особенно действенными на мужиков оказались другие грязные словечки, вполголоса произносимые паненкой в тот момент, когда она терпела очередную неудачу. Все это время я никак не мог разобраться в том, почему наши мужики так внимательно наблюдают за Яной, ни один из них не вышел и не помог даме взобраться в седло. Да и эти женские охи и ахи звучали как-то слишком ритмично и очень знакомо! Когда Яна в очередной раз задрала высоко кверху одну из своих прелестных ножек, я вдруг увидел кое-что такое, что мне не следовало бы видеть в данной ситуации. Моя полячка совершенно не имела женского нижнего белья, я забыл совсем о том, что первые женские панталоны только-только должны были появиться на свет, пока же они не завоевали популярности даже в Париже. Чтобы прекратить женское насилие над бедными мужскими разумами, я незаметно щелкнул пальцами и эта стервочка, словно ласточка касатка, взлетела в седло жеребца. Ну, и хитры же это наше бабье, они даже магию успевают повернуть себе на выгоду?! В мужском седле жеребца Яна сидела по-женски, ножки в одну сторону, но она сделала так, чтобы между складок ее длинного платья невинно проглядывала коленочка ее ножки. И результат этой небрежности был на лицо! Благодаря своей голенькой коленочки моя польская пани всех этих грязных, не мытых и не чесаных мужиков захватила под свою власть, ни один из них, ни на шаг не мог от нее оторваться. Только в середине дня после фортелей, устроенных этой стервой полькой, мы смогли покинуть столь гостеприимную харчевню, хозяин которой на ее пороге с большим удовлетворением потерял свои руки. Благодаря выкрутасам этой польки, всего лишь за половину дня он выручил целое состояние, теперь его старость была обеспечена. Богатство ему пришло всего лишь за сдачу в аренду какого-то паршивого жеребца! Я скакал позади нашей дорожной кавалькады, в тот момент моя душа прямо-таки разрывалась на мелкие части от злости, глушившей весь мой разум, а также из-за того, во что именно эта паненка превратила нашу честную мужскую компанию. Неожиданно для меня мои друзья превратились в похотливых самцов. После женской коленки они вокруг себя уже ничего не видели. Неслись, сломя головы, вслед за Яной, готовые выполнить ее малейшее пожелание. Они были готовы даже на своего друга поднять руку в борьбе за обладание этой женщиной! В тот момент я мечтал только об одном, как мне отомстить этой польке за бесполезную трату денег, за то, что моих друзей она заставила потерять разум. Если бы она была бы, скажем, простой герцогиней или баронессой, то у меня она бы металась бы в оргазме до тех пор, пока не стала бы нимфоманкой! Но вовлеченность Яны в дела секретной службы, государственные интересы воспрещали такому способу исполнению моей мечты! Мне ничего не оставалось, как сжать свою волю в кулак, чтобы воздержаться от подобного развития событий. Должен к этому только добавить, что я долго оставался в полном одиночестве, за отрезок дороги до следующей остановки на ужин и ночлег ко мне никто не приближался. Даже Бунга-Бунга, превратившись в "Николя", стал лучшим другом этой полячки, не имел силы воли на то, чтобы от нее отойти хотя бы на шаг. А кавалеристы вахмистра Епифаненко чуть ли не в пояс кланялись этой польской Афродите. Одним словом, женских капризов во время дороги было столько, что голову можно было потерять! Но я выдюжил, не сломался и всю дорогу до Парижу к этой стерве ни на шаг не подходил! А что касается мужских приключений в дороге, это, когда тебя бьют, а ты противника, пытавшегося тебя избить, даешь достойный ответ своими кулаками! Такие сордобития частенько случались, но в основном этим делом занимались солдаты Епифаненко! Чуть ли не до самого Парижа, они морды набили не одному там лягушатнику! Но меня эти дела совершенно не увлекали. Одним словом это была не дорога, а сплошная скука! Чтобы избежать из-под влияния Яны, этой гордой поляки, по вечерам я старался напропалую флиртовать с встречными дамами, поддерживая светскую беседу с их кавалерами. Таким образом, я отрабатывал различные схемы подхода и знакомства со встречными путниками, не привлекая внимания своих компаньонов. По информации его высокопревосходительства Алексея Васильевича Макарова, в одном из провинциальных городов Франции, чуть ли не под самым Парижем, я должен был встретиться с британской четой, то ли лордом и леди Гамильтон. Они должны были мне передать чертежи новейшего линейного корабля со ста двадцатью единорогами королевского британского флота. Причем, Алексей Васильевич мне специально упомянул о том, чтобы я особо их не разыскивал, только должен ужинать в харчевне, ждать их появления. Если эта чета будет иметь чертежи для их последующей передачи в Санкт-Петербург, то они ко мне сами подойдут, чтобы чертежи передать в специальном тубусе. Алексей Васильевич мне специально упомянул о том, что этот тубус магический. Его только один человек может открыть, тогда с документами внутри его ничего не случится. Ежели какое-либо другое лицо, в этот момент Алексей Васильевич несколько хитровато на меня посмотрел, попытается этот тубус открыть, то в нем никаких документов не обнаружит! Вот последние вечера до Парижа, мои дорожные спутники вовсю веселились. Развлекая Яну, они направо и налево по французским харчевням разбрасывали мое золото. Я же, забившись в темный угол харчевни, ужинал жидкой толокняной кашкой с чесночным шпиком всего лишь в ладонь шириной. Такова была предварительная договоренность с британцами в том, что, если человек один сидит за столом, ест толокняную кашу с германским сыром, то с ним все в порядке. С этим человеком можно встречаться, ему можно передавать документы. Мои парни и Яна подумали, что мне стало золота жалко, что таким образом я его экономить начал. Даже Бунга-Бунга по этому поводу ко мне подходил, свое сожаление высказывал! Я же с кем не делился тем, почему время провожу в одиночестве, почему ем толокняную кашу, отчего на душе мне так душно и скверно?! В тот последний вечер, оставшийся до нашего прибытия в Париж, я снова уединился, устроился за столом, стоявшим в самой глубине зала дорожной харчевни. Снова поедал эту холодную, почти прокисшую толокняную кашку. Но мне повезло, кус шпика, который был из самой Германии, оказался на удивление жирным и вкусным. Я этот германский шпик эдак осторожненько ножом порезал на тонкие и узкие пластиночки, которыми с удовольствием заедал противной толокняной кашей. Одним словом, даже находясь в столь отвратительном настроении, я старался каким-либо образом облегчить свое положение, получить удовольствие! В тот вечер и Яна не выдержала такого моего отчуждения, затворничества. Она решила выразить мне свое сожаление, посмотреть на то, чем это я в темном углу занимаюсь. Увидев мою кашу и германское сало, ее чуть-чуть не вырвало. В тот момент, когда эта гордая полячка от моего стола удалялась, не забывая при этом так бесстыдно своими бедрами покачивать, что у меня… что я не мог есть. К моему столу вдруг другая забава причалила с явно слышимым британским акцентом в их французском языке, на котором один из них произнес:– Сэр, позвольте нам, двум британским старикам, к вашему столу причалить, за ваш счет поужинать?!
В принципе, я был против этих двух просьб, ну, во-первых, мне вообще не нравились британцы, а во-вторых, уж очень эта британка на портовую шлюху походила! Поэтому я не ответил ни да, ни нет, продолжая нарезать ножом германский шпик на равные дольки. Поэтому был несколько удивлен, когда у меня из-за спины внезапно протянулась третья рука, она сцапала один из ломтиков и, пронеся его мимо моего раскрытого рта, бросила в свой рот. За спиной тут же послышались сладкие причмокивания губами, скрежет железными зубами и радостные высказывания на тему о том, какой замечательной была это русская солонина. Я был вынужден поправить своего, скрытого моей спиной, собеседника:
– Сэр, вы неправы, это была не русская солонина, а германский шпик!
Получив правильный отзыв на озвученный "портовой шлюхой" пароль, чета Гамильтон тут же расположилась за моим столом, сделав половому заказ на ужин. Вскоре мой стол был заставлен различными блюдами в два и кое-где в три ряда, но это нисколько не смутило русских разведчиков в Великобритании. Старики все сметали по ходу дела, они руками брали паштеты, зайчатину, сыр и многие другие продукты с блюд, отправляя их в рот. На секунду мне стало страшно за этих старых шпионов, вдруг они переедят! Не хватало мне того, чтобы они на старость получили бы заворот кишок!
Пару раз я пытался этих пожирателей всего остановить, успокоить, сказав, что еды на всех хватить, что не надо так торопиться, продуктов в харчевне имеется в достаточном количестве. Когда я во второй раз начал открывать рот, чтобы повторить свою сентенцию, как в этот момент "портовая шлюха" сунула мне в руки тубус с секретными чертежами! Видимо, лорду и леди Гамильтон хотелось, чтобы я, как хозяин халявного пиршества, особо не возникал, позволил бы им набить свои утробы.
Я совсем уж собрался открыть этот тубус, чтобы посмотреть, есть ли в нем чертежи линейного корабля, но тут вспомнил о магии этого тубуса, вовремя остановился. В этот момент в голове моей прозвенел мысленный голос моего бывшего секретаря, а теперь личного постельничного мадам де Ментенон, демона Марбаса, который посмотрел мне в глаза, а затем спокойно произнес:
– Ну, Ванька, ты и болван! Зачем тебе потребовалось связываться с этой четой Гамильтон? Чертеж этого корабля они тебе, как двадцатому по счету человеку продают, они такой навар на шпионском материале делают, продавая чертеж этого устаревшего корабля всем подряд, что от круга их покупателей голова твоя непутевая закружится. Хочешь я тебе какой-нибудь французский линейный корабль просто на память подарю?! Не хочешь, жаль, конечно, да он тебе и не нужен, воевать тебе не с кем. Да, чуть не забыл тебя предупредить о том, что сейчас за тобой жандармы маркиза де Лувуа явятся, они тебя, как шпиона Великобритании арестовывать будут. Ты уж там своей магией поберегись, может, спрячешься куда-нибудь?!
В этот момент в харчевне объявилась рота конных жандармов, обеденный зал оказался настолько ими переполнен, что мне бежать было попросту некуда. "Портовая шлюха" приподнялась на лавке, наклонилась ко мне и зашептала мне ухо:
– Молодой человек, верни мне тубус с секретным чертежом, тебя ж сейчас арестуют за связь с нами! Завтра лягушатники тебя четвертуют, поэтому тубус тебе будет не нужен, а нам он снова пригодится. Мы его еще кому-нибудь продадим и нам снова будет выгода!
Я поднял глаза на эту шлюху, на простом русском языке послал ее, куда подальше!
2 В Париж наша кавалькада проезжала через ворота Сен-Дени. но была тут остановлена гвардейцами короля, которые потребовали у нас подорожную и оплату пошлины за ввоз купеческих товаров в город. Когда они заглянули в карете к Яне и увидели ее гордо восседающей на куче женских платьев, то сразу же принялись их пересчитывать. К тому же гвардейцы оказались совершенно слабы во французской математике, три раза кряду они начинали счет, а до конца досчитать так и не могли, останавливались на третьем десятке. Но это позволило командиру гвардейцев, вшивому и грязному лейтенанту, во весь голос заявить о том, что мы купцы и везем в Париж товары на продажу. А это в свою очередь означает, тут этот гвардейский лейтенант сделал движение пальцами, которое со временем завоюет весь наш мир. С пошлиной за товары мы быстро разобрались, а вот с подорожной у нас ничего не получалось. Во-первых, никто, даже гвардейцы этой подорожной в глаза не видели! Этот дурак гвардейский лейтенант, заступая на дежурство у ворот Сен-Дени, в каком-то уставе прочитал о существовании такого королевского документа. Мы, то есть моя группа, оказались первыми с которых лейтенант потребовал данный документ. Причем, он проявил принципиальность и не шел на денежные уступки. Яна все это время злобно нашептывала мне на ухо о том, что я, мол, мало даю этому простому лягушатнику, но, когда услышала последнюю сумму, то едва не лишилась сознания. Поместье ее отца в Польше в два раза меньше стоило! А этот лейтенант так и не шел нам на уступки, я начал подумывать о принятии более решительных мер, не послать мне на штурм Парижа кавалеристов Епифаненко, но вовремя одумался. Тогда я посмотрел в глаза этому идиоту и сказал, что готов уступить ему весь наш товар! Мне очень хотелось к этим словам добавить окончание: "с хозяйкой в придачу", но вместо этих слов я едва успел произнести:– Не беспокойся, дорогая, весь следующий день проведешь на парижских улицах, на корню скупая все встретившиеся французские модные платья!
Но, видимо, не успел полностью высказать свою мысль, сначала мою правую щеку хлестко коснулась левая рука Яны. У меня в голове проолскользнула мысль о том, что я не знал, что моя полячка, – левша, а затем я произнес ту сакраментальную фразу. Второго удара по другой щеке не последовало, пани приняла эти мои слова к своему сведению.
Эта экзекуция произвела должное впечатление на гвардейского лейтенанта и его солдат. Они вдруг построились в две шеренги и первой в Париж пропустили гордую полячку Яну, я же проскакал ворота Сен-Дени одним из самых последних. На меня французские гвардейцы смотрели с явным презрением и отвращением, моя спина горела и чесалась от всех этих взглядов. Поэтому я решил, как только появлюсь дома, то тут же отправлюсь мыться в свою ванную комнату.