Наш современник принимает бой плечом к плечу с самим Спартаком! Но сначала гладиатору из будущего придется пройти обучение в знаменитой школе Лентулла Батиата, где выживает меньше половины новобранцев, и умыться кровью на арене, где шансы уцелеть, а тем более завоевать свободу и вовсе близки к нулю.
Виктор Петрович Поротников
Гладиатор из будущего. Дилогия
Спартак-победитель
ЧАСТЬ ПЕРВАЯ
ПРОЛОГ
Раздался сигнал трубы, протяжный и гулкий. Этот звук резанул меня по ушам, как бритвой. В мозгу толкнулась мысль с каким-то обреченно-паническим оттенком: «Вот, началось!»
Двадцать красных прямоугольных щитов, застывших плотной шеренгой напротив нашего отряда, пришли в движение, двадцать крепких глоток издали громкий воинственный клич, двадцать острых клинков взметнулись кверху, сверкнув на солнце. Гладиаторы-самниты все разом ринулись на нашу шеренгу.
То ли от волнения, то ли от растерянности, но я не издал ни звука в тот миг, когда стоящие со мной в одном строю гладиаторы-фракийцы тоже прокричали устрашающий клич, желая перекричать гладиаторов-самнитов.
Прикрыв лицо и грудь небольшим круглым щитом, я бросился вперед, как и вся наша шеренга, подчиняясь зычной команде Спартака.
Вокруг на каменных, вздымавшихся уступами трибунах гудят, свистят, орут многие тысячи зрителей в разноцветных туниках, тогах и плащах. Жадная до кровавых зрелищ капуанская толпа!
«Эх, мне бы сейчас в руки автомат Калашникова, а лучше ручной пулемет! — со злостью думаю я, окидывая быстрым взглядом гудящий людской муравейник на высоких кольцеобразных рядах амфитеатра. — Я показал бы этим патрициям и плебеям кузькину мать!»
До чего же хреново ощущать себя скотиной, отправленной на бойню! Боевой строй гладиаторов-самнитов столкнулся на желтом песке круглой арены с шеренгой гладиаторов-фракийцев, двадцать бойцов против двадцати. «Ну, держись, старик! — мысленно говорю себе, стараясь унять предательскую дрожь в ногах. — Гляди в оба и не зарывайся!» Бросившийся на меня гладиатор-самнит оказался могуч и проворен. Этот загорелый крепыш сразу начинает теснить меня, раз за разом ударяя своим щитом в мой щит, а его короткий прямой меч, сверкая, как молния, то и дело лязгает острием по краю моего щита. Мне пока хватает сноровки пресекать быстрые выпады самнита. В моей правой руке фракийский меч с изогнутым на конце лезвием, таким мечом можно наносить только рубящие удары. Я пытаюсь рубануть своего ловкого противника по шлему с высоким гребнем и широкими металлическими полями, чем-то схожими с полями ковбойской шляпы. Однако самнит мастерски парирует мои удары клинком и щитом, его глаза внимательно следят за мной из-за металлической сетки с мелкими ячейками, которая закрывает его лицо от лба до подбородка. «Ну, погоди, ковбой!» — думаю я, резко меняя тактику боя. Стремительно пятясь назад, я выпадаю из звенящего железом скопища сражающихся гладиаторов. Теперь у меня появляется свобода для маневра. Мой противник не отстает от меня, продолжая наносить колющие удары мечом то по моим ногам, то целя мне в голову. Если мои ноги надежно прикрыты до колен бронзовыми поножами, то лицо у меня не защищено забралом. Стоит мне зазеваться, и острый клинок моего противника мигом рассечет мне челюсть или выколет глаз. С таким ранением я утрачу зоркость и неминуемо буду убит! Я начинаю кружить вокруг самнита, стараясь зацепить своим мечом его не защищенную поножей правую ногу или выбить меч из его руки. Шлем и щит у меня гораздо легче по весу, поэтому мне удается двигаться быстрее при смене боевых позиций и обманных финтов, нежели моему противнику. Мой «ковбой», понимая, что при такой тактике он теряет почти все свои преимущества передо мной, изо всех сил старается ранить меня в ногу и тем самым лишить подвижности. Боевые шеренги самнитов и фракийцев уже рассыпались и перемешались в сумятице яростной схватки. По сути дела, сражение разбилось на поединки двадцати пар гладиаторов. Самниты были в красных набедренных повязках, напоминавших шорты, с широким кожаным поясом на талии. Их большие красные щиты были украшены серебряными узорами в виде молний Юпитера. На гладиаторах-фракийцах набедренные повязки были синего цвета, такого же цвета были их круглые щиты. Легкие шлемы фракийцев были украшены белыми перьями. Помимо широкого кожаного пояса и бронзовых понож фракийцы еще имели защитный кожаный рукав на правой руке, покрытый маленькими металлическими чешуйками и крепившийся ремнем к туловищу гладиатора. Этот жесткий тяжелый рукав поначалу сильно стеснял движения моей правой руки. Однако когда я прозевал довольно опасный выпад моего противника и его меч лязгнул по чешуйчатой броне защитного рукава, я сразу оценил практическую пользу от этого массивного нарукавника. Продолжая метаться вокруг своего мощного «ковбоя», я отражаю колющие удары его меча и всячески стараюсь дотянуться своим мечом до его правого плеча или шеи. Боковым зрением я вижу, что самниты одолевают наш отряд. Не прошло и десяти минут схватки, а уже двое фракийцев лежат бездыханные на истоптанном окровавленном песке, еще трое фракийцев сильно изранены и явно долго не протянут. Правда, могучий Спартак быстро одолел своего противника-самнита, вспоров ему живот кинжалом. Теперь Спартак отвлекает на себя сразу двоих самнитов, уложивших своих противников-фракийцев в поединках один на один. Звон мечей, хрипы, выкрики, гул множества зрителей — все это звучит со всех сторон. Меня от этого бьет сильнейший мандраж, от страха получить предательский удар в спину я обливаюсь холодным потом и трясусь, как в лихорадке. «Двигаться! Надо постоянно двигаться! — мысленно твержу я себе, вспоминая наставления ланисты перед этой схваткой. — Ловкость и быстрота есть залог успеха против сильного и напористого врага!» Солнце палит немилосердно. Ветра совсем нет. Я задыхаюсь, сердце у меня готово выскочить из груди. На зубах скрипит мелкий песок. Вдруг сзади раздался чей-то жуткий предсмертный вопль, резко оборвавшийся на самой высокой ноте. По рядам зрителей прокатилась волна восхищенных рукоплесканий. Краем глаза я успел заметить, что это опять отличился Спартак, мастерским ударом сразивший еще одного самнита. На арене в разных позах лежат уже восемь или девять мертвых гладиаторов, повсюду алеют большие пятна крови, валяются щиты и мечи. Я отбиваю удар за ударом, как меня учили в гладиаторской школе, стараясь то и дело смещаться чуть вправо, чтобы при первой же возможности рубануть своего противника по шее или предплечью. Силы мои стремительно тают, я это чувствую почти с животным ужасом в душе. Судя по напору моего «ковбоя», совершенно не ощущается, что он начинает выдыхаться. Этот крепыш даже ничуть не запыхался, в отличие от меня! Рядом падает еще один фракиец, хрипя и обливаясь кровью. С его левой руки соскакивает круглый щит и катится мне прямо под ноги. Я спотыкаюсь и валюсь на спину, как подрубленное молодое деревцо. Мой противник бросается ко мне с занесенным для удара мечом. Я в ужасе заслоняюсь щитом, пытаясь одновременно нащупать меч, выпавший из моей правой руки при падении. Все, конец! Теперь мне не спастись! Меча рядом нет, как назло. Я хватаюсь за кинжал, что висит у меня на поясе. Самнит, нависая надо мной, наносит колющий удар, целя мне в горло. Я отбиваю этот удар щитом. Самнит отводит свой меч назад для другого удара, на этот раз целя мне в грудь. Закричав от страха, я с силой вонзаю кинжал моему противнику между ребер, острый клинок входит в живую плоть по самую рукоятку. Самнит негромко вскрикнул, ноги его подломились. Из последних сил он успел нанести еще один удар мечом, резанув меня острым лезвием по скуле до самого уха. В следующий миг умирающий гладиатор свалился прямо на меня с глухим утробным стоном. Выбравшись из-под мертвеца, я трясущейся рукой выдернул кинжал из мертвой плоти. Кровь из рассеченной скулы заливает мне шею, от боли и подступившей дурноты у меня закружилась голова. Я сидел на песке возле убитого мною человека, не веря в то, что смог это сделать. Вокруг меня продолжают перемещаться по арене, наскакивая друг на друга, гладиаторы в красных и синих набедренных повязках, громыхают мечи по щитам, раздаются выкрики и стоны. Я пытаюсь встать на ноги, сознавая, что битва еще не окончена и мне нужно спешить на помощь к своим фракийцам. От совершенного мною усилия внутри меня словно что-то переворачивается, стоя на четвереньках, я извергаю из себя обильную рвоту. «Вот так-то, старик, — проносится у меня в голове, — это тебе не игра в пейнтбол!» Неимоверным усилием воли я заставляю себя встать на ноги, убираю окровавленный кинжал обратно в ножны, беру в левую руку круглый фракийский щит, в правую — прямой самнитский меч. Отыскиваю глазами Спартака. Он храбро бьется сразу с двумя самнитами. Невдалеке еще один фракиец с трудом отбивается от наседающих на него двоих гладиаторов-самнитов. Какой-то самнит, лежа в луже крови, агонизируя, испускает жуткие тягучие стоны… Я пробегаю мимо этого несчастного, перескакиваю через лежащие в беспорядке трупы. Я спешу на подмогу к молодому фракийцу, изнемогающему в схватке с двумя самнитами. Я понимаю, что этот израненный юноша более нуждается в моей помощи, нежели Спартак, пока еще не получивший ни царапины в этом кровавом побоище. В душе я сознаю, что наконец-то переступил ту незримую черту, своей рукой только что прикончив человека. Как это ни ужасно сознавать, но теперь мне будет легче проливать чужую кровь. Я громко кричу, вызывая на поединок жилистого гладиатора-самнита с глубокой раной на правом бедре. Самнит поворачивается ко мне, оставив своего товарища один на один с израненным юным фракийцем. Хромая, самнит делает два шага мне навстречу. Он держит верхний край своего щита на уровне подбородка, а свой короткий меч прячет за щитом, чтобы я не мог видеть его приготовления для внезапного колющего удара. Я смело приближаюсь к своему новому противнику, выставив щит перед собой. Тень от козырька шлема и защитная сетка скрывают от меня лицо самнита, но я знаю, что этот хромой гладиатор внимательно следит за каждым моим движением, поскольку он желает победить в этой схватке. И цена этой победы — жизнь: его или моя…РОКОВОЙ ЗВОНОК
Я познакомился с Региной в читальном зале публичной библиотеки. Она тогда училась заочно на психолога и собирала материал для диссертации. Я влюбился в Регину, как мальчишка, сразу и наповал.
Регина внешне была совершенно в моем вкусе. У нее были самые красивые плечи, руки и шея, какие мне когда-либо приходилось видеть, — полные, округлые, изящные и гибкие. Лицо у нее было чуть смуглое, нос прямой и тонкий; когда она улыбалась, то за ее свежими пухлыми губами влажно сверкали два ряда ослепительно-белых зубов. В ее больших прекрасных светло-карих глазах светилась чувственность. Она была довольно высока ростом, вся налитая приятной мужскому глазу полнотой, которая совсем не портила ее, благодаря гибкой талии, подчеркивавшей линию бедер и груди. В ней была непринужденная грация и некая естественная спокойная величавость, которая дается лишь природой.
Наше случайное знакомство как-то сразу и без долгих прелюдий перешло в близкие интимные отношения. Так обычно бывает, когда встречаются родственные по духу люди. И мне поначалу казалось, что мы с Региной идеально подходим друг другу. У нас никогда не бывало ни споров, ни размолвок, благодаря нашей внутренней готовности всегда и во всем идти навстречу друг другу. Перебравшись на мою съемную квартиру, Регина нисколько не нарушила мой упорядоченный хаос, царящий там. Она лишь внесла в этот бытовой хаос элементы практической целесообразности, благодаря своей хозяйственной жилке и привычке видеть во всем логический смысл. Регина была не только очень остроумной собеседницей и изумительной любовницей в постели, она также могла дать очень правильный совет в любом деле, могла подсказать наиболее верный выход из любого затруднения. Мне порой казалось, что в этой очаровательной двадцатичетырехлетней девушке обитает разум умудренной жизненным опытом женщины.
Единственно, что меня настораживало в Регине, это ее довольно резкие суждения о людях богемы и шоу-бизнеса, которых она ненавидела всей душой за их постоянное мелькание на телеэкране и в желтой прессе и которым она неизменно завидовала, видя их богатство и успешность. Регина приехала в Москву из провинции и, подобно многим провинциалкам, начинала свое обустройство в столице с посещения различных кастингов, смотров и творческих конкурсов. Она неплохо пела, умела танцевать, играла на гитаре и фортепьяно. Регине поначалу открывались весьма радужные перспективы от шоу-балета до актрисы мюзикла, но по какой-то причине все это закончилось ничем. В подробности этой истории Регина никогда не вдавалась. Она по натуре была довольно скрытна и замкнута. А я никогда не позволял себе что-то выпытывать у нее, если видел, что ей неприятно об этом говорить.
Не любила Регина рассказывать мне и о своих родителях, как и о периоде своей провинциальной жизни. Прожив с Региной полтора года в одной квартире, я так и не узнал никаких подробностей о ее родителях, кроме того, что они развелись довольно рано; отец Регины был отставной военный, а ее мать преподавала игру на фортепьяно в музыкальной школе. Ни братьев, ни сестер у Регины не было, как не было у нее и близких подруг.
Зато в Москве у Регины имелся довольно широкий круг приятелей и подружек, отношения с которыми она выстраивала по принципу определенной выгоды. Если от человека не было какой-либо практической пользы, то Регина просто не поддерживала с ним отношений. Этот циничный расчет в вопросах дружбы, коего придерживалась Регина, мне очень не нравился в ней.