А это уже финишная прямая. Доклады шли в установленном порядке, без суеты. Еще до того, как пошел отсчет, Шепард буквально кожей почувствовал, как начал раскручиваться турбонасос двигателя, и только потом появился глухой рев и вибрация. Слейтон начал транслировать отсчет секунд:

— Пять, четыре, три, два, один, подъем!

Ракета слегка вздрогнула — это оторвались кабель-разъемы, а рев заглушил все прочие звуки.

— Подъем, и часы пошли! — почти выкрикнул Шепард, чувствуя, как наваливается тяжесть ускорения. Перегрузка была вполне терпимая, даже комфортная, меньше «двоечки», тренированный летчик ее ощущал, но не более того.

— Это седьмой! — чуть громче, чем надо, доложил он. — Топливо в норме, перегрузка один и восемь, давление 14, кислород в норме!

— Понял, Седьмой! — голос Слейтона звучал эйфорично. — Все выглядит хорошо!

— Все в норме, все окей! — еще раз повторил Шепард, стараясь говорить спокойно и убедительно. Ракета продолжала тянуть(а точнее, толкать) «Меркурий» вверх, и перегрузка нарастала, превысив «тройку». Трясло тоже довольно крепко, словно по проселку летишь во весь опор, не снижая скорости.

Прошли разворот по вращению, миновали зону максимального скоростного напора. И когда ракета, казалось бы, мертвой хваткой вцепилась в назначенную ей траекторию, тогда и случилось крупное невезение. Система управления, почувствовав, как небольшой порыв гулявшего на высоте бокового ветра слегка качнул машину, уводя ее с курса, отреагировала адекватно, парируя ошибку отклонением рулевых сопел. Но алгоритм, перекочевавший с более ранней и более легкой версии ракеты не учел слегка измененного полетного профиля и боковая скорость немного превысила заложенные ограничения. Через пару секунд ракета качнулась в обратную сторону и опять «проскочила» нужное положение, входя в смертельно опасную волну автоколебаний.

К счастью для пилота, другая важная система не дремала и, решив не дожидаться неизбежного разрушения ракеты, врубила двигатели САС…

Шепард только было собрался выдать в эфир очередной «окей», как крошечный кораблик неслабо тряхнуло, а его самого вдруг словно молотом в грудь ударило. Капсула затряслась и бешено завертелась, а пилота вжало в кресло так, что в глазах тут же потемнело, и дышать стало почти невозможно. Это уже даже не «десятка», это вся «двадцатка» будет. Значит, «башенка» сработала.

И только сейчас, спутя почти секунду, перед глазами загорелся транспарант «авария».[51] Перегрузка, так и не сумев выбить из него дух за несколько яростных секунд работы аварийных двигателей очень быстро исчезла, но тряска и бешеное вращение не прекратились. Надо бы доложить, подумал Шепард, удивляясь собственному спокойствию.

— Это Седьмой, я в порядке, — стараясь не частить, произнес он. — Башенка сработала, транспарант горит, жду раскрытия парашютов.

— Свобода-7, Капком, — с облегчением отозвалась Земля. — Понял тебя, Хосе, держись! Слышим тебя хорошо.

Снова удар снаружи — отделилась башня САС, а еще через несколько секунд загорелся еще один транспарант.

— Тормозной (парашют) вышел! — Шепард знал, что радоваться рано, но скрыть облегчения не смог, да и вращение с вибрациями тут же прекратились. — Есть раскрытие, 100 процентов авто. Кислород в норме. Шноркель вышел. Готовность к раскрытию основного…

— Поняли, Седьмой! — прокричал Слейтон откуда-то издалека, снова пошли помехи.

Снова встряска, но это было даже приятно.

— Основной вышел! — доложил Шепард и взглянул для верности в иллюминатор. — Купол зарифлен, скорость семьдесят. Есть полное раскрытие! Транспарант горит! Спускаюсь на главном, скорость спуска тридцать футов в секунду!

— Поняли, тридцать в секунду, — подтвердил Слейтон.

Шепард еще разок посмотрел в иллюминатор, чтобы убедиться, что парашют в норме. Пожалуй, худшее позади. Хотя, это еще как посмотреть. Хоть и обидно было не добраться до космоса, еще обиднее было бы погибнуть в первом же полете. По крайней мере, этой участи он, кажется, избежал.

Он вдруг понял, что ни разу не посмотрел на высотомер ни до, ни во время аварии! Он не мог сказать, на какой высоте все это произошло. Хотя, возможно, он и посмотрел, но перегрузка и стресс начисто выбили все цифры из памяти. Можно ли теперь считать его полет космическим? Вряд ли, слишком рано все произошло…

Шепард еще не знал этого, но в свох опасениях он был совершенно прав. Сорок восемь километров — такова была максимальная высота подъема, так что космическим этот полет, увы, назвать было никак невозможно…