Никто из команды Нгао не спасся. Сам атаман и еще полдюжины его верных псов дрались, как черти, но их перебили. Нгао и еще троих ближних помощников скрутили живьем. Их связали и поставили раскаленные клейма на щеках. Кто-то прыгал в воду, но плыть ловцам удачи стало некуда. Пиратская деревня и порт оказались сожжены дотла. В акватории кружили лодки с фонарями, с них добивали плывущих и подбирали всплывающие тюки с добром.

Когда Корона осветила бухту, скалы вздрогнули от ужаса, стало видно, что натворил беспощадный враг. Убитых пиратов, мужчин, женщин, стариков развесили на берегу. Могильщики кружили над ними ленивыми серебристыми тучами. Городок сровняли с землей. Враг сохранил в целости лишь два маяка, но их сожгли позже, когда драккар покинул владения пиратов.

Бывшие владения бывших пиратов.

Много позже в обители Хрустального ручья я узнала, что в пиратской деревне повесили и сожгли сотню женщин и больше сотни беспомощных мужчин — раненых, увечных и стариков. И почти три сотни взрослых, крепких ловцов удачи, отдыхавших на берегу, смоливших суда и точивших ножи для следующих походов. У причалов затопили две джонки.

Моряки с драккара высадились на рассвете, когда пиратская деревня еще спала. Конечно же, Одноглазый Нгао назначал караулы, но за время его двухмесячного отсутствия караульные расслабились. Никому из бандитов, зимовавших в тайной гавани, не могло прийти в голову, что появится достойный противник. Пираты основали базу девятнадцать лет назад, и за эти годы ни один имперский военный корабль не отыскал входа в бухту…

Драккар вылетел из тумана бесшумно и дал несколько залпов из пушек. Когда на берегу загорелось все, что могло гореть, по сходням спустились закованные в броню, вооруженные пистолями и топорами молчаливые бойцы и устроили бойню. Уцелевших пиратов пытали, заставляя откапывать зарытые драгоценности. Им обещали сохранить жизнь в обмен на награбленное золото, но всех обманули. Пиратское добро грузили на страшный драккар почти целый день, и наверняка приспешники Нгао не открыли всех своих тайн.

Меня не взволновали эти смерти. На месте капитана сказочного корабля я поступила бы так же. Только я пытала бы не мужчин, а женщин. Это действует на мужчин гораздо сильнее. Уверена, я добыла бы из тайников поселка гораздо больше богатств…

А с капитаном я познакомилась очень скоро.

На палубу спрыгнул молодой мужчина, практически моих лет. В полумраке я не видела его лица, только кудри. А еще — свет падал на носки сафьяновых сапог прекрасной выделки. Я не видела его лица, однако сразу ощутила… нечто. Я слышала, как ровно бьется его сердце, я вдыхала аромат его ярости, его жажду к жизни и к подвигам…

Вероятно, сегодня я уже перевалила свою срединную вершину, а может быть, прошла только треть пути. Никому не ведом его срок. Так или иначе, я набралась мудрости, но до сих пор не могу объяснить то, что произошло далеким утром на палубе.

Он спрыгнул, как голодный пардус. И как голодный пардус, он моментально увидел и услышал все, что происходит вокруг. Он отдавал команды своим бородатым бронзоволицым воинам, а сам не делал лишних движений. Мимо него тащили мешки с жемчугом и золотыми кубками, но этот странный человек равнодушно отворачивался.

Недалеко дрались и стреляли, а мне стало все равно. Я изо всех сил налегла на борт лодки и выкатилась наружу.

Нет, конечно же, я вру. Я всегда вру себе, когда думаю о нем. Потому что иначе невозможно оставаться в трезвом рассудке.

Я выкатилась наружу, поскольку страшно испугалась, что с ним что-то произойдет в мое отсутствие. Я испугалась, что этого совершенно незнакомого мужчину убьют, и я не сумею защитить его. Или он сбежит обратно на свой огромный корабль и улетит к звездам…

Кто-то бежал на него сбоку, целясь из ружья, а удивительный незнакомец стоял и смотрел на меня. А мне почему-то было спокойно и радостно от того, что можно просто лежать ничком и слушать, как заполняются водой трюмы. Почему-то я не сомневалась, что этот отчаянный воин спасет меня и успеет уклониться от выстрела, который вот-вот разнесет ему голову…

Он успел.

Тогда я впервые увидела, как пляшет брат-огонь. И увидела лицо воина. Нет, скорее — лицо печального бога.

Ломаные молнии сорвались с его пальцев, ружье взорвалось в руках хинца, он упал и стал кататься, схватившись за горящее лицо.

— Кто ты такой, воин?

Я спросила почти беззвучно, во мне не осталось сил на крик. Он снова улыбнулся и тряхнул светлыми кудрями, удивительно светлыми для обветренной смуглой кожи. Сама того не ожидая, я назвала его именем, которое осталось с ним навсегда. Отец и наставники подарили ему несколько имен, но в минуты, когда человек забывает отцов и наставников, я называла его — воин. Жестко, больно и сладко.

Именно так, как он умеет любить.

Еще четверо набросились на него, они вылезли с ножами в зубах из кормового люка. Один навел арбалет и успел выстрелить. Я слышала, как прозвенела тетива, я слышала, как с сухим щелчком освободился ударник, но ничего не могла поделать. Если бы стреляли в меня, я станцевала бы танец «аиста», заставила бы их опустошить колчаны, а потом мы поговорили бы на языке стали.