— Что значит это вторжение, капитан? — такова была фраза, которую брат Непрощенный прокричал изумленному настоятелю Джону. — Я не посылал за вами. Возвращайтесь к исполнению своих обязанностей!

Что же случилось? Неужели настоятель Джон был прав, и послушник сошел с ума?

— Где сейчас находится наш брат? — спросил Фидель, не скрывая беспокойства и готовый идти туда.

Однако настоятель Джон не спешил со своим рассказом, в котором он — как всегда — был героем.

— Я сумел успокоить его. В противном случае я просто не знаю, какое насилие мог бы он учинить над собой или над другими. Я говорил с ним весьма решительно. Я не из тех, кто нянчится с такими, как он. Я напомнил ему о его обязанностях по отношению ко мне — настоятелю монастыря. После этого он разозлился и отказался отвечать на мои вопросы. Тогда я велел ему идти к вам. Он ждет в вашей приемной. Но я счел необходимым подготовить вас…

— Ради Бога, милейший! — крикнул Фидель, вскочив на ноги и грохнув кулаком об стол. — Кончайте болтать и пришлите его сюда! — Архиепископ поспешно подтолкнул испуганного и недовольного настоятеля к двери и сам открыл ее.

Брат Непрощенный, молчаливый и неподвижный, стоял в приемной, низко опустив на лицо капюшон и спрятав сложенные вместе руки в рукавах. Брат Петр, жалкий и несчастный, забился в угол, стараясь держаться как можно дальше от предполагаемого сумасшедшего.

— Теперь я займусь этим делом, отец настоятель, — сказал Фидель, к которому вернулось спокойствие. — Спасибо за то, что вы обо всем рассказали мне. Прошу извинить меня за то, что был с вами резок, но, надеюсь, вы понимаете мою озабоченность благополучием наших братьев.

Обиженный настоятель чопорно поклонился архиепископу, круто повернулся и гордой поступью удалился из приемной.

Непрощенный вошел в кабинет архиепископа. Фидель тихо сказал несколько слов брату Петру, который немедленно и — судя по выражению его лица — с большой радостью исчез. Заперев наружную дверь приемной, Фидель вернулся в свой кабинет.

Архиепископ молча смотрел в лицо послушника, который стоял, опустив голову и не произнося ни слова. Фидель не знал, с чего начать их разговор. Наконец он решился заговорить, уповая на то, что Господь Бог подскажет ему необходимые слова.

— Чем вы так встревожены, брат мой? Надеюсь, вы не сомневаетесь в том, что можете доверять мне?

Непрощенный не отвечал архиепископу.

— Садитесь, прошу вас, — сказал Фидель.

Послушник не сдвинулся с места.

— Я рад, что вы пришли ко мне, — продолжал архиепископ. — Я собирался послать за вами. Пришло послание от Его величества.

Непрощенный поднял голову. Его глаза оставались мрачны, но теперь в них зажегся интерес. Эти глаза спрашивали Фиделя так выразительно, что, казалось ему, он слышит произнесенные вслух слова: «Но какое отношение имеет это ко мне?»

— Послание хотя и адресовано мне, — продолжал архиепископ, — но не думаю, что мне оно и предназначено. — Он глубоко вздохнул, внимательно глядя на послушника. — Его величество предназначил это послание лорду Дереку Сагану.

— Дерек Саган умер, — тихо и равнодушно произнес брат Непрощенный.

Архиепископ протянул руку и коснулся ею предплечья мирского брата. Он ощутил крепкие, стальные от тяжелого самоотверженного труда мышцы. Они были напряжены, еле заметный трепет передался от них руке Фиделя.

— Я не верю этому, — пряча улыбку, сказал архиепископ, — потому что совсем недавно он говорил с капитаном своей охраны.

Худое, изможденное лицо брата побледнело, и от этого еще сильнее выделялись на нем глубоко запавшие, покрасневшие от бессонных ночей глаза. Фидель опасался, что брат Непрощенный останется стоек в своем обмане, но тот покорно склонил голову и закрыл глаза, отказываясь от бесполезной попытки скрыть правду.

Внезапно, помрачнев, он поднял голову.

— Как король узнал? — твердым голосом спросил он Фиделя.

— Я не предавал вас, милорд, — сказал Фидель.

Губы Сагана тронула ироническая усмешка. Фидель вдруг осознал, что обратился к нему, как когда-то раньше. Он назвал его милордом. Это получилось как-то само собой. Фидель вспомнил, как часто он обращался так к Сагану в прежние времена, и прикусил язык. Атмосфера власти, главенства явственно угадывалась, несмотря на привычку подчиняться и кроткую покорность послушника. Саган по своей воле, без всякого принуждения носил сутану, в этом у архиепископа сомнений не было. Но не сомневался он и в том, что Саган никогда не забывал, кем он был раньше и кем, в сущности, оставался всегда.

— В жилах Дайена течет Королевская кровь, брат, — продолжал Фидель, чувствуя, что краснеет. — Вы знаете лучше, чем я, о том, какие необычайные качества придает это ему, но я слышал, что представители Королевской крови родственны и близки один другому. И двое из вас были близки…

Саган по-прежнему стоял, снова склонив голову, но вот он поднял взгляд на Фиделя. Из-за покрасневших век его глаза казались еще темнее. Они больше не были непроницаемо черны, в глубине их загорелся огонь.

— Вы хотите вернуть Командующего к жизни? — спросил он и поднял руку, останавливая этим жестом Фиделя, собравшегося ответить ему. — Подумайте, Ваше преосвященство, — продолжал Саган. — Ведь если вы воскресите Командующего, то вернете его назад со всеми его пороками и со всей его виной…