Шрифт:
– Ахилл?
Илья нервно сглотнул, но не замедлил шага. Он не может показать, что ему страшно; он должен вести себя как положено герою – мужественно.
"Мужество – это искусство бояться, не подавая виду". Когда-то давно Илья услышал эту фразу от Василия, и сейчас она пришлась как никогда кстати.
По мере приближения к кострам колеблющийся свет выхватывал всё больше деталей облачения Ильи – характерный гребень на шлеме, узоры на доспехах, заклёпки на щите…
– Ахилл, – уже более уверенно повторил один из греков.
– Ахилл, – подхватили стоявшие рядом с ним воины.
– Ахилл? – вопрошали те, кто находился дальше и не видел приближавшегося Ильи.
– Ахилл! – сообщали им стоящие впереди.
Имя прославленного греческого героя волной прокатилось по лагерю. Уже несколько минут спустя казалось, что вся армия поднялась на ноги, и вечерняя тьма наполнилась оглушающим кличем:
– Ахилл! Ахилл! Ахилл!
Илья даже не успел понять, когда его подхватили на руки, но в какой-то миг он просто взмыл над толпой и его понесло, словно приливом. Решившие, что боги лишили их прославленного героя, греки ликовали: Ахилл снова с ними, значит, и победа тоже будет их.
– Ахилл! Ахилл! Ахилл!
Волна многочисленных рук, наконец, опустила Илью на землю у выстроившегося плотным строем отряда. Едва его ноги коснулись песка, вытянувшиеся перед ним как на параде воины дружно вскинули вверх копья и что-то коротко гаркнули.
"Мирмидоны", – сообразил Илья. Ликовавшие греки принесли его прямо в "родной лагерь" и сейчас стояли поодаль, почтительно за ним наблюдая.
Илья проигнорировал толпу за своей спиной. Обвёл мирмидонов медленным взглядом и коротко кивнул, понадеявшись, что именно так отреагировал бы в этой ситуации настоящий Ахилл.
Из рядов мирмидонов выступил один, курносый и рыжеусый. "Патрокл", – сообразил Илья, вспомнив, что совсем недавно видел его фотографию в море тех, что показывал ему Ян. Подошёл к Илье улыбнулся, положил руку ему на плечо, сжал на секунду и молча кивнул головой.
А через несколько мгновений Илья уже остался один в шатре Ахилла. Жилище легендарного героя не впечатляло. Полутьму небольшого пространства слабо освещал коптящий в самом центре, на утоптанном песчаном полу очаг, дым которого по большей части уходил в небо через дыру в потолке. Впрочем, того дыма, что оставался внутри, хватало, чтобы покрыть все вещи тонким слоем копоти. У входа – груда тряпья. За ней – громоздкий сундук на резных ножках, при скудном освещении здорово смахивающих на лапы неизвестного крупного хищника. Неподалеку – высокая жаровня. В другом углу – очень низкий овальный столик на трех ножках-лапах, вполне могущих принадлежать гарпиям. Похоже, в те времена весь свой нерастраченный талант художников создатели мебели фокусировали исключительно на ножках. Постель представляла собой обычный дифф – низкий удлинённый стул без спинки, на четырех ножках, покрытый овечьей шкурой. Видимо, это, условно говоря, постель. Подушек не видно. Илья припомнил, что где-то то ли читал, то ли слышал, что подушки являлись принадлежностью лож для чтения и письма, а иногда – лож для пиршеств, но никак не постелей воинов в походах. Илья уселся на дифф-кровать и задумался – что теперь? Спать совсем не хотелось – давало о себе знать нервное возбуждение. Не снимая доспехов – в них как-то поспокойнее – Илья стянул с себя шлем и откинулся на постель. Итак, сегодня вечером вся армия признала в нём Ахилла. Но завтра его увидят при свете дня, и у кого-то могут возникнуть сомнения. Остаётся надеяться, что никто не решится их озвучить и что сработает эффект толпы: раз все вокруг признали в нём Ахилла, значит, он и есть Ахилл – толпа ошибаться не может.. Груда тряпья у входа едва заметно зашевелилась. Илья мгновенно вскочил на ноги и тут же понял, что принял за груду тряпья Ахиллову пленницу Брисейду – на него смотрела растрёпанная черноволосая молоденькая девушка лет семнадцати, не больше, с длинноватым носом и испуганными ярко-зелёными глазами. Она была связана по рукам и ногам и, казалось, старалась не дышать.– Жена лирнесского царя Минеса, – вспомнил Илья недавние пояснения Яна. – Которого, кстати, Ахилл, то есть ты, убил самолично. А также отца и братьев. Так что не удивляйся, если она попытается тебя зарезать, у неё для этого весомые поводы.
– А с ней мне чего делать?
– Да что хочешь… Хочу тебя предупредить, – добавил Ян, правильно уловив направление мыслей Ильи, – Послать её подальше ты, конечно, можешь, но давай хотя бы не сразу. Денька три-четыре подержи у себя – для поддержания имиджа. Иначе греки, а особенно – мирмидоны тебя не поймут.
Первый, вполне естественный порыв – развязать девчонку. Но ведь развяжешь – попытается удрать. Это в лучшем случае. В худшем, как и предупреждал Ян, постарается убить. Значит, надо оставить всё как есть.
Правильная мысль, рациональная, но… за три тысячи лет люди в чём-то изменились – Илья потянулся к узлам веревок.
Девчонка пронзительно заверещала… Да, а какие-то вещи за три тысячи лет так и не изменились.
– Не кричи. Я тебя просто развяжу, – примирительно сказал Илья.
Не подействовало – девчонка продолжала вопить. Илья быстро распутал узлы на запястьях и лодыжках, отошёл, уселся на постель и кивнул в сторону низкого столика:– Пей. Ешь.
Пленница не сдвинулась с места. Илья демонстративно отвернулся. Брисейда отважилась воспользоваться приглашением своего тюремщика только несколько минут спустя. Илья вздохнул. Сентиментальность и сочувствие, это, конечно, хорошо, но своя шкура всё-таки дороже. Убежит Брисейда – ну, и черт с ней, а вот если попытается убить его, пока он спит? И что ему делать – всю ночь бодрствовать?.. Как бы поступил Ахилл? Связал? Или оставил бы свободной, точно зная, что проснётся прежде, чем она успеет перерезать ему горло? Наверное, последнее. Но он-то – не Ахилл, он такими реакциями похвастаться не может. С другой стороны, связывать девчонку на ночь ну очень не хотелось. Илья осмотрелся. Оружия в палатке, кроме его меча, нет. Ладно, можно рискнуть. Положив ножны с ксифосом под овечьи шкуры на диффе, Илья прикрыл глаза. Мысли снова обратились к предстоящему дню, к грядущей битве. Волнения не было. Желания геройствовать, к счастью, тоже… Из полудремы Илью выдернул неожиданно приятный и довольно низкий голос Ахилловой пленницы: