Шрифт:
– Паммон, Полидор, – коротко представились троянцы, глядя в спину сидящего у огня прославленного греческого героя. Не дождавшись никакой реакции, добавили, поясняя: – Мы сыновья Приама.
– Это сколько же у вашего папаши сыновей? – вяло полюбопытствовал Илья и нехотя обернулся. Ему доводилось слышать, будто правитель Трои за свою жизнь наплодил больше полусотни детей – и вот теперь есть шанс узнать, правда это или нет.
– Много, – равнодушно пожал плечами тот из них, что повыше, Паммон, и немедленно приступил к делу: – Наш отец, повелитель Илиона, отправил нас к тебе с предложением о перемирии.
– Не к тому он вас отправил, – покачал головой Илья. Видимо, лекарство начинало действовать, потому что в голове прояснялось, и он уже чувствовал, как прибывают и силы, и энергия. – О перемирии – это вам к Агамемнону.
– Что Агамемнон? – презрительно скривился Полидор. – Разве это он вселяет ужас в сердца наших воинов на поле боя? Греки сражаются храбро только тогда, когда с ними бьешься ты. Без тебя они разбегутся, как овцы перепуганные. Ты же, Ахилл, четверых наших братьев уже положил, а тело пятого сейчас за пологом твоего шатра лежит.
"Четверых? Когда это я? Хотя, если их и впрямь около пятидесяти по полю боя шастает…"
– И вот наш отец, повелитель Илиона, прислал нас сюда просить тебя не участвовать более в боях. Зачем тебе город? Всем известно, что золото тебе не нужно, что не ради богатства ты бьешься– только ради славы. А ей ты себя уже покрыл. Отойди от боев, и отец наш отдаст тебе дочь свою, Поликсену, – закончил Полидор и вытолкнул перед собой до этого момента стоявшую позади них фигуру. Сдернул с её головы капюшон, и по белой ткани хитона рассыпались длинные русые пряди, скрывая лицо.
На долгую минуту в шатре воцарилась глубокая тишина. "Можно гарем открывать, честное слово", – хмыкнул про себя Илья. Везет же Ахиллу – на него со всех сторон так и сыплются царские жены и дочери: сначала Брисейда, потом предводительница амазонок, затем дочка Агамемнона, хотя он её и не видел, теперь вот – дочь Приама… Было бы смешно, если не было бы так грустно. Неправильно истолковав молчание Ильи, Паммон подошел к девушке и, бесцеремонно схватив за волосы, запрокинул голову, чтобы Илья мог оценить лицо. Поликсена крепко зажмурилась.– Неужели не нравится?
Илья по-прежнему молчал, задумчиво глядя на дочь Приама. Не заметивший на лице прославленного воина ни следа интереса, Паммон потянулся к фибуле, скрепляющей концы хитона на плече девушки.– Хватит, – резко приказал Илья. – Уходите. И тело Троила тоже можете забрать.
Братья переглянулись.– Так ты принимаешь предложение нашего отца?
– Я подумаю.
– И когда нам твоего ответа ожидать?
"Да когда же они, наконец, уберутся?", – внезапно вскипел Илья. – "Что им ещё от меня надо?"
– Не знаю, – раздраженно передернул плечами он. – Через несколько дней я пришлю вам кого-нибудь, мы встретимся и поговорим.
Троянцы, как по команде, склонили головы и развернулись.– Эй, вы ничего не забыли?
Сыновья Приама непонимающе уставились на Илью.– Сестру свою забирайте.
Илья заметил, что Поликсена подняла голову и с надеждой уставилась на братьев.
– Она остается тебе, – покачал головой Паммон.
– Я же сказал, что ещё ничего не решил.
– Пусть будет она у тебя в залог наших намерений.
"Да что это, чёрт побери, такое?" – взвился Илья, вскочил на ноги и яростно рявкнул:
– Я сказал – забирайте сейчас же!
Шатер опустел. Илья, тяжело дыша, смотрел на тлеющие угли треножника. Что с ним происходит? Откуда эта злость, эти непонятные вспышки ярости? Почему его всё так раздражает? Снова накатила волна слабости и усталости. Илья тяжело опустился на жёсткий дифф и натянул на себя пару шкур – его знобило. "Я просто простыл, – сказал он сам себе: – Я отосплюсь, и мне станет лучше". Ему казалось, что до прихода сыновей Приама он думал о чём-то важном… что почти понял что-то… Но никак не мог вспомнить, что это была за мысль. * * * Когда по отделению дежурил Пингвин, на происходящее в камере временного заключения обычно обращали мало внимания. Но в этот раз пришлось сделать исключение – уж очень подозрительная установилась тишина после громких криков и воплей. Поправляя сползающий с круглого животика ремень, Пингвин не спеша направился к приемнику-накопителю. И застал там следующую картину. На полу в живописных позах, будто игрушки, разбросанные небрежной рукой, валялись все визитёры отделения: два мелких драгдилера, один наркоман (впрочем, он валялся с тех самых пор, как его привезли), четверо местных драчунов, разбуянившийся сантехник из соседнего ЖЭКа, а также Корж с приятелями, доставленные сюда не по причине каких-либо нарушений, а исключительно с целью материальной выгоды, то есть выкупа. И только двое не валялись на полу. Один, угрюмый молчаливый мужик, которого привезли сюда несколько часов назад с Серёгой Ломцевым, очень прямо сидел на скамье, а второй – Афоризмыч, бомж со щегольской бородкой и интеллигентным прошлым, сидел на полу, старательно вжимаясь спиной в решетку, и старался без надобности не шевелиться. Постоянного посетителя "отеля Обезьянник", как бич торжественно именовал отделение, Пингвин сегодня впервые видел протрезвевшим. Совершенно из ряда вон выходящее событие – щедро пересыпающий свою речь афоризмами Афоризмыч всегда находился в состоянии "выпимши". Бесцеремонно ткнув носком тяжелого ботинка в прутья решетки, Пингвин спросил:– Афоризмыч, чё такое?
Бич медленно, очень медленно повернул голову в сторону Пингвина и, не сводя глаз с молчаливого мужика, сидящего напротив, тихо сообщил:
– Головоломка была.
– А из-за чего?
– Как говорится, есть категория людей, которым кажется, что их недостаточно уважают, когда им не выказывают особого обожания.
Пингвин ткнул носком ботинка уже не в прутья, а в спину Афоризмычу. Ткнул без злобы – к бомжу в отделении привыкли, порой он их даже забавлял.