— Дядя Миша сегодня приходил, — начал Аркадий.

— Ага, я слышал.

— В общем, у нас все готово, и мы планируем уехать через неделю. Дядя Миша думает, что на поиски нам хватит месяца, ну а всю осень он хочет захватить про запас да на обустройство.

— Прекрасно, очень разумный план.

Аркадий пропустил иронию мимо ушей.

— Я говорю, через неделю мы с Катькой уедем. И тебе пока не поздно присоединиться к нам.

Кирилл отпил кофе из чашки, перевел взгляд с Аркадия на Катьку и обратно, сделал еще глоток, наконец, сказал:

— Серьезно? Уезжаете? Я думал, это игра такая. Мы начнем новую жизнь! все будет прекрасно! даже лучше, чем прежде! Да везде одно и то же. Я весь город кругом обошел. И все поселки вокруг. Везде одно и то же.

— Мы все равно поедем. Ты с нами?

— Да сколько их едет-то? Человек семь-восемь, да вас двое? Куда вам ехать? Зачем?

Аркадий рассмеялся.

— Кирюх, едет больше ста человек. Сто семь, если быть точным. Еще человек десять-пятнадцать пока думает.

— Да ладно. Это тебе твой Митюков сказал?

— Кирюх, мы с Катей и без него думали уезжать отсюда. Здесь тупик. Дядя Миша — молодец. Организовал людей, собрал всех, кто только думал и не мог решиться. Да чего я тебе говорю, ты уже десятки раз все слышал. Едешь с нами? Мы уезжаем, я и Катя, с тобой или без тебя. Мы хотим, чтобы ты поехал с нами.

— Кирилл, поехали, — поддержала Катя. — Чего ты здесь потерял? Ты же с прошлой осени только и делаешь, что пьешь. Ты же раньше другим был.

— Не начинай, Катька, — сказал Кирилл. — Это просто выживание. Каждый выживает как ему легче.

— Это не выживание, — ответил Аркадий. — Это самоубийство, медленное, но самоубийство. Не хочешь ехать так и скажи. Только не надо вставать в благородную позу, и все романтизировать.

— Я не романтизирую. Просто из двух зол выбираю меньшее. Куда-то ехать? Зачем? Ну переедешь ты в поселок, а толку?

— Переезд — это ведь только начало.

— Начало чего?

— Больших изменений.

— Большое изменение уже произошло. Все остальное — капля в море. Сколько не сметай с пола разбитую вазу, а прежней ее уже не склеишь.

— Ну, к счастью, разбитые вазы — не самое важное в жизни. Самое важное не так-то уж и просто потерять.

— Да? А если все потеряно? Ну если не все, то большинство?

— Да где же большинство? Мир как был вокруг, так и остался. Ну изменился, сильно изменился, и что, теперь в позе страдающего романтика до конца своих дней взывать к небу о несправедливости мира?

— Точно, нужно забыть о том, сколько всего было разрушено и потеряно, и радоваться солнцу, птичкам, утреннему ветерку, и с экстатическим блаженством на лице наслаждаться полетом бабочки.

— Да при чем здесь это? Я о том, что пока ты жив, жизнь продолжается. Ты знаешь, чего ты хочешь? Я знаю. И тем или иным образом это самое важное я могу получить и сейчас. Мир изменился, и все, что надо, это измениться вслед за ним.

— Мир рухнул, и мы — всего лишь его осколки, что валяются в пыли, — парировал Кирилл и почувствовал, как же напыщенно и помпезно это прозвучало.

Но Аркадий лишь рассмеялся в ответ.

— Ладно, пусть так. Мы с Катей собираемся уехать отсюда и начать все заново. Ты нам очень дорог, и мы хотим, чтобы ты поехал с нами, но ты сам выбирай, что для тебя лучше. Просто скажи: едешь или остаешься. И ответ нужен завтра.

Левый висок Кирилла пронзила боль. Комок подступил к горлу, и по языку расплылась горечь. Опершись о забор, Кирилл блевал. Шла какая-то пена, и раз за разом спазм сжимал желудок, и Кирилл отплевывал горькую слюну.

Хреново, все хреново. Уже была ночь. Аркадий и Катька ушли спать, и он в одиночестве допил кофе. Сначала полегчало, а потом его стало рвать. Конечно, он раньше был другим. Так и мир раньше был другим. Он так и не нашел ни родителей, ни друзей, ни какой-нибудь ниточки из старого мира. Все порвалось, все ориентиры потеряны. Ничего не осталось. Успеть, просто успеть взять как можно больше. Конец так и так придет. И ничего не останется уже окончательно.

Спазм сжал желудок, и Кирилл долго отплевывал горькую пену.