К тому же Палин полагал, что не вправе лишать Карамона его надежд. В конце концов, кто может знать наверняка о том, что происходит с душами умерших?

— Этот кендер утверждает, что он путешествовал во времени и что сюда явился при посредстве магического устройства. — Герард покачал головой и улыбнулся: — По крайней мере, не скажешь, что такой довод догадается привести каждый воришка.

— Никакой это тебе не довод, — вмешался Тас. Он уже несколько раз пытался перебить повествование рыцаря в самых ключевых его точках, так что тот даже напомнил ему о некоем платке, которым может опять воспользоваться. — И я вовсе не крал этот приборчик. Его мне дал Фисбен. И я вправду путешествовал во времени, даже два раза. В первый раз я опоздал, а во второй... я не знаю, что случилось.

— Позвольте мне взглянуть на это магическое устройство, господин Герард, — обратился к рыцарю Палин. — Возможно, это поможет нам получить ответ.

— Сейчас я тебе его покажу! — с готовностью предложил Тас и принялся рыться под рубашкой, заглядывать в отвороты коричневых брючек и ощупывать курточку. — Я точно знаю, что он где-то здесь...

Палин бросил на рыцаря укоризненный взгляд:

— Если этот артефакт так ценен, как вы нам рассказали, почему же вы в таком случае оставили его в распоряжении кендера — если он еще находится в его распоряжении?

— Но я не отдавал его кендеру, господин, — защищался Герард. — Я отбирал его у Таса не знаю сколько раз. Но эта вещь постоянно к нему возвращается, и кендер говорит, что она так устроена.

Сердце Палина забилось чаще, кровь быстрее побежала по жилам, руки, которые, казалось, навсегда остались холодными и онемевшими, словно ожили и согрелись. Лорана непроизвольно поднялась на ноги.

— Палин! Вы не предполагаете, что это... — начала она.

— Нашел! — перебил ее торжествующий голос кендера. Он как раз обнаружил таинственный инструмент в одном из своих ботинков. — Хотите подержать его, Палин? Он вам ничего плохого не сделает.

Этот предмет был достаточно мал, чтобы уместиться в ботинке маленького кендера, но когда Тас принялся доставать его, то пришлось тащить обеими руками и изо всей силы. Хотя Палин не заметил, чтобы предмет изменил форму или увеличился в размере. Было похоже, что форма и размер его оставались неизменными, как бы ни менялись обстоятельства. Если что-то и менялось, так это взгляд наблюдателя, но не сам артефакт.

Древние драгоценные камни — рубины, изумруды, сапфиры, алмазы — сверкали и переливались в солнечном свете, превращая его лучи в радужное сияние на стенах и на полу и ярко освещая полусжатые ладони кендера.

Палин протянул было свою изуродованную руку к инструменту, но заколебался. Внезапно его охватил страх. Страх не перед тем, что этот предмет может причинить ему какой-нибудь вред. Ему было прекрасно известно, что это невозможно. Он видел эту вещь, еще когда был мальчишкой, — отец часто с гордостью показывал ее своим детям. Кроме того, Палин был прекрасно осведомлен о том, как этот артефакт устроен, это много раз описывалось в магических книгах, которые он штудировал в молодости. В Башне Высшего Волшебства хранились изображавшие его рисунки. Это действительно было устройство для путешествий во времени, один из самых великих и мощных магических артефактов, когда-либо созданных Мастерами Башен. Нет, оно не может причинить ему ничего плохого. Но оно может таить в себе для него огромную, неустранимую опасность.

Опыт подсказывал Палину, какое удовольствие он испытает, коснувшись его: он знавал, какое наслаждение доставляет древняя магия, чистая, возлюбленная магия, та, которая приходила к нему свободной, не запятнанной чужими прикосновениями, которая была даром веры и благословением Богов. Ее присутствие и сейчас доносилось до него, но очень слабо, как доносится аромат розовых лепестков, давно высохших между страницами книги. Не аромат, а воспоминание об аромате. Именно потому, что это было всего лишь воспоминание, после наслаждения должна была прийти давно знакомая ему боль — щемящее, горестное чувство потери.

Но он не мог справиться с собой. Побежали мысли о том, что, может быть, именно в этот раз он сумеет удержать свою магию. Может быть — именно сейчас именно эта вещь дарует ему власть над нею. «И магия вернется ко мне», — убеждал он себя.

И Палин прикоснулся к древнему инструменту скрюченными, дрожащими пальцами.

Слава... блеск... власть...

Палин вскрикнул, и его пальцы сомкнулись вокруг устройства. Острые камни впились в его ладонь.

Истина... красота... искусство... жизнь...

Слезы жгли ему веки, текли по его щекам.

Смерть... потери... пустота...

Отчаянные рыдания сотрясли тело мага, хриплые крики сорвались с его уст. Он рыдал надо всем, чего лишился. Он оплакивал смерть своего отца, оплакивал три луны, исчезнувшие с небосвода, оплакивал свои изуродованные руки, оплакивал собственное предательство, оплакивал все, во что верил прежде, оплакивал свою слабость, оплакивал свое безнадежное желание вновь обрести счастье творить.