Рыжий сжал кулаки, набычился, шагнул вперед, размахнулся. Небо и море взорвались перед глазами Георгия Одинцова.

Застонав, он поднял веки. Головная боль прошла, сменившись вязким туманом, окутавшим сознание, словно полупрозрачная газовая фата. Одинцов облизнул пересохшие губы, снова прикрыл глаза и приступил к ревизии.

Одинцов Георгий Леонидович, полковник в отставке, инструктор по выживанию… Несомненно, это был он, но в то же время кто-то еще, почти незаметный, но все же присутствующий в его сознании. Он помнил, как они с Шаховым пили коньяк, помнил ломтики лимона на блюдце, помнил, что они о чем-то говорили, но все это было расплывчатым и неясным – во всяком случае, не объяснявшим, как он попал сюда, на это судно, в это море. Впрочем, не важно, решил он; все выяснится со временем, и спешить не надо, ведь такое уже было. После взрыва мины, нашпиговавшей его осколками… Контузия, три недели беспамятства и месяц амнезии, когда он с трудом вспоминал, кто таков полковник Одинцов…

Тонкая рука легла на его плечо, и нить воспоминаний оборвалась.

Он ощутил исходивший от пальцев аромат сушеных трав и чего-то еще, пахнувшего непривычно, но приятно.

– Рахи! Очнись, Рахи! Что с тобой? – Голос был негромок, тверд и явно принадлежал мужчине. Одинцов открыл глаза. Над ним склонились двое; их лица озаряло пламя глиняного светильника, что мерно покачивался на цепочке у потолка. Старик с бритым подбородком – это его ладони пахли так странно – и скуластый рыжеватый парень лет двадцати пяти. Нос у скуластого был слегка свернут набок, пухлые губы приоткрыты, маленькие глазки хитро поблескивали.

– Гляди, бар Занкор, смотрит! Смотрит, клянусь пупком Лефури!

На лукавой физиономии скуластого расцвела улыбка.

– Смотрит, но что видит… – недовольно пробормотал старик, пристально всматриваясь в зрачки Одинцова. – Ну-ка, Чос, бездельник, не заслоняй мне свет! – Молодой отодвинулся, и сухие пальцы уверенно ощупали лоб лежащего. – Рахи, ты меня слышишь? Или эта крыса Рат вышиб тебе последние мозги?

Так, отметил Одинцов. Значит, тот сукин сын, врезавший ему под ребра, – Рат. Молодой и скуластый – Чос. Старик – бар Занкор. Внезапно в памяти всплыло его полное имя – Арток бар Занкор, целитель. И он совсем не стар… едва на шестом десятке… Скудный свет да игра теней добавили ему лет пятнадцать. Рахи? Видимо, Рахи – он сам. Странно! Странно, что его тут знают, но зовут чужим именем!

И этот Арток бар Занкор… Кажется, он, Одинцов, с ним неплохо знаком. Может быть, даже лучше, чем с Рахи, за которого его принимают… Видно, у этого парня неприятности с рыжим громилой Ратом. Серьезные неприятности, которые требуют вмешательства целителя… Врача? Нет, вряд ли тут есть настоящие врачи… Ну, ничего! Пусть этот туземный знахарь поставит его на ноги, и через пару дней Рат будет грызть палубу стагарта!

Слово выскочило неожиданно, как и полное имя целителя. Стагарт… Корабль, на котором он пустился в плавание… Нет, не корабль! Во всяком случае, не одно из тех судов, на которых когда-либо доводилось плавать Одинцову. Однако он прекрасно знал, что такое стагарт. Да, прекрасно! Это…

– Рахи, болван, да поразит тебя Шебрет бессилием от пупка до колена! – вдруг гаркнул целитель. – Я ведь вижу, что ты слышишь меня!

Одинцов слабо улыбнулся.

– Да, Арток.

– Темен путь богов, и для нашего Рахи он еще не свернул к Югу, – заметил Чос. Словно по волшебству, в руках у него возникла миска, над ней вздымался аппетитный парок. – Жрать хочешь? – прозаически осведомился скуластый.

Одинцов кивнул, приподнявшись на локте. Чос потянулся к поясу, тихо лязгнул металл, и у губ Одинцова возник ломоть мяса, наколотый на тускло блестевшее лезвие. С внезапной жадностью он рванул кусок, прожевал, сглотнул. Чос уже протягивал чашу с кислым прохладным вином – запить. Под одобрительные кивки Артока Одинцов быстро разделался с едой и, с облегченным вздохом, снова вытянулся на спине.

– Завтра нам в караул, – сказал Чос. – Ты лежи, октарх, мы обойдемся.

Внезапно Одинцов сообразил, что с ним говорят не на русском, испанском или английском и что на арабский, который он худо-бедно знал, язык тоже не похож. Но казалось, что он понимает его не хуже родного и даже думает на нем, вставляя русские слова, когда не хватало подходящих терминов. Скажем, вроде контузии и амнезии, о которых здесь не имели понятия… А вот с караулом все было ясно, как и со званием октарха. Невысокий чин! То ли сержант, то ли десятник…

– В этот раз обойдемся, – повторил скуластый. – Но если ты не оклемаешься за пару дней, Рат обещал скормить тебя саху.

Акулам, мысленно перевел Одинцов. Хотя эти саху не совсем акулы, поменьше и плавают стаями.

– Не болтай, глупец, – строго прервал Чоса целитель. Он поднялся и отступил к стене. Одинцов, глаза которого привыкли к полумраку, увидел, что лежит в каморке метров пять площадью и что его топчан находится против занавешенного темной тканью узкого проема. Арток чуть отодвинул занавес, прислушался – до Одинцова донеслись храп и сонное бормотанье.

Под мерное покачивание судна там спали люди; видимо, час был поздний.

– Ты начал лечить, ратник, я закончу, – усмехнулся Арток и повелительно кивнул Чосу в сторону проема. – Сходи-ка за этой девчонкой… как ее?.. Зия?..

Скуластый хихикнул и беззвучно исчез, прихватив миску и чашу.

Целитель покопался у пояса, вытащил крохотную бутылочку, заигравшую стеклянным блеском, и сунул ее под матрас, рядом с левой рукой Одинцова.

– Выпьешь… потом. – Он протяжно зевнул, прикрывая рот ладонью. – Выпьешь, чтобы спать крепко и видеть сладкие сны. Кости у тебя не сломаны, и духу жизни нет препятствий ни в груди, ни в животе. Но запомни, Рахи… запомни, Аррах бар Ригон, носитель тайны, наследник славного рода… если ты еще раз свяжешься с Ратом, я сам прикажу швырнуть тебя в море.