Шрифт:
Как-то раз сюда приехал один испанец и пристрелил маленького медведя. Лицензия здесь выдается только разовая, так что он поехал назад в Испанию, недельку там попрактиковался в стрельбе и, вернувшись, опять выстрелил по медведю, но промазал. Он снова отправился в Испанию на недельную тренировку, вернулся и сделал выстрел по группе из трех медведей, стоявших впритирку. Бей на выбор – ситуация идеальная, но он умудрился промахнуться, не попав ни в одного.
Приезжал сюда и немец, очень богатый человек. Он снял себе весь отель и выписал специальную официантку из Белграда. Однако всю неделю, сколько он был здесь, шпарил проливной дождь. Ему так и не удалось поохотиться. Люди сказали ему: «Вы можете купить все, что угодно, кроме хорошей погоды».
В 1970 году один капиталист застрелил рекордно большого медведя, весом в 410 кило. Чтобы вытащить его из ущелья, куда он рухнул, понадобилось тридцать человек.
А еще приезжал сюда охотник, которого после выстрела начала колотить нервная дрожь, и он ходил кругами минут двадцать, пока не успокоился, и лишь потом пошел смотреть на убитого им медведя. Он боялся переволноваться и получить инфаркт.
Я не могу взять в толк, почему у этих людей возникает желание приехать сюда и убить медведя. Они прибывают на самолете или на машине, останавливаются в отеле. Они здесь чужие. Им не место здесь. Все, что от них требуется, нажать на спусковой крючок.
… Они идут по лесу и ничего не видят, ничего не слышат, ничего не чувствуют. Их лица напряжены. В глазах у них очень странное выражение. Их интересует лишь одно убивать.
После утра, посвященного медведям и сливовице, партийный секретарь пригласил меня на ленч с участием десятков ветеранов Красной республики, которые то и дело провозглашали тосты и произносили речи. Этот ленч затянулся почти до вечера.
На этих празднествах, приуроченных к двадцать пятой годовщине битвы на Сутьеске, Тито так и не показался. Его отсутствие слегка огорчило гордых ветеранов, среди которых был и англичанин Дикин. Его и Тито ранило от разрыва одного снаряда. Ущелье, через которое предстояло перебираться партизанам прежде чем подняться в гору, находилось под непрерывной бомбежкой и артобстрелом. Даже в мирное время при взгляде вниз захватывает дух. Те, кто пережил эти страшные дни, изменились в душе. Они не вернулись в свое первоначальное состояние.
«Мы шли тридцать семь дней без еды, – вспоминал участник сражения Никола Вестица, – без еды для людей. Мы питались пищей животных – листьями, травой, корой. У меня теперь совсем пропала память. Я не могу припомнить имена моих старых товарищей. Дело не в моем возрасте, а в тех страданиях, через которые мы прошли».
Все ветераны согласились с тем, что у Тито были серьезные причины для того, чтобы не поехать на эти торжества. Главная же причина, очевидно, заключалась в том, что Тито не хотел огорчить хорватов своим присутствием на мероприятии, которое носило исключительно сербский характер. Неплохое представление о партизанах я получил из истории, рассказанной мне Милицей Драгович, которая имела двадцать три боевых ранения:
Впервые товарища Тито я увидела в мае 1942 года в моем доме в Жаблаке, в Черногории. Я была пастушкой семнадцати лет и меня только что выбрали секретарем местной ячейки компартии. Было созвано тайное собрание, на котором мы все делали сообщения о вражеских силах, сосредоточенных в нашем районе. Я заметила в дальнем углу комнаты незнакомого человека, и когда собрание закончилось, поинтересовалась у старшего товарища, кто это был. Он долго не говорил мне, потому что нам не положено было знать имена других людей. Но я начала поддразнивать его ведь я была молоденькой девушкой, – и он в конце концов сдался и сказал: «Это был товарищ Тито». Подо мной ноги подкосились, потому что я слышала о товарище Тито, о том, как он любит рабочий класс и крестьян…
Во второй раз я увидела товарища Тито год спустя на Сутьеске. Я была ординарцем и мне поручено было доставить в горы депешу. Я увидела всадника; на нем были галифе, меховая шапка и кобура, а на шее висел автомат. Он смотрел в бинокль, а потом вдруг крикнул нам ложиться. Я лежала на земле, и солнце палило мне в затылок. Вокруг рвались бомбы. Охватив голову руками, я не двигалась с места, пока «штукасы» не улетели, а потом я подняла голову и увидела все того же человека. Он сошел с лошади, но стоял прямо и не сгибался. Я узнала товарища Тито.
Именно там, в битве на Сутьеске, в июне 1943 года коммунистический функционер Иосип Броз наконец-то превратился в легендарного Тито. Летом 1971 года в Югославию из Голливуда прибыла группа кинематографистов для съемок фильма под названием «Битва на Сутьеске». Роль Тито должен был исполнять киноактер Ричард Бартон, валлиец. Супруги Тито устроили Бартону и его жене Элизабет Тэйлор радушный прием, пригласив их к себе на несколько дней. Соответствующие фрагменты дневника Бартона дают нам неплохое представление о частной жизни Тито и его жены:
2 августа. Если бы не то восхищение, которое вызывает у Э. вся эта власть и слава, я бы все бросил и убежал – так велико напряжение скуки, особенно бесконечный разговор через переводчика. Как Т., так и мадам Броз рассказывают длинные истории и не позволяют переводчику прерывать их… У мадам очень пронзительный голос, который довольно быстро надоедает.
Время от времени бывали и забавные моменты. Тито по-английски:
– Я был очень рад, когда умерла моя бабушка.
Э.: – Почему?
Тито: – Потому, что она перестала меня бить.
Э.: – Вы говорите ужасные вещи.
Тито: – Она была маленькая, но сильная и всегда злая.
Он встретился с Черчиллем, который находился поблизости на яхте Онассиса. Уинстон Ч. позволил налить в свой бокал лишь чуть-чуть виски. Тито не стал ограничивать себя и наполнил свой бокал почти до краев.
– Почему у вас такая маленькая порция? – спросил Тито. – Вы же сами учили меня, что виски пьют большими порциями.
– Ну это было, когда мы оба находились у власти, – сказал Уинстон Ч., – а теперь у меня ее нет, а вы ее держите по-прежнему.
Похоже, что Тито наплел Бартону порядочно небылиц. Так, он говорил, что запрещал расстреливать немецких пленных и совсем не пил спиртного во время второй мировой войны. Бартон не заметил, что это находилось в явном противоречии с рассказом о встрече с Черчиллем. У актера также сложилось впечатление, что диктатору никогда не приходилось сталкиваться с «обычными людьми» и что он был окружен «атмосферой страха». Однако Бартон ни разу не слышал, чтобы в адрес Тито сказали хоть одно плохое слово.
– Я спросил у Бранки, одного из старейших югославских актеров, почему никто, ну действительно никто, никогда не говорил плохо о Тито. Что это – осторожность или страх? Бранка ответил: «Ни то и ни другое». Для старшего поколения Тито все еще оставался образцом отца новой Югославии, а младшее поколение просто не знало другого президента [481] .
Ричард Бартон находил Йованку назойливо-утомительной, и к такому же мнению начинал приходить и Тито. Это заметил сэр Фитцрой Маклин, который часто виделся со своим старым приятелем в 70-е годы, когда Тито предпринял глобальное турне. Последним этапом у него тогда оказался Вашингтон. В американской столице его уговаривали перед возвращением в Европу сделать небольшой крюк, залетев в Канаду, где в одном из университетов ему должны были вручить диплом Почетного доктора. На следующий после церемонии вручения день Маклин, который был главным инициатором поездки в Канаду, присоединился к чете Тито, и они вылетели на частном самолете в Лондон. Позднее Маклин так описывал этот перелет своему биографу:
481
Брэгг М. Талант: жизнь Ричарда Бартона. Лондон, 1988.