«Пригон» был готов.

Теперь оставалось самое трудное: загнать гусей в сети.

У нас были две надувные лодки. Мы отнесли их к другому концу озера, привели в готовность.

— Ну… начнём! — скомандовал Тульчин.

Люди, заранее расставленные цепью, с криком и шумом двинулись к озеру.

Вначале птицы не обнаруживали своего присутствия. Но по мере того как загонщики приближались к берегу, из травы и кустарника начали появляться гуси. Они стремительно выплывали на открытое место, испуганно оглядывались по сторонам и, увидев людей, ныряли. Солнце пронизывало озеро до дна — и нам было видно, как, вытянув шеи, неслись они под водой к другому берегу. Но там тоже стояли люди — и гуси, всплыв на поверхность, бросались на середину озера.

Из прибрежного кустарника и травы на воду вслед за первыми птицами хлынули десятки гусей. Гогоча и хлопая крыльями, они сбились на озере в большую стаю. Их было здесь не меньше сотни.

Тут от берега отчалили наши лодки. И едва они стали приближаться к стае, как серая лавина гусей шарахнулась в дальний конец озера, к сетям.

Проплыв немного, птицы сделали попытку прорваться сквозь цепи идущих по берегу людей. Но это им не удалось, и вся стая ещё более стремительно понеслась в узкий заливчик, где было так спокойно и не виднелось ни одного человека…

Гребцы, изо всех сил налегая на вёсла, не отставали от стаи. Вот они вслед за птицами ворвались в залив и резко остановили лодку. Преследование кончилось. Гуси были между двух крыльев сетей и, не видя впереди никакой опасности, торопливо вылезали из озера на берег, стараясь скрыться в высокой траве.

И когда последняя птица оказалась на суше, Тульчин закричал:

— Закрывай!

Мы поспешно выдернули из вязкой почвы колья, на которых были укреплены крылья сетей, и, перенеся их на новое место, замкнули круг. Стая оказалась в «пригоне».

— Приготовиться к кольцеванию! — распорядился начальник экспедиции.

Все вошли в обтянутое сетями пространство, где метались перепуганные гуси. Они шарахались от одной стенки к другой, ища хотя бы маленькую лазейку, чтобы выбраться на волю. Но нижний край сетей был плотно прижат к земле, и ускользнуть не удалось ни одной птице.

И вот когда мы начали ловить гусей, чтобы надеть им на лапки алюминиевые кольца и отпустить затем на озеро, из середины стаи вдруг поднялись на воздух две птицы. Это были обыкновенные казарки — самец и самка. Маховые перья выросли у них настолько, что они уже могли летать. Правда, летали казарки ещё довольно тяжело и чаще, чем обычно, махали крыльями, но они всё-таки улетели у нас из-под носа и теперь кружились над озером.

Всё это было так неожиданно, что мы на минуту прекратили кольцевание и стали следить за беглецами. Однако долго наблюдать за ними было некогда, и мы снова занялись своим делом.

В самый разгар работы я вдруг услышал над собой шум крыльев. Я быстро поднял голову и ещё не успел ничего сообразить, как летящий гусь больно хлестнул меня по лицу концами жестких перьев и сел на землю. Вслед за ним опустилась гусыня. Обе птицы торопливо юркнули в стаю и исчезли в ней.

Это были казарки, те самые казарки, которые улетели из наших сетей!

Всё время, пока шла работа, странное поведение казарок не выходило у меня из головы. Я всё ждал, что они вот-вот снова поднимутся в воздух и улетят — теперь уже совсем… Но ни одна птица из круга больше не вылетала. Мы поймали и окольцевали всех попавшихся в «пригон» гусей, в том числе и летающих казарок.

Покончив с делом, все устало опустились на свёрнутые сети. Вокруг нас, на притоптанной траве, валялись перья, с дальнего конца озера изредка доносилось сдержанное гоготанье перепуганных гусей.

— Казарки… — проговорил наконец я, не в силах найти объяснения их странному повелению. — Что же заставило их вернуться в «пригон», к страшным для них людям?

— Они не к людям вернулись, а к стае, — ответил Иван Тульчин.

Он пососал короткую трубку, выпустил густой клуб дыма и добавил:

— Стая для них — семья, они дети её. Видно, непривычно и страшно им одним показалось. И хоть тут были люди, они всё-таки вернулись к своей семье. На миру и смерть красна!..

Прав был наш проводник или не прав, не знаю. Во всяком случае, другого объяснения никто из нас найти не мог.

Наблюдатель метеорологической станции Миша Соколов был молодой полярник. Он жил на далёкой северной зимовке всего несколько месяцев. И уже через две-три недели после приезда Миша решил, что, живи он в тундре хоть ещё двадцать лет, ничего нового, пожалуй, не увидит. Уж очень унылы и однообразны были эти места! Плоская серая низменность с чахлой растительностью, низкое серое небо, пенистый морской прибой, с грохотом бьющийся у береговых камней… Мало интересного!