Сондгард посмотрел на буквы и внезапно ощутил прилив жалости. Только человек больной, сбитый с толку мог нацарапать эти слова, и капитан не сомневался в их искренности. Написавший это человек, кем бы он ни был, порабощен болезнью, она овладела им, а он изнасиловал и убил. Затем, потрясенный, испытывающий ужас и раскаяние, он пришел сюда, чтобы взглянуть на собственное лицо в зеркале и написать на его поверхности мольбу о прощении.

Этот сумасшедший не был низким и коварным преступником, а был чувствительным, но очень больным безумцем. Сондгард вспомнил, как опрашивал людей, пытаясь понять их. Сейчас капитан мысленно нарисовал жалкий портрет бедного заблудшего человека, во второй раз потерявшего самого себя. Если бойня наверху была делом рук мистера Хайда, то надпись на зеркале воспринималась как вопль доктора Джекила. Именно Джекила сейчас пожалел капитан, Джекила, вынужденного делить одну телесную оболочку с Хайдом.

Но находилась ли эта парочка здесь, в доме? Сондгард извлек из своей памяти почти готовый портрет убийцы, созданный на основе его догадок раньше, и попробовал сопоставить его с портретом больного запутавшегося человеческого существа. Но капитан не мог найти совпадений между ними двумя, и только идиотская строчка из телевизионной передачи вертелась у него в голове: “Пусть настоящий сумасшедший сейчас встанет”.

Итак, пока нет ответа. Сондгарду придется поговорить с ними побольше, ему нужно узнать их получше. Обычно громкий голос Майка сейчас снизился до шепота:

– Вы хотите, чтобы я вызвал сейчас Гаррета, капитан?

Капитана Гаррета?

Нет, не в этот раз. Капитан Гаррет – охотник. А беднягу с больными мозгами не нужно ловить, его следует понять. Разве капитан Гаррет, прочитав жалобное послание на зеркале, поймет его скрытый смысл, как Сондгард?

– Может быть, на мыле остались отпечатки, – проговорил Томпкинс, обращаясь скорее к самому себе, чем к капитану.

Конечно. Гаррет тоже бы так подумал. Ключ к рукам человека, но не к его душе.

Это один из тех, кто ждал в комнате внизу. Сондгард теперь знал это наверняка, словно виновный подошел к нему и прошептал на ухо всю правду. После преступления, спустившись по лестнице, человек остановился здесь, чтобы смыть следы совершенного им. А зачем? Чтобы иметь пристойный вид, когда он вернется к актерам вниз. А кому он нацарапал свое послание? Своим коллегам, умоляя их о понимании. Чужак, пришедший неведомо откуда, не оставил бы здесь эту фразу. Либо послание нашли бы в комнате убитой девушки, либо оно пришло бы по почте – неровные заглавные буквы, вырезанные из газеты.

Убийца был здесь, в этом доме. Сондгард говорил с ним. Сондгард мог бы найти его.

– Капитан? Вы хотите, чтобы я позвонил мистеру Гаррету?

– Нет, – ответил Сондгард. – Пока нет. Мы попробуем справиться сами.

Снаружи психиатрическая лечебница выглядела вполне современно. Расположенная на вершине поросшего травой холма, больница открывала навстречу посетителю приятный фасад, административное здание из светлого кирпича с белыми колоннами с подъездной дорогой, выложенной по обеим сторонам белым известняком, которая прорезала тщательно выровненную подстриженную лужайку.

Позади административного располагались три других корпуса, все двухэтажные и соединенные крытыми переходами. Одно из этих зданий служило изолятором, где лечили физические недуги психических больных. В другом размещались небуйные пациенты, те, кто вел себя достаточно спокойно, чтобы им можно было позволить гулять во дворе; двери этого корпуса никогда не запирались, и кресла-качалки на веранде никогда не пустовали в такие теплые весенние дни. Только третье здание, самое удаленное, лучше всего спрятанное от взгляда случайного посетителя, действительно имело вид психиатрической лечебницы. Так или иначе кирпичи этого корпуса казались более грязными и темными. Окна были маленькие и перекрытые тяжелыми решетками, крепкая дверь всегда была заперта. По ночам зажигались прожектора по углам крыши, заливая стены и двор потоками слепящего света.

Стоя в своем кабинете в административном корпусе, доктор Эдвард Питерби смотрел из окна на это укрепленное здание. Именно оттуда ухитрился сбежать сумасшедший, прикончив по пути двух дюжих санитаров.

– У него очень развитый ум, – произнес доктор Питерби, все еще глядя в окно.

Позади него полицейские и журналисты ерзали на стульях, откашливались, перешептывались. Доктор кивнул на третий корпус:

– Никто никогда раньше не убегал оттуда. Мы могли бы сказать, что это невозможно. Но ему удалось. Обладая великолепным умом и способностью к решительным действиям, он сумел убежать.

Доктор Питерби наконец отвернулся от окна и взглянул на людей, заполнивших комнату.

– До болезни, – сообщил доктор, – его IQ достигал ста шестидесяти восьми. Его можно было отнести к разряду гениев. Экономические неурядицы вынудили его заняться работой, снизившей его IQ до ста двадцати. Вероятно, тут и кроется одна из причин его появления в больнице.

Питерби помолчал. Доктор считал свои слова очень важными, однако понимал, что собравшиеся здесь люди хотят услышать совсем о другом. Но Питерби хотел, чтобы они его поняли.